И еще кучка тупых рекламных фраз, нацеленных на страдающих идиотов.

Это было модно какое-то время: как реально устающие, так и показушно убивающиеся о невыносимую тяжесть бытия или, самое тупое, ищущие некоего «просветления» люди часами проводили в тишине и темноте, искусственной медитации, где от человека требовалось только существовать.

Мода так и не устоялась. До людей быстро дошло, что Сеть, в отличие от мира, подчиняется тебе или, по крайней мере, может подчиниться, и все орудия воздействия теперь у тебя в мозгу. Личные виртуальные пространства стали, благодаря нейрочипам, чем-то вроде областей осознанных сновидений, где реальность подчиняется мысли. Маленьким персональным раем.

А значит вовсе не нужно бояться какой-то передозировки — если, конечно, ты не зарабатываешь тем, что сдаешь собственные мозги в наем. Люди стали строить личные пространства куда интереснее «колыбелей», фильтровать и выжимать информацию только до одним им необходимых данных, выкидывать ненужное и добавлять желаемое. Страх старого времени — ужас от чересчур замусоренных мозгов, — оказался всего лишь старперской выдумкой.

Однако в его случае, если верить Милене… возможно, он действительно довел свою башку до состояния помойки. Интересно, как, если он всегда старательно проводил самодиагностики.

Джею почудилось, что где-то вдали он слышит мягкий двойной стук, повторяющийся каждую секунду.

«Нет, — взмолился он. — Только не это, мне никогда они не нравились, а от кинетической части этой иллюзии хотелось только ссать. Просто тишину. И темноту».

«Так много информации», — голос в пустоте определенно, абсолютно, совершенно точно принадлежал не ему.

«Так много информации», — повторил смутно различимый в черноте плавный, свивающийся бесконечными кольцами дракон.

Последовавшее за этим молчание не подарило передышки — Джей автоматически начал ждать продолжения или повтора того сюрреалистичного трипа, где его глюк — или уже нет? — разговаривал с ним внутри его черепа.

Но образ так и не обозначился четче, лишь окончательно исчез, заставляя глаза под закрытыми веками бессмысленно напрягаться. Только в завершение в ушах прозвучало очень четко и ясно, одно:

«Спасибо».

Он вырубился ровно на пять часов.

И очнулся, чувствуя себя прекрасно.

«Ну, — подумал он первым делом, — это тебе спасибо».

Если многочисленные методы социальных взаимодействий его чему-то и научили, так это вежливости. Она не стоит ничего, но может пригодиться совершенно внезапно. Даже если общаешься с программой или собственным воспаленным сознанием.

— Чи, чи, чи, кричит птичка, — раздалось рядом с его ухом. — Пожалуйста, подуй быстрее, божественный ветер Исэ.

Словно в ответ на эти слова, самолет ощутимо тряхнуло. Джей поспешно снял с глаз маску.

— Нравится? — как ни в чем ни бывало, спросила Флешка. — Специальная защитная песенка, чтобы удержать воробьев-демонов подальше от человека. Тут пишут, они предвещают огромную беду… Не логичнее ли тогда наоборот призывать их? Ну, чтобы быть готовым к несчастью?

— Воробьев-демонов?..

Флешка держала в руках планшет, невероятно старый и затасканный, из тех, что рассовывают в кармашки на спинках сидений в самолете. Помимо фильмов, книг и музыки они содержали, как правильно, несколько разговорников и справочников по пункту назначения рейса.

— Честно говоря, я и не думала, что там обнаружится это.

Флешка смахнула несколько страниц по перекрестным ссылкам, где она и прочитала этот стишок, и продемонстрировала Джею страницу источника. Там красовалось, в окружении рекламы, большими буквами шрифта «под иероглифы», на японском и русском — «Дом Воробья».

— Сейчас это что-то вроде символа. Но тридцать лет назад «Дом Воробья» был вполне себе известной группой.

— Террористической? — вздохнул Джей.

— Музыкальной.

