Покинув дом девчонки, которая осталась с истинно счастливым и нелепым выражением лица валяться на светлом диване, который еще пару мгновений хранил терпко-сладковатый аромат одеколона Деймона, брюнет на своей черной Феррари донесся до своего дома, который не подавал признаков жизни. Само утро, по сути, было неплохим, и больше всего Сальваторе боялся его испортить, ведь даже пустые в раннее утреннее время дороги позволили ему насладиться ветерком свободы и свежести, на сильной скорости разогнавшись по пути. Припарковав машину у ворот, Деймон ленивой походкой побрел по улице, еще не освещаемой рассветным солнцем, до крыльца и, внезапно передумав звонить в дверь, сам открыл ее ключом и встретился с настороженным взглядом сразу же приблизившегося к нему Мейсона.
— Доброе утро, мистер Сальваторе. — узнав знакомое и почему-то вовсе беззаботное лицо брюнета, приветливо и вежливо сказал Локвуд, когда Деймон, небрежно и шумно бросив ключи на тумбочку в прихожей, прошел в гостиную, где еще полчаса назад на незастеленном диване спал Мейсон.
— Елена дома? — как-то робко поинтересовался брюнет, словно боясь выдать свое напрасное волнение, что лишь подрывало его самоуверенность, и грубым движением руки задернул окна, пропускающие внутрь дома слишком много света, бордовыми шторами.
— Конечно, мистер Сальваторе. — четко и, как всегда официально ответил Мейсон. — Она вернулась еще вчера вечером. Видимо, плакала. А потом сразу заперлась в своей комнате.
— Заперлась? — недоумевающе и изумленно приподняв бровь, переспросил Деймон, и охранник лишь растерянно качнул головой. — А это уже что-то новенькое…
Деймон со странным подозрением в голубых глазах взглянул на Мейсона и, ничего больше не сказав, направился в комнату Елены, разнося по дому глухой стук его поднимающихся по стеклянной лестнице шагов. Во всём доме, темном и мрачном при утренних сумерках пасмурного утра, чувствовалась свежая весенняя прохлада, делающая воздух более легким и приятным. Добравшись до темно-коричневой деревянной двери, Деймон распознал ускорение сердечного ритма, которое уже бешено скакало то ли от волнения за эту ставшую замкнутой девушку, то ли от собственного страха вновь появиться перед ней, замаскировав все свои искренние и нежные чувства за самодовольной ухмылкой эгоистичности.
— Елена… — тихо прошептал брюнет и осторожно прикоснулся к дверной ручке, словно та была до невыносимых градусов накалена, и медленно дернул, пытаясь открыть дверь. Однако его попытка пробраться в комнату осталась безуспешной. — Елена? Открой дверь… Пожалуйста, Елена, открой дверь… — мягким бархатистым полушепотом произнес Деймон, прислонившись к наглухо закрытой двери, и только сейчас смог ощутить ужасное покалывание его встревоженного сердца, что также безуспешно пыталось восстановить адекватный ритм, как парень старался осторожно дергать за дверную ручку. — Елена… Открой эту чертову дверь, Елена! Ты там вообще жива?
Сальваторе с большим волнением оглядел деревянное полотно, пару раз постучав в него кулаком, но в этой тиши опущенного в вечный сумрак дома ему отвечать спешило лишь молчание. Он снова постучал, мысленно обещая себе, что ровно через минуту будет готов выломать дверь, но подобное решение проблемы ему не пригодилось после того, как в знак активной живучисти шатенки в дверь по ту сторону от Деймона прилетело что-то хрупкое и, кажется, стеклянное, сначала врубившись в дверь, а потом со звенящим дребезгом осыпавшись на пол.
— Ладно. — решительно и уже громко сказал брюнет, прекращая приступ своей минутной слабости, вынудившей его с полным уныния и тоски взглядом прижаться к двери. — Ты не сможешь сидеть там вечно. Кстати, как ты уже поняла, у меня сегодня встреча с неким Энзо. Поэтому, не жди к ужину. Я не знаю, когда вернусь, малышка. — уже полностью воодушевленным голосом сообщил он и, не дожидаясь последующей влетевшей в косяк вазы, спустился на первый этаж, вновь встретившись с недоумевающим взглядом Мейсона.
