– Машер!

Меня окликнули? Все… Ко мне подходит мой мужчина, которого я ждала, к которому приехала, которого люблю, конечно, люблю, да и он… Белый плащ, огромные выпуклые глаза, лысый, портфель, холодные руки.

Ощупывает, целует меня. Вот он, мой долгожданный, любимый. Ну и ладно, что он такой, чуть не такой, какой должен быть, но он есть, вот стоит, лопочет по-французски. Как я устала… Я одна… Мысли сосредоточились на моей жизни, волнуются, перегоняя, отталкивая друг друга, пытаются успокоить меня, все уладить, поприветствовать, ведь я уже на Корсике, запах моря, зелени окружил меня.

Как мне отсюда бежать? ЗДРАВСТВУЙТЕ! А это что за мысли? К чему? И все же… Вот аэропорт, нужно запомнить дорогу, вот поля, через них – и на взлетную полосу: «Спасите, я добрая русская».

Жмет, целует, ну и хорошо, что любит, а сумбур в голове уляжется, это так, от напряжения, смена климата и всякое такое. Устала, сейчас придем, познакомимся, отдохнем, и он повезет меня в шикарный ресторан, купит мне красивое платье. И мы будем любить друг друга всю жизнь!

Чисто убранная квартира. И все на своих местах, как я люблю: ручка параллельно столу, блокнотик перпендикулярно ручке. Показывает помадку мне, крем, тапочки, халатик. Приготовился, ждал. А где еда?.. На столе хлеб, сыр плавленый, паштет, чай. Он, наверное, не успел потратиться к моему приезду. Пустяк. Взгляд его скользит мимо меня, чуть касается крайней точки моего уха. Вот я! Посмотри, мы же любим друг друга!

В зале мебель аккуратно выстроена в логическом, строгом порядке: шкаф, стол, комод, кресло, телевизор, компьютер старенький, я таких никогда и не видела, наверно, такие были еще давно, до того, как я начала мечтать о принце.

– Можно, я позвоню маме?

– Ван минит: очень дорого.

– Мамочка, я доехала, все хорошо.

Стоит напротив меня, ну и стой, дорогой, любимый, ненаглядный.

Утром стало страшно. Идет с разговорником ко мне, указывает трясущимся пальцем на слово «здоровье», а у меня самой мысли осели в нерешительности о завтрашнем дне: вдруг СПИД!?

В поликлинике сдали анализы. Мы здоровы! Радостные… Завтракать мы, наверно, попозже будем. И вот опять хлеб, паштет, сыр плавленый.

– Любимый, покажи мне Корсику.

– Вот она,  – разводит рукой, стоя на балконе.

Там, очень далеко, за морскими туманами – остров Святой Елены, где Наполеон умер в изгнании. Тут, он родился, а там был одинок и умер… И, наверное, отчаянно сквозь туман пытался рассмотреть свой родной остров. О чем он думал? О своей любимой, о народе, о здоровье, о маме?..

А вот он, моя мечта. Дни идут: один, второй, паштет, сыр плавленый, чай…

– Письма можно отправить?

– Марки дорогие.

Ну, такой он – бережливый.

Что-то здесь не так. Ну надо же, какая я догадливая. Голод усилил, углубил мои мысли. Мамочка, мамочка, ты сказала мне: прислушивайся к себе.

Каждый вечер: «Машер, променад».

Хоть так себя развлечь, гуляя по корсиканским ветвящимся улицам, по пристани с огромными кораблями и туристами, а я, по-моему, уже не туристка, а экстремистка: я его ненавижу. Ноги устали, на пальчике мозоль.

– Сесть можно?

Толкнул меня:

– Иди. За место нужно платить, а у тебя есть мани? Ты хотела, чтобы я все тебе приносил на блюдечке, кормил?! Ха-ха.

Бегает, кричит громко так, по-французски. Ударил. Стоп! Мысли, сотрясенные, сразу забегали в голове туда-сюда: «Сделаю еще хоть один необдуманный шаг, убьет и никто не узнает… Ну, он же любит… бредни… да нет же, он хороший, просто чуть странный… Хочешь жить – рой окопы и выжидай, а необдуманных поступков не делай, не провоцируй…»

– Мерд!

Все у него «мерд», что по-русски «гадость». Люди – «мерд», дети – «мерд», все – «мерд»!.. Устала, есть хочется. Сейчас он успокоится, может, у него проблемы, я его вылечу своей любовью. Да и про деньги уговора не было, а они есть, спрятаны, свернуты в тампоне, в упаковке лежит тысяча долларов. Но не сейчас, сильно уж кричит, как-то страшно, сейчас не оценит, отберет.