— Ох…

— Странно, что вы о ней не слышали, — заметил Китти. — Я родился сильно позже, но и то наталкивался то тут, то там.

— Не все так привержены японской культуре, Китти.

— Некоторые хакерские группировки брали это название. Флешка права — оно быстро стало символичным.

Джей, посражавшись какое-то время с собственным планшетом, тоже углубился в чтение.

Собственно, началось все и вправду с музыки. Малознакомый Джею мир японского андеграунда пятьдесят лет назад взорвался появлением многочисленной и чрезвычайно решительно настроенной группы музыкантов под предводительством некоего Ёсудзумэ. Справочник услужливо подкинул страницы с описанием мифологического демона-воробья, предвещающего беды, но так и не открыл настоящего имени фронтмена.

Туманные истории и личные легенды — публика всегда благоволила подобному, а на слухах, рожденных незнанием, многие музыканты взращивали целые толпы поклонников. Джей не был столь наивен, однако, чтобы считать, что за группой музыкантов в одинаковых безликих масках не стоит на самом деле отдел маркетинга какого-нибудь лейбла… Но справочник был неумолим — группа несколько лет существовала исключительно подпольно, записи распространялись бесплатно и без лицензии, а все интервью музыканты сворачивали на одну и ту же тему: перемен. Разговоры о новом звучании плавно переходили в сторону интернационализма, к которому Япония и сейчас была не слишком склонна, а в то время — тем более. Угар по западной моде, не без помощи правительства, к тому времени уже прошел, и Япония снова окуклилась, пропагандируя возврат к национальным ценностям на всех слоях культуры.

«Дом Воробья», как настоящие рокеры, презирали государственные установки. Никто так и не увидел их лиц, но по голосам, акцентам и поведению многие рассудили, что состав группы чрезвычайно разнообразен и насчитывает выходцев не только из Японии, но и Китая, США, Германии и России, как минимум. Собственно, даже их маски были своего рода протестом — музыкальная культура, да и просто культура Японии тяготела к красивым фасадам, но их «Дом Воробья» отметал, выбрав абсолютно одинаковые белые лица и абсолютно одинаковые черные костюмы.

Кроме всего прочего, музыка была действительно неплохой. Даже на привередливый вкус Джея, не выносящего практически всю современную музыку. «Дом Воробья» активно сочетал различные стили и традиции разных стран — чтобы понять это, музыкальных познаний Джея уже не хватило, помогло описание, — заявляя, что создают совершенно новое звучание, где нет места расовым и культурным предрассудкам.

Глубоко и серьезно бунтарская антиправительственная тематика быстро выплеснулась за рамки музыкального андеграунда. С исчезновением «Дома Воробья» — таким же стремительным, как и расцветом, родившим еще больше слухов и догадок, вплоть до того, что группу устранили японские спецслужбы, — название разошлось среди хакерских группировок, как и говорил Китти.

— И точно не дошло до терроризма? — не поверил Джей, листая справочник.

— Как ни странно, — отозвалась Флешка.

Китти вступился за честь исчезнувшей группы:

— Ёсудзумэ часто подчеркивал, что они не сторонники подобного. Изменения нового времени должны и проходить по-новому, все такое…

— С помощью информации, а не кулаков. Очень красивое явление, — задумчиво сказала Флешка. — Они действительно боролись исключительно словами. Верили, что влиять надо на поведение и характер, и тогда перемены пройдут естественно и безболезненно. В поздних интервью я могу прочитать даже… некий страх. Страх того, что их стилистика была подхвачена и извращена радикальными группировками.

— Действительно красиво, — согласился Джей осторожно. — Но… как бы сказать, эта красивая бескровная борьба никак не сочетается с тем, что устраивает Айна.

Дом Воробья должен был, очевидно, как-то поспособствовать им, раз уже такое сообщение сестрица разослала Джею, Флешке и Китти.

— Вероятно, нам придется иметь дело именно с тем, чего этот Ёсудзумэ как раз боялся, — озвучила его опасения Флешка. — С извращенной концепцией «революции в головах».