– Три пятьдесят в третий! – скороговоркой выпалил мужчина, стоявший за ним.

– Маша!

– Что?! – отозвалась кассирша на крик продавщицы.

– Больше не отбивай! Партия кончилась…

Очередь тут же распалась, загудев, и устремилась на улицу.

Убитый происшедшим, он стоял посреди магазина, когда краем уха услышал разговор двух приятелей пробиравшихся к выходу:

– В «Орфее» после обеда будет завоз, – знающе сообщил один.

Второй посмотрел на часы:

– Полвторого… Завалимся к Мишке? А к трём – в «Орфей»…

Первый кивнул, и оба исчезли в дверях.

Он ожил; впереди снова забрезжил свет надежды, но, выскочив на улицу, остановился как вкопанный, вспомнив, что ему не хватает денег. Полтора часа, полтора часа на то, чтобы найти недостающий полтинник. Где его взять? Продать что-нибудь? Что? Или фотоаппарат заложить в ломбарде? Нет, там паспорт потребуют, без паспорта не возьмут… А кто из знакомых сейчас в городе? Позвонить кому-нибудь? Кому? Кто здесь поблизости живет?..

Отыскав ближайшую телефонную будку и сняв с шеи многоразовые две копейки, он стал звонить подряд всем, чьи телефоны помнил, но в ответ раздавались лишь длинные гудки. Начиная вновь отчаиваться, он всё злее крутил диск циферблата, исчерпывая последние шансы…

– Алё!

– Бося, ты? – чуть не задохнулся он от свалившейся на него удачи.

– Я. Это ты, что ли, Лабух?

– Да! Слушай, займи полтинник?

– Что, срочно надо?

– Ну, вещь одну нашёл; деньги есть, только полтинника не хватает!

– А что такое?

– Да так, одна фиговина к фотоаппарату… Так как, займёшь?

– Надо подумать…

– Слушай, думай скорее, а то тут в магазине хватают её как чёрную икру!

– Ну ладно, – смилостивился Бося, – подгребай ко мне…

– Лечу! – бросив трубку, он выскочил из будки и побежал к трамвайной остановке.

«Зайцем придётся ехать…» – подумал он, влетая на заднюю площадку подошедшего вагона.

Свежевымытый город сиял; в глубине луж проплывали облака, асфальт таял под солнцем как шоколад, птицы неслись куда-то стаями, деревья лезли в глаза из-за неестественно яркой зелени – смывшие пыль и грязь, листья шумели, тронутые порывом тёплого ветра. Трамваи были похожи на лакированные школьные пеналы – дурачась звенели на рельсах, а троллейбусы, пересекающие им путь, катились словно жестяные банки из-под «монпансье».

Бося жил в «Ватикане», почти в центре города – это был целый квартал домов, простроенных в форме каре, с одним общим огромным двором, в котором, не мешая друг другу, размещались столовая, детсад, продуктовый и промтоварный магазины, и бытовой комбинат. Попасть в это «государство» можно было только через единственные ворота, охранявшиеся милицией, и жили тут, в основном, одни «шишки».

Отец у Боси занимал какой-то пост в облисполкоме, а мать была деканом одного из факультетов университета; так что их семья занимала не самое последнее место в иерархии обитателей «Ватикана».

У Огарёвых (такая фамилия была у родителей Боси) только одна проблема – их сын: Бося был троечник и «луддит», как называл его отец. «Пофигист по жизни» – как характеризовал он себя сам. Ему нравилось таскать интересные книжки из университетской библиотеки, пользуясь материным положением, нравилось бродить по гигантским заброшенным стройкам и огромным городским свалкам: мать только за голову хваталась, когда, в очередной раз, он приволакивал домой свои новые «трофеи». Предметом его гордости были напольные часы, похожие на гроб; они, естественно, не шли, пожалуй, уже с полвека, но выглядели впечатляюще. А как Бося вёз их через весь город – это отдельная история.

И ещё – по Босе сохло полшколы девчонок; он был прост в общении, и легко сходился с самыми разными людьми, а лучшим его другом был кочегар из котельной «Ватикана» дядя Женя.

На проходной, у ворот, маялся от безделья и скуки молоденький сержант:

– Куда идём? – оживился он при его появлении.

– К Огарёвым.

– Запишись. – сержант придвинул к нему толстую амбарную книгу, куда записывались все посещавшие «Ватикан», но не жившие в нём.