Дни идут. Лежа на балконе, я пишу письма, которые вряд ли отправлю, и молюсь. Уходя, он закрывает на ключ дверь, прячет провода от компьютера и телефона. Я делаю вид, что все хорошо и замечательно. Мне страшно. Бежать! Что-то не так: он же в отпуске, куда он уходит так надолго? Матушка, Владимирская Богоматерь, я спорила с мамой, я кричала из-за каждого пятна, злилась по поводу крошки на ковре. Тут я с ним, в своем грехе, вот он: эта чистота до жути, а счастья нет, и он – дьявол в образе человека, рычит, хрипит во сне. Проснусь, смотрю и думаю, как мне быть? Я говорила, что хочу мужа, достойного меня: уже ль я так страшна? Я исправлюсь! Мамочка, родненькая, я так тебя люблю, прости меня, мамочка!

Сколько прошло дней… И вот он, счастливый, гордый: «Мы едем на море, ты чуть загоришь, подрумянишься».

Свобода! Волны, медузы. Внимательно следит за мной. Жить хочется. Меня спасет любовь. Это плен. Жесткие игры. Мы начинаем. Ни слова против. Улыбка, нежность, ласка. Искать путь к побегу. Он ничего не должен понять. Я для него влюбленная нищая русская. Что происходит; кто он – не знаю. Плавает вместе со мной…

В квартире, когда я иду в ванную, выключает там свет, объясняя, что «все дорого». Если захожу куда-либо по нужде, стоит за дверью, сторожит. Для чего?

Паштет обожаю, его можно мазать на хлеб, на палец и просто есть из банки ложкой. Французская кухня, как и русская, зависит от состава продуктов и от щедрости хозяев… Вот пельмешки, а можно и сальца подрезать, дранички со сметанкой. Есть хочу!!! Уговариваю, смеюсь, кокетничаю, целую, и наконец-то мы едем в супермаркет. Вот оно французское богатство и изобилие сыров, колбас, пряностей! Для меня, как в музее – все недоступно, но притягательно.

– А давай это купим?

Как больно он толкнул меня! Зверь. Сейчас крикну и побегу! А если о чем-нибудь меня спросят, а я не знаю, как мне ответить, законов не знаю. Пока буду думать, какое слово сказать, он может обвинить меня в воровстве. Вот и доллары найдут при обыске… Или покажет приглашение, где он несет за меня ответственность, и мы снова останемся с ним наедине, и я буду вся в его власти, и он будет меня пытать теми ножичками, которые у него параллельно разложены в комоде. Никаких истерик! Побег должен быть продуман.

– Ладно, любимый мой, хороший. Зачем нам эта колбаса?

Ждать… Владимирская Богоматерь, объясни, что со мной. Помоги мне!

Глазами поедаю аппетитно выставленные на витрине пирожинки, корзиночки, ягодки.

– Спасибо.

Хочется смеяться… Купил мне водичку.

– Любимый мой, ты самый лучший.

Глажу его по руке. Ненавижу, ненавижу, я хочу к сыну, я – мать, я жить хочу. Мне нужно в комнату, там мое спасение – молитвослов.

– Сегодня, машер, мы идем в гости!

Деревня в горах, море… А какие красивые дети, как они хороши! Красóты острова вошли в них и отразились на их чудесных, румяных личиках. Чистые корсиканские улочки увиты зеленью (жалко, что ее не едят). Уютный одноэтажный дом, как из сказки. Стеклянный шкаф с коллекцией кукол из разных стран, а русской – нет.

А хотите, я вам вышлю? Сейчас войду в доверие, может, покормят? Где наши русские бабушки, которые при виде гостей сразу начинают передвигаться по кухне и с гордым, беспокойным видом выставляют на стол, покрытый клеенкой, вкусненькие пирожки, картошечку, соленья, варенье. Сейчас у него в холодильнике лежит курица; ее можно приготовить и так, и эдак, а можно всю отварить и сразу съесть с солью, а нужно растянуть на несколько дней… Сколько?!

– Она умеет петь. Спой, машер. Шансон рюсс.

Картошка исчезла вместе с бабушками. Украинская песня спокойно разлилась по комнате, раскрывая своими переливами любовь к жизни. Все решится.

Хозяин проводит нас по дому, в котором много антиквариата, старых тумбочек, пуфиков, комодов, зеркал, вазочек, показывая каждый предмет, который для него представляет какую-то ценность, ну очень важную гордость и богатство. А у нас в России гордость и богатство – на столе и, вообще, не принято так долго гостить на голодный желудок.