— Всё нормально, мистер Сальваторе? Какие-то проблемы? — опасливо поинтересовался Локвуд у спустившегося парня, который целеустремленно направился к зеркалу в прихожей, поправляя воротник черной рубашки.
— Проблема лишь в том, что в этом доме слишком много комнат. — словно обращаясь сам к себе, задумчиво произнес Сальваторе и грустно подмигнул своему отражению в большом круглом зеркале, обрамленном черно-золотистой рамой. И, пожалуй, это действительно можно было считать проблемой, встающей на пути их примирению. Он убил Эйприл. Он, чего никогда не помышлялось ранее, толкнул и оскорбил Елену. И всё в одночасье. Но ведь за все довольно длительное и нестабильное время проглядывались странные светлые лучики их возможного возвращения к нормальной жизни прошлых лет, но Гилберт в меру своей обиды и принципиальности сразу же съехала из их огромной и тоже темной спальни в маленькую комнатку на втором этаже, что впускала в себя намного больше света и солнца через незашторенные длинные окна нежели другие части этого огромного и мрачного дома. Елена, конечно же, часто имела рвущееся из ее души с солеными слезами желание уехать, сбежать прочь от Сальваторе и его жилища, окончательно перерезав все оставшиеся канатики их общения, но из-за своей до сей поры тлеющей любви к Деймону, его загадочности и потаенной нежности, не могла ставить его жизнь под угрозу. Девушка, слишком хорошо знавшая своего отца, который сам покончил с похожим на бандитскую жизнь Деймона существованием лишь с момента рождения Елены, абсолютно точно знала, каковы могли бы быть последствия такого тяжелого и истерического возвращения к родителям. Однако и Деймон уже не мог спокойно проживать в их общей и забывшей безумные ночи то грубой, то сладко-нежной любви, спальне, что при виде ее каждый раз Деймон невольно поддавался своим воспоминаниям, что отрывками картинок их жизни потом долго крутились в его мыслях и воображении. Поэтому парень тоже съехал в другую комнату, но она была еще темнее и просторнее покинутого помещения. И именно это положило начало такого резкого и явного различия Деймона и Елены, разбившего их на две половинки, на две непохожие противоположности. Деймон — грубый, злой, веселый и темный. Елена же наоборот — ласковая, добрая, печальная и светлая. И так длилось ровно до тех пор, пока шатенка окончательно не залила яркую искорку своей нежности и радости рыданиями, а Деймон не погрузил себя в большее зло, мрак всей его разгульной и избалованной жизни.
— Я уеду, Мейсон. Меня не будет до вечера, а может и утра. Проследи за ней. — распорядился накинувший на себя черную кожаную куртку Деймон и устремил свой еще чем-то озадаченный взгляд на положительно кивающего Локвуда. — Только вот что. Не надо ее трогать, что-то говорить или советовать. Просто пусть делает, что захочет. Но если она вновь закатит тут страдальческие истерики, то я лично разрешаю тебе на руках отнести на чердак и запереть ее там. Потому что на чердаке нет окон, и значит она не выберется оттуда до моего прихода… И, собственно, всё… А! Если что-то с ней случится, то сразу звони мне, но тебе это «что-то» лучше предотвратить. И если она куда-то захочет уйти погулять и так далее, то ни на шаг от нее не уходи. Я не знаю какую подлянку можно получить от моих вечных «доброжелателей», поэтому волнуюсь за ее жизнь. Ты — ее телохранитель, и охрана ее тела — твоя прямая обязанность. Поэтому ты должен защищать Елену даже от меня, так как вечером есть вероятность, что я приду не в самом трезвом виде. И, поверь, меня не стоит подпускать к ней. Тебе понятно?
— Как всегда, мистер Сальваторе. — четко отозвался резко выпрямившийся Мейсон.
— Отлично. — Деймон только после всех этих наказаний смог покинуть дом, в последний раз посмотревшись в зеркало. Устремив глаза на свое поразительно идеальное темное отражение. Брюнет поспешно покинул дом, ожидая весьма спонтанную и непонятную встречу с незнакомым для него Лоренцо. И эта встреча, по его предчувствиям, казалась очень весомой.
Комментарий к Глава 4
