***

— Вилла, — позвала Элис, тяжело дыша, когда они добрались до вершины другого холма.

Вилла уже направлялась к следующему, более высокому, упрямо хромая вперед.

Ветер трепал её зеленые волосы, развевал их словно флаги Тиреллов. Она повернулась, чтобы посмотреть на Элис, и солнечные лучи осветили её лицо, окрашивая щеки в расплавленное золото. Элис оступилась и онемела.

Она, наверное, должна что-то сказать, подумала Элис.

Они провели столько лет, служа Сансе, танцуя между быстрых улыбок и затаенных взглядов, выполняя работу, на которую были способны только они. А потом им дали шанс сделать нечто большее…

Мир не вспомнит ни Виллу Мандерли, ни Элис Карстарк. Они отказались от этой мечты, когда покинули совет Сансы. Но это не означало, что они не смогут сделать мир лучше, наоборот: меч, пристегнутый к бедрам, улыбка на губах, теплая протянутая рука, тихое и искреннее предложение помощи тем, кому больше не к кому было обратиться.

Элис, задыхаясь, подошла к Вилле.

— Выглядишь великолепно, — прошептала Вилла ей на ухо.

Элис знала, что она раскраснелась, кожа покрылась красными пятнами, волосы выбились из косы — но они никогда не врали друг другу. Она склонила голову набок.

— Я подумала о том же, — ответила она, протягивая руку и зарываясь в волосах Виллы. Они провели слишком много времени в дикой природе. — Словно золотая роза.

Губы Виллы изогнулись в слабой улыбке.

— Если я роза, то ты…

— Шипы?

— …шторм, — твердо закончила Вилла. Затем, ухмыляясь, добавила. — Красиво, но смертельно опасно. И ты приносишь воду, чтобы я могла цвести.

Элис улыбнулась в ответ, толкнув Виллу плечом. Они должны были добраться до города до заката, чтобы встретиться с девушкой, которая послала им ворона, в котором рассказала о лорде, что оставил её беременной и сбежал. Им нужно было идти.

— Ну, — сказала Элис, сжимая волосы Виллы в кулак, делая шаг вперед и запечатлевая резкий поцелуй на её губах. — Боги ведают, я всегда буду рада помогать тебе цвести.

Они повернулись и зашагали прочь, к каменистым горам, и Элис была уверена, что никогда не найдет более счастливого пути, чем этот.

***

Оберин пропал без вести на четыре года.

Дорану хотелось бы сказать, что он был удивлен, когда спустя столько лет его брат вновь появился со шрамом на голове и в тяжелой одежде других краев, но это было не так.

Пока Доран не увидит тело Оберина, не прикоснется к нему своими пальцами, он всегда будет считать его живым. В конце концов, у Оберина всегда была отвратительная привычка быть самоуверенным и наглым, и выходить из самых ужасных передряг, в которых он оказывался.

Но Оберин вернулся ко двору Дорна, с пустыми руками.

Уже позже — недели спустя — он признался, что убил Грегора Клигана. Еще спустя месяц он признался, что потратил два года на то, чтобы научиться делать вино. А через год сказал, что посетил Остров Лиц и серьезно подумывает о смене веры.

Доран наблюдал, как Оберин заново изучает обычаи Дорна, наблюдал, как его младший брат общается со своими дочерями мягче, чем когда — либо. И он понял, что впервые за многие годы Оберин не испытывал той жгучей потребности в мести за Элию.

За последние годы Доран ни разу не брал в руку перо. Иногда он наблюдал за воронами, которых обучали летать в Винтерфелл, но никогда их не использовал. И все же мысленно он знал, что написал бы в письме. Он знал, что скажет Сансе Старк, если когда-нибудь увидит её снова.

Вы вернули мне моего брата. Вы дали ему справедливость. Вы дали моей сестре, погибшей двадцать лет назад, справедливость. Нет более доброго поступка, миледи. Весь Дорн вам благодарен.

***

Эдмур, несмотря на то, что люди называли его закоренелым холостяком, знал, что такое быть влюбленным.

Когда-то, среди многих лет уговоров, бегства и тихих, тайных поцелуев, Эдмур любил мужчину. Он оставил его в Королевской Гавани в знак своего уважения к Марку, в знак доверия к нему. А потом пришла Дейенерис Таргариен и сожгла Королевскую Гавань дотла, убив Марка и тысячи невинных людей. Эдмур отомстил так, как только мог. Ни один дракон больше не прилетит в Вестерос.

Но это не исцелило его сердце.

Возможно, когда-нибудь Эдмур сможет взять себе жену. А до тех пор у него было полно забот: обезумевшая сестра, королевство, которое он должен кормить и защищать. Он должен был доказать, что достоин.

И поэтому он продолжал вести себя так же как и всегда: покорно, достойно и несгибаемо.

***

Эддара передала чашу с вином Теону и опустилась в кресло рядом с ним.

— Твоя сестра приедет сюда?

— Она хочет, — сказал Теон. — Хотя возможно она будет занята. Но… Аша обычно делает то, что хочет, так что да, скорее всего, она приедет.

Они были женаты уже почти десять лет. Эддара видела, как он ушел на войну, не ведая о своих чувствах; она видела, как он вернулся, истекая кровью, едва живой. В первое же утро, когда он смог встать с постели, она поцеловала его.

Они были женаты уже десять лет, и Эддара хорошо знала своего мужа: она видела тихое, измученное негодование в его глазах, опущенные уголки губ. Она видела, какое бережное уважение он питал к своей сестре и каким хрупким было это чувство.

Её всегда любили больше, сказал он однажды, когда вино развязало его язык.

— Попроси её привезти и твою мать, — тихо сказала Эддара и увидела, как его глаза загорелись.

Я всегда буду на твоей стороне, любимый. Она улыбнулась и улыбнулась, мягко и нежно, потому что Теон слушал её; он видел её спокойную натуру и не называл это слабостью.

Эддара любила его именно за это.

***

Тирион потратил годы на восстановление Западных Земель.

Он потратил еще больше времени на восстановление своей семьи — но это уже другая история.

(Когда Джейме впервые вызвал его на дуэль, вновь достаточно сильный, чтобы потребовать это, Тирион рассмеялся над своим братом. Вечером он закрылся в своих покоях и продолжал смеяться, пока не почувствовал вкус соли на своих щеках.)

***

Мира устала.

Вплоть до костей. Даже глубже. Жойен пережил войну с Иным, но умер в их доме. Сероводье оставило ему желтоватую кожу и трясущиеся руки; ночью он кричал от боли, а днем не произносил ни звука. Мира умоляла его уйти. Не было никакой надобности оставаться в Перешейке. Санса дала бы им убежище, если бы они только попросили.

Но Жойен отказался.

— Я умру здесь, — объявил он, и Мира прорычала в ответ «Почему?»

— Потому что, — сказал он, — это мой дом. Я так долго здесь не был. Не уныние убивает меня, Мира.

— А твои ведения, — решительно сказала она.

— Старые Боги дают, — просто ответил Жойен. — Старые Боги забирают. Нет никаких причин. Возможно, мне следовало умереть много лет назад.

И так продолжалось годы. Мира уговаривала его, плакала, кричала, но Жойен был непреклонен. Он смотрел на неё своими всевидящими глазами, мрачными и понимающими, и Мира уверена, что еще не встречала мужчину более эгоистичного, чем её брат. Спустя десятилетия она похоронила отца и приняла титул Владыки Перешейка, а Жойен все еще цеплялся за жизнь, бледнея и слабея с каждой минутой.

Я выживу, думала Мира даже в самые холодные дни, когда копье прирастало к её рукам, а слезы застревали в горле. Я выживу, даже если никто другой не сможет. Битва у Последнего Очага, их путешествие за стену, их возвращение — Мира похоронила друзей, семью, которую любила и врагов, которых ненавидела. Это сделала она, черноволосая болотная девчонка. Она была уставшей, злой, но ей нужно было позаботиться о замке. У неё был долг — и Мира, несмотря на весь свой смех, всегда выполняла его.

Я выживу, подумала она и вернулась в дом.

***

Роберт Аррен вновь встретился с матерью, когда ему исполнилось шестнадцать. Было что-то жалкое в её тонких, длинных прядях волос, подумал он, напоминание о том, что когда-то было прекрасно.

Предательница, называл её Бронзовый Джон за убийство отца Роберта. Однажды, когда он был очень пьян, он выплюнул шлюха.