Конь летел все дальше, и она уже знала – земля близко. Пустая, холодная, неприютная. Где она снова будет невыносимо одинока. Где начнет все с начала и проживет новую жизнь.И раз за разом повторяла она пророчество, сказанное Намо. В груди сжималась тугая спираль, а ядреная брага ужаса пополам с эйфорией бурлила на самом дне души, поднимаясь к самому горлу. Ей уготовано было большее, чем она могла осмыслить, и меньшее, о насколько же меньшее, чем то, о чем тайком мечтала. Были ей уготованы все легенды земли.
Торувьель, ты птичкой славной Жизни пела каждый миг, Но сердца соединились С тем, кто чаек услышит крик.
Не родить тебе ему сына И ни века в любви не прожить. Откажись от нее ты смело, Уготовано тебе творить.
Знай, вознаграждена будешь ты За страдания все твои Жизнью, данной той самой, Несостоявшейся любви.
Пусть рождена эльфийкой - Синичкой прозовешь себя впредь, Дарован дар тебе человеческой жизни, Даруем мы тебе умереть. Комментарий к Твои чувства станут моими первыми песнями роковыми OST / Инна Пересецкая - голос / — Эльфийская колыбельная Земля Легенд — Межзвездная
========== с Зеленого Мыса — с повадкою лиса ==========
Комментарий к с Зеленого Мыса — с повадкою лиса OST 1. Мельница - Дороги 2. Тэм Гринхилл - Метка бессмертия Постоялый двор Тоби, стоящий на отшибе Марки, переживал, пожалуй, лучшие дни в году - зима, время тянется бесконечно долго, особенно длинные темные вечера, и так много народу, желая поскорее оказаться дома, отправляются путь туда и сюда, и то и дело оказываются застигнуты метелями и холодами, да и просто хотят провести ночь под крышей в тепле. А сколько бродяг, странствующих воинов, магов и - куда без них - менестрелей собирается на постоялых дворах зимой! Все они проведут здесь время до самых первых почек и еще чуть подольше, и все это время хозяевам будут сыпаться в сундуки медяки, серебро и даже золотые монеты. Давая музыкантам время на передышку от плясок и песен, трактирщик угощал подсевших поближе к помосту дымящейся гороховой похлебкой и свежими новостями. Весело потрескивали дрова в камине, по всему дому расплывались дивные ароматы утиного пирога и темного эля, как вдруг… — Здравсвуй, старый Тоби! - пропел хрипловатый, словно от простуды или долгих песен, голос со стороны только что хлопнувшей входной двери. Все недоуменно уставились на вошедшую, согнувшуюся в не почтительном, а почти что издевательском поклоне. — Вот уж не ожидали увидеть, госпожа Торувьель! — Тут же завозился кабатчик, зашевелил густыми бровями и бородой. Резко гостья развернулась и посмотрела с укором на все заведеньице. — Говорила я тебе: не смей меня этим именем величать, а то отхожу лютней по хребту! Тут же музыканты на помосте, поигрывающие до этого вялую джигу, зашикали на своего арендатора. — Молчи же, болтун эдакий! Намелешь с три короба, людям головы заморочишь только. Это, господа, Синичка. Так и зовите, если нужно будет. Улыбнулась гостья. — Не просто Синичка, а балагур и трубадур, бард и танцовщик с Мыса Доброй Надежды! - вздернула подбородок она, театрально взмахнув фретелью и изобразив на лице оскорбленное достоинство. — В прошлый раз ты сказала, что ты с Зеленого мыса с повадкою лиса, - засмеялись менестрели. — А мне, что в пыльной одежде, Перештопанной прежде… А гостья лишь покачала головой, кинула на стол шляпку и разулыбалась хитро явно старым знакомым. — Давайте, добрый господа, согласимся, что Без особого смысла я, да Без гроша за душой Теперь-то все хорошо ее разглядели, хотя и понятия о ее происхождении и звании не прибавило это. Была она тощей, с неровно подстриженными рыжеватыми волосами, не собранными ни в какую прическу и словно присыпанными пеплом, с немного рябоватым лицом, вздернутым носом и маленьким ртом с тонкими губами. Одежда на ней была пестрящая заплатками и штопками, что уж и не разобрать – эльфийский был когда-то наряд или человеческие платья. Поверх длинной холщовой рубахи была вышитая шерстяная пастушья жилетка, а кафтанчик она скинула еще на пороге. На ней были кожаные штаны, какие носят воины, слишком широкие и затянутые ремнем, а снизу обрезанные слишком коротко. Юродивая – не иначе…. Но тут быстрым, почти по-эльфийски грациозным движением, схватила она из-за спины лютню, что болталась на поясках будто колчан от стрел, и подмигнула музыкантам, хитро блестя зеленоватыми мшистыми глазами. — Подыграете мне, а? Как обычно. Лютня да тимбр! — Отчего не сыграть? - отозвался лютнист, берясь за отставленный было в сторону инструмент. Один из мальчишек ударил в свои тарелки, за ним подхватила скрипка, зазвенели лютня и бубен, вступила флейта –
Там за третьим перекрестком, И оттуда строго к югу, Всадник с золотою саблей В травы густо сеет звезды. Слышишь, гроздьями роняет небо Из прорех зерно стальное, Горные лихие тропы Покрывая пеленою.
И ни танец, ни песня не собирались останавливаться, один раз рванувшись из-под пальцев, из уст Синички, из-под восковых стоп танцоров, разливаясь весенним паводком и разлетаясь снежинками под порывом ветра:
Дороги сплелись В тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись - Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран Сегодня будет тепло. Там у третьего причала Сизый парус, парус белый, Делят небо от начала До рассвета рваной раной, Слышишь? Море омывает шрамы, Посыпает крупной солью Струпья цвета бычьей крови, Словно память древней боли.
Вторила певице толпа, и кто-то растаскивал по углам столы и скамьи, скидывались шерстяные и меховые плащи, отставлялись мечи и посохи, котомки и корзины, разгорались глаза, стучали каблуки и скрипели половицы. Умолк голос, и скрипач налег на свою скрипку так, что струны едва не сыпали искрами, на помощь ему пришли две лютни, и громче сапог танцевавших гремели барабаны.
Дороги сплелись В тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись - Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран Сегодня будет тепло.…
Вот и сама Синичка сорвалась в пляс, еще невероятнее, еще жарче, чем люди вокруг, и только замелькали рыжеватые волосы, с которых, казалось, должен осыпаться пепел, и о том, что она вообще касается пола, сообщали разве только неожиданно звонкие щелчки каблуков ее истоптанных ботинок. Как противостоять магии, магии танца, магии заливающейся скрипки, сыплющих искрами струн и высекающего огонь бубна? И весь дом ходил ходуном, и кто бы ты ни был - сгорбленный колдун, суровый солдат в зимнем мундире, торговка, зашедшая пропустить стаканчик глинтвейна после дня на рынке, - окажись ты в этом доме в тот момент, ты кружился бы там вместе с остальными, вместе с ней. — Хороша! Ох как хороша! Поразила! В сердце снова подстрелила! Счет свой прибереги до следующего раза, - трактирщик подмигнул Синичке, но та уже не слушала. Последние восемь тактов отгремели сапоги, прокружились танцующие, пропела скрипка. Прошуршал тихонько бубен, вторя последней трели флейты, и все стихло - на секунду, чтобы с новой силой разразились восхищенный рев и аплодисменты.
А двери тем временем отворились, впуская в постоялый двор немного холодного ветра и много вооруженных гондорцев при параде. Тут же старый Тоби всплеснул руками. — Вашсиятельство Боромир! С дружиной! Вот уж честь, так честь! Полковник Боромир был хорошо известен в этих краях, был знатен, отважен, вспыльчив и скор на расправу, да в трактиры заглядывал нередко, и платил щедро. Музыканты отбросили инструменты и свесились с помоста, силясь рассмотреть дружинников и самого командира. — Держу я путь на совет, в сам Последний приют.. И лишь фретель все еще зазвучала под потолком зала – зазвучала лирично и надрывно, сопровождаемая голосом Синички, смотревшей на отворившуюся дверь и гостя. Стало быть – пора….
Пламя заката проходит сквозь пряди Серебро становится темной медью Я иду к тебе в дурацком наряде Укрывая в ладонях метку бессмертья
Я иду к тебе по белым ступеням Я иду к тебе по пыльным дорогам Я иду к тебе сквозь песни и тени И я верю, что мне осталось немного
