– Я заберу тебя, – прошамкало существо и схватило Лёню за плечи.

Это дежурство выдалось спокойным: народу почти не было. А может, в такой ливень даже зубная боль не в силах была выгнать людей из дому. Оля осматривала пациентов, делала записи, задавала вопросы. В голове вертелись мысли о Лёне, которого она оставила одного на всю ночь.

Оля убеждала себя, что другого выхода не было, ведь им нужны деньги, дорога каждая копейка, тем более если ей придется вскоре выплачивать ипотеку. Только вот самые веские аргументы меркли, стоило ей вспомнить искаженное отчаянием родное личико.

Лёня старался быть сильным и держаться храбро – в свои девять он был больше мужчиной, чем многие в сорок, но Ольга все равно видела, как ему страшно.

Природы этого ужаса она понять не могла: сын уже с семи лет время от времени оставался ночевать один и научился быть самостоятельным. Но то, что происходило с ним в последние недели, после переезда в эту квартиру… Оля, хоть убей, не замечала в ней ничего плохого, так что вывод напрашивался один – тот же, к которому пришел психиатр: Лёня чувствует себя одиноким, брошенным и пытается привлечь к себе внимание всевозможными выходками.

Наверное, наверное… Но все же Оля полагала, что это слишком азбучно, слишком примитивно. Ее мальчик не мог чувствовать себя ненужным: они были близки, Лёня прекрасно знал, как сильно она его любит. Ему незачем было привлекать мамино внимание – оно и так всегда было приковано к нему!

Тогда что же творилось с ее сыном?

Следующей пациенткой была пожилая женщина, лицо которой казалось знакомым. Оля осматривала женщину, а сама вспоминала, где могла ее видеть.

– Зуб придется удалить. От него уже почти ничего не осталось.

Пациентка закивала головой, соглашаясь, и вскоре все было сделано.

– А мы ведь с вами в одном доме живем, – сказала женщина, собираясь уходить.

Точно! Вот где они встречались – во дворе!

– У вас болонка есть белая, так? – улыбнулась Оля. – А я сижу и думаю, почему мне ваше лицо знакомо!

– Меня зовут Анной. У вас очень милый сынишка. Серьезный такой, воспитанный. Вы в каком подъезде квартиру купили?

Ольга, продолжая делать записи, назвала свое имя, сказала, что не купила, а снимает, и пояснила, где именно.

Повисла пауза, которую Оля ощутила почти физически: ледяное, нависшее угрюмым облаком молчание. Она подняла голову и увидела, что лицо женщины побелело.

– Что с вами? Вам плохо? Аллергия на…

Анна помотала головой.

– Так вы живете в той квартире? – И, не успела Оля ответить, быстро добавила: – Если вы тут, то где мальчик?

– Дома, – ответила Оля, чувствуя, как в районе желудка разливается холод.

– Только не говорите, что он там один!

– Да, а что… – начала было Оля, но женщина не дала ей договорить. Быстро встала со стула и сказала: – Едем! Быстро! Сейчас же.

– Но я не могу! Я на дежурстве!

– Хотите увидеть своего сына живым, так идите домой! – Анна почти кричала, и это подействовало.

Ольга сразу, с ходу, поверила ей. Поверила потому, что уже видела сегодня это выражение неподдельного, неразбавленного никакими иными эмоциями страха. У сына, у ее любимого мальчика на лице был написан точно такой же ужас, когда она ушла и оставила его одного.

«Зачем, зачем я это сделала?» – билось в голове.

Ольга заперла кабинет и, никому ничего не объясняя, помчалась домой. К счастью, Анна была за рулем, так что метаться в поисках такси не пришлось.

– Слава Богу, тут недалеко. Минут за пятнадцать доедем.

– Что не так с той квартирой? – отрывисто спросила Ольга, сжимая в руках сумку.

– Я в этом доме с рождения живу, поэтому знаю. Старожилов почти не осталось и… Ладно, не важно. В этой квартире лет двадцать пять назад семья жила. Мальчик у них был, Артем. С него все началось. Он заболел, в больницу попал, а вернулся оттуда уже не один. То существо, что сейчас обитает в вашей квартире, увязалось за ним и не оставляло в покое. Мальчик называл его Серой старушкой и утверждал, что она хочет забрать его с собой.

– Но я ничего такого не видела! – прошептала Ольга.

– Вы взрослая, – отрезала Анна. – Серая старушка забирает только детей. Хочет поиграть с ними.

«Поиграем?» – было написано в той записке…

– Забирает? – еле выговорила Оля. – Тот мальчик погиб?

– Ему повезло. Родители продали квартиру и переехали прежде, чем это случилось. Но Серая старушка никуда не делась. Она ждала. И после этого в той квартире погибли двое детей. Я хорошо знала семью, которая купила квартиру. У них не было детей, Лада все пыталась забеременеть, и через несколько лет, наконец, ей удалось. Девочка родилась. Лада вся измучилась: ребенок вообще не спал, ночи напролет плакал. Всех врачей обошли – никаких отклонений.

«Никаких отклонений» – эхом отозвалось в голове Ольги.

– Потом, когда Настенька стала подрастать, все жаловалась, что у нее в комнате живет «страшная тетя». Вся серая, скрюченная. Что, мол, по ночам она смотрит на нее из угла, подходит к кроватке. У Лады вдобавок проблемы с мужем начались, погуливал он. Она разрывалась, вечно на нервах: Настя капризничает, муж как скотина себя ведет… Лада все время была на успокоительных. В ту ночь, когда все случилось, муж дома не ночевал. А Лада таблеток напилась, так что не слышала ничего. Утром пришла – девочка выпотрошенная, как цыпленок.

Ольга ахнула и зажала рот руками. Ей хотелось выскочить из машины и бегом бежать к дому. «Если с ним случится что-то, я не переживу», – подумала она.

– Полиция так и не дозналась, что случилось. То, что мать не убивала, было ясно. В дом никто не проникал. По всему телу девочки были следы укусов – кто или что могло их оставить, не выяснили. Отпечатков – никаких.

– А Лада?

– В клинике для умалишенных. Я навещаю иногда, но меня не пускают. Только передачу можно. Муж уехал куда-то, а квартиру сдают. До вас семья жила с мальчиком. Из окна выпал. Тоже про Серую старушку кричал.

– Риелтор мне не сказала, – слабо проговорила Оля. – Я не знала.

«Ты знала! – кричало сердце. – Лёня говорил тебе! Он говорил, а ты не слушала!»

– Даст Бог, успеем, – сказала Анна, заруливая во двор.

В знакомых окнах четвертого этажа горел свет.

Ольга выскочила из автомобиля еще до того, как он остановился, и помчалась к подъезду. Никогда раньше так быстро не бегала: едва не сорвала с петель дверь, ведущую в подъезд, взлетела по лестнице. Шел десятый час, народу на улице не было. В подъезде тоже пусто, лишь за дверями некоторых квартир слышны были голоса и шум работающих телевизоров.

«Сколько вокруг людей, и никто не поможет!»

Внизу хлопнула дверь, послышались шаги. Наверное, Анна. Если бы у нее не заболел зуб, если бы она не пришла сегодня в поликлинику, не начала разговор… Если бы…

Ольга трясущими руками сунула ключ в замочную скважину. Едва не сломав его, повернула, толкнула дверь.

– Лёня! – позвала она, забегая в квартиру. – Лёнечка!

Свет горел в крошечной прихожей, в ванной и в большой комнате. Лёня не отзывался. В кухне было темно, и Ольга, минуя ее, побежала в комнату. Никого.

Оля включила свет в детской, но лампочка взорвалась под потолком. И все же короткой вспышки света хватило, чтобы увидеть. Увидеть то, что навсегда впечаталось в память, осталось там кровавым рубцом.

Ее сын лежал на полу, раскинув руки. Над ним склонилось безобразное, скрюченное серое существо. В ту короткую секунду, когда Ольга могла что-то разглядеть, она увидела белое безносое лицо – маленькое, будто бы детское, но все в старческих морщинах; глаза-плошки без радужки и зрачков, седые лохматые волосы, зубы-иглы в ощерившейся пасти.

Ольга, не раздумывая, бросилась вперед. Кричала что-то, не помня себя, ей даже страшно не было – она должна была вырвать сына из рук этой твари.

Схватив Лёню, прижала его к себе. Почему-то он был без футболки. Кожа была прохладной, и на короткий миг – самый ужасный в ее жизни – Оле показалось, что она не успела. Но уже в следующий миг она ощутила на шее дыхание ребенка.