Он взял ручку, привязанную к талмуду ниткой, и написал свою фамилию и фамилию тех, к кому шёл.

– Иди… – сержант опять поскучнел и отвернулся к стене, пытаясь подавить зевок.

В «Ватикане» было тихо: городской шум почти не проникал через стену домов и двор, усаженный липами, походил на санаторный парк. Здесь ходили неторопливо, словно прогуливались, и он, незаметно для себя, тоже замедлил шаг, проходя по тенистым аллеям «Ватикана».

Очутившись в знакомом подъезде, он так же не спеша поднялся по лестнице, не став дожидаться лифта, и постучал в дверь квартиры Огарёвых.

– Сейчас! – услышал он Босин голос из глубины квартиры. Раздались шлепающие звуки, и дверь распахнулась:

– Здоро`во! Проходи! Предки на барщине. – сообщил Бося; «барщиной» он называл любую работу.

– Так чего ты там такое нашёл? – спросил Бося, ведя его в свою комнату.

«Сказать ему или нет?» – подумал он, а язык сам собой повторил ложь:

– Да приставка к фотоаппарату для макросъёмки… Трояк есть, и всего полтинника не хватает…

– У меня только рубль. – сказал Бося.

– Ну, так я тебе сдачу обратно занесу…

– Держи, – Бося достал из какой-то книжки рубль и протянул ему.

«Может, всё-таки сказать? Так ведь у него один рубль, на два диска всё равно не хватит… А я ему потом на катушку перепишу». – успокоил он свою совесть.

– Пошли, кофе попьём. Импортный. Отец в распределиловке купил. – потащил его на кухню Бося. В коридоре он глянул на часы – два.

«Ещё час есть».

Они сели пить кофе; окно кухни выходило в мир и сквозь открытую форточку в кухню влетал тополиный пух…

Попив кофе и поболтав с Босей о разной ерунде, он засобирался.

– Ну ладно, – сказал Бося, проводив его до дверей: – До пока! Принеси хоть посмотреть эту штуку.

– Какую штуку? – не понял он, вызывая лифт.

– Ну, эту… Приставку к …

– А! – дошло до него: – Ладно, принесу…

От «Ватикана» до «Орфея» было недалеко и он решил пройтись пешком, стараясь держаться в тени домов – солнце палило нещадно, и в воздухе висела влажная духота; лужи высыхали моментально, оставляя после себя на асфальте тёмные пятна.

Завернув за угол, к магазину, он увидел толпу – до открытия оставалось ещё полчаса, но у дверей стояло не меньше полсотни народу.

«Ну, блин! – подумал он: Не хватит…»

Отчаянье снова стало овладевать им, но он всё-таки постарался как можно ближе продраться сквозь толпу к закрытым дверям магазина.

В толпе, в основном, была фарца: они скупали все новинки и загоняли их потом втридорога – двадцать, тридцать рублей за диск. Раз в десять дороже магазинной цены. И брали «пласты» не малыми партиями – по три, по четыре коробки сразу.

Прижатый чуть ли не к витрине магазина, он глядел в глубь; за десять минут до открытия появились продавщицы – они сновали из отдела в отдел, поправляя что-то на стеллажах.

Толпа зашевелилась и ещё плотнее сгрудилась у входа.

Наконец двери открылись, и народ хлынул внутрь, чуть не затоптав открывавшую двери продавщицу.

Зажатый со всех сторон телами он и не заметил, как оказался в торговом зале. Никто не торопился в отдел классики – все рвались к кассе отдела популярной музыки; появилось некое подобие очереди, заклацали клавиши кассового аппарата, зашуршали и зазвякали деньги, продавщицы еле успевали накалывать чеки на стальную спицу и подносить из подсобки новые коробки с пластинками.

Он поминутно оглядывался по сторонам; очередь впереди двигалась довольно быстро, а сзади – всё росла и росла: это подходили опоздавшие к открытию магазина после обеденного перерыва.

«Успею, – подумал он: Кажется, успею! Должно хватить!..»

Уверенная радость росла в груди и заставляла учащённо биться сердце, словно за спиной был пятикилометровый кросс и вот уже финишная прямая…

– Три пятьдесят во второй! – выдохнул он, добравшись до окошка кассы. Кассирша машинальным движением сгребла деньги с фарфорового блюдца, одновременно отбивая чек и отсчитывая сдачу: