Литмир - Электронная Библиотека

Я свернул к обрыву. Вообще, мы с пацанами говорим не «обрыв», а «утес» – потому что так звучит солиднее. Пиратский утес – ну круто же. Мы все мечтаем, как однажды он станет нашим тайным местом, где можно будет собираться, палить береговые костры и прятать клады. Пока что утес – это тайное место старшеклассников, они там всё время отвисают. А мы за ними следим из засады и по ходу разрабатываем стратегию захвата вражеских земель.

На утесе было пусто. Оно и понятно – кому здесь быть, кроме меня. Лето же! Я уселся на колючую траву, выпеченную солнцем, и от нечего делать стал бросать вниз камешки. А они такие «хлёк-хлёк», ну точно как жабы. Я жаб просто на дух не выношу – они противные. А вот маленькие лягушки мне нравятся. Мы как-то с Жекой словили парочку, посадили в банку и ко мне притащили. Жека сказал:

– Сейчас мы с тобой лягушачью ферму забабахаем! – И побежал домой за клеткой. В ней раньше его попугай жил, а потом улетел в форточку – на вольные хлеба. Вот Жека и придумал клетку под лягушачий вольер приспособить. Мы им еще горку из пластиковой бутылки спроектировали – закачаешься! Настоящий лягушачий парк развлечений получился. Жека снова сказал:

– Лягушачья икра сейчас знаешь как ценится! Ее можно ресторанам продавать за большие деньги.

Я в такую чушь, конечно, не поверил.

– Смешно! – говорю. – Я бы эту гадость и бесплатно есть не стал. Не то что в ресторане!

Но Жека уже загорелся не на шутку. Его прямо разрывало от идей.

– Мы ее в коробочках специальных поставлять будем, как деликатес. А сбоку еще такую надпись сделаем. Ну, знаешь – «мэйд ин франсе»?

– Чего? – У меня, наверное, брови на затылок съехали.

– Чего-чего, – буркнул Жека. – Сделано во Франции, говорю.

И тут я в Жеку поверил. Всё-таки он человек толковый – в школе английский изучает. А я только немецкий, и то из-под палки. В общем, заразился я Жекиным энтузиазмом ого-го как! И стал ему идеи подкидывать – как поильники правильно установить, чтобы лягушки от жажды не высохли и качество икры не пострадало.

– Как разбогатеем, я себе гироскутер куплю, – размечтался Жека. – Стальной такой, с обводами и рубчиками на руле. И чтобы с ионным аккумулятором обязательно, ну ты понимаешь.

– Ага, – сказал я, – круто.

Особенно мне про аккумулятор понравилось. Что тут может быть непонятного, если у меня даже вéлика своего нет?! А вообще, я к этому вопросу относился философски. Ну нет и нет. Но на всякий случай тоже размечтался:

– А я тогда велосипед с багажником куплю. И кроссовки на воздушной подушке. Зеленые!

Потом подумал: «Гулять так гулять!» – и добавил к кроссовкам шапку для Фёклы, которую мы в гипермаркете видели. Там одна пушистая была, а другая с каким-то жутким хвостом. Вот об этой она вообще всю жизнь мечтала!

Мы доделали поильники и стали думать, как нам эту икру на поток поставить, чтобы побольше денег заработать. Но тут, как назло, Фёкла с работы вернулась и всё испортила.

– Чтобы я в своем доме больше этих амфибий не видела! – сказала она как отрезала. Весь бизнес нам поломала.

Вообще, если так разобраться, Фёкла мало что мне разрешала. Я вдруг разозлился не на шутку, перебирая в уме все эти ее «нельзя». То нельзя, это нельзя. Словно я какой-то Буратино безропотный.

«Твоим шальным генам нужна строгая рука, – убеждала меня Фёкла. – А лучше ремень».

Ремень висел в шкафу на самом видном месте. Там еще только надписи не хватало: «С горячим приветом от Фёклы». Это чтобы мы с моими генами не расслаблялись.

Маленьким я всё никак не мог понять, кто они такие, эти гены, и почему я виноват в том, что они шальные, а не послушные, как чужие дети. Однажды мне даже приснился сон, где озверевшие крокодилы прибежали из зоопарка прямо к нам в квартиру и съели все наши галоши. Я так испугался, что, проснувшись, тут же рассказал обо всём Фёкле. А она стала смеяться как чокнутая и объяснила, что гены – это что-то вроде характера, который передается по наследству. Потом, уже постарше, я посмотрел передачу про строение человеческого организма, и всё окончательно прояснилось. Я понял, что хоть мои родители меня и бросили, какие-то части их тел остались во мне навсегда. Ну там, руки, глаза, пальцы. Я иногда смотрел на себя в зеркало и думал: «Раз у меня уши лопоухие, то, наверное, папины. А если волосы белые и кудрявые, как у девчонки, значит – мамины». Потом я вообще перестал об этом думать, и про уши, и про волосы, и про родителей. Просто забыл о них раз и навсегда, как отрезал. Словно их никогда и не было вместе с шальными генами под кроватью и ремнем в шкафу. Фёкла им, кстати говоря, так ни разу и не воспользовалась.

Я вдруг почувствовал, как меня не на шутку затопила нежность. Всё-таки она у меня хорошая. А ее фирменные пироги так вообще – с ума сойти можно! Не то что у Валюхи. Эта как напечет – зуб не вбить. Не пирог, а лямец. А Фёклины всегда знатные. У нее вообще руки золотые. С виду такие шершавые, все в мозолях, а на ощупь – мягкие.

Я резко вскочил и ка-а-ак припустил к дому – так мне вдруг захотелось обняться с ее руками. Еле прибежал, запыхался.

Возле подъезда стоял дядя Коля и курил. Валюха его съесть готова была за эти сигареты – до того они были вонючие. А мне, наоборот, нравилось, как они пахнут.

Я остановился возле дяди Коли, чтобы немного подышать сигаретным дымом, и деловито спросил:

– Дядь Коль, не подскажете, который час?

Ну, чтобы он понял, что мы на равных. Я заметил, если взрослых спрашиваешь «а сколько время?», они смотрят на тебя пренебрежительно, как на ребенка. И отвечают нехотя. Но стоит спросить «не подскажете, который час?», и тебе говорят, там, «без пятнадцати девять». Вот как дядя Коля сейчас.

Меня вдруг словно током шарахнуло. У нас же с Фёклой пожизненный договор: «Не позже восьми!»

Я бросился к лифту, потом передумал и метнулся к лестнице – так быстрее. Но дядя Коля крикнул мне вслед:

– Попридержи-ка двери, Севка. Вместе поедем.

Пришлось возвращаться и вызывать лифт.

Я забежал в кабину и подставил ногу, чтобы двери не закрылись, но дядя Коля, как назло, не спешил, смачно втягивал дым, чем бесил меня еще больше. У меня же на счету каждая секунда, а он тут, понимаешь, жизнью наслаждается.

– Всё, теперь можно ехать! – Дядя Коля наконец бросил бычок в урну. Подъезд у нас культурный, никто не мусорит. Он зашел в лифт, и мы поехали.

– Ну, как жизнь молодая? – спросил дядя Коля где-то между вторым и третьим этажом. Я выдал что-то нечленораздельное:

– А-а-аэ-э-эрмаль-но.

Это потому что я был сам не свой от всей этой ситуации.

– А чего такой кислый? – не отставал сосед. – Натворил что?

– Про ужин забыл, опоздал, – поделился я. – Фёкла меня теперь вместе с супом съест.

– Ы-ы-ы, экий ты забейда! – развеселился дядя Коля. – Ну, помурыжит чуток, с кем не бывает! Бабы, они такие. Если кричат, значит, любят.

И тут лифт остановился. Третий этаж. Приехали!

– Ты давай, брат, держись! – Дядя Коля по-дружески хлопнул меня по спине. Так, что я чуть носом в пол не зарылся.

Может, я и наивный, но до последнего надеялся, что он зайдет к нам и как-то разрядит обстановку. Но нет – дядя Коля направился к своей двери. Ну а я пошел к своей. Осторожно повернул ключ и шмыгнул в прихожую. В квартире было тихо. Я потоптался с минуту на коврике, ожидая, когда Фёкла выпрыгнет в коридор и закатит мне сцену, но так и не дождался. И вот тогда я понял: что-то случилось.

Глава 2

Наверное, я понял это еще до того, как оказался в квартире. Просто не сразу осознал. Запах супа – вот что случилось. Обычно на подходе к дверям я пытаюсь угадать, с чем он у нас сегодня – с грибами, тушенкой или яйцами. Эти я просто видеть не могу, так же как и лук. А вот вермишель люблю. Даже без супа. Поэтому мы ее и едим каждый день, а иногда даже вечером.

Но супом в этот раз и не пахло. Зато пахло лекарствами. Сильно, на всю квартиру. Я на цыпочках прошел по коридору и заглянул в комнату. Она лежала на диване, вытянув руки, как солдат. В углу орало радио, но Фёклу это нисколько не беспокоило – она спала. Так я сначала подумал, пока не увидел ее лицо. Обычно оно у нее спящей уморительное. С раздувающимися щеками и губами-трубочками. Фёкла еще так смешно ими делает «фьють-фьють».

2
{"b":"677031","o":1}