Но теперь думать надо было о другом. Эмма дошла до конца дома, прижалась к его стене и собралась выглянуть из-за угла, но ее остановила новая команда диспетчера:

– Не сейчас! Я скажу, когда.

Веденеева затаилась возле дома. Вокруг не было ни души – в такое позднее время и такую погоду большинство жителей маленького российского городка сидели дома. Эмма знала, что момент ее появления в этом месте и времени специально подобрали так, чтобы в переулке никого не оказалось и никто из жильцов обоих домов не выглядывал в окна. Теперь, правда, ее могли увидеть, но она ни у кого не вызвала бы ни подозрений, ни даже просто любопытства – обычная девчонка, поздно возвращающаяся домой от подружки, может, подвыпившая, раз прислонилась к стене… Это здесь вряд ли кого-нибудь удивило бы.

– Выглядывай! – скомандовала Виолетта, и студентка осторожно высунулась из-за угла. Перед ней открылась часть маленького дворика. Недалеко от дома возвышался мусорный контейнер, и к нему, пошатываясь, быстро шла сгорбившаяся женщина, прижимавшая к груди какой-то сверток. Эмму местная жительница не видела – она вообще смотрела только себе под ноги и лишь изредка чуть приподнимала голову, бросая взгляд на помойку.

Веденеева замерла у стены, не спуская с женщины глаз, готовая в любой момент, если та вдруг обернется, снова отступить за угол, став невидимой для нее. Хотя она знала, что незнакомка не обернется: Эмма уже видела то, что сейчас происходило, на экране компьютера, видела, как женщина бежала к помойке, не обращая внимания ни на что вокруг. Знала девушка из будущего и о том, что идущая к контейнеру женщина не повернет назад и сделает то, что задумала, – но почему-то теперь, следя за ней широко распахнутыми глазами из-за угла, она поймала себя на мысли, что ждет именно этого. Что та остановится, оглянется назад, а потом повернет к своему подъезду и так же торопливо побежит домой.

Но женщина не остановилась. Она добралась до мусорного контейнера, приподнялась на цыпочки и бросила туда свой сверток, после чего, все так же сгорбившись и не глядя по сторонам, двинулась обратно. Эмме потребовались немалые усилия, чтобы не сорваться с места сразу же, но она все же осталась стоять возле стены дома, не спуская глаз с помойки.

– Пошла! – крикнула вдруг диспетчер, и студентка сорвалась с места, как бегун-спринтер, услышавший стартовый выстрел. В несколько прыжков она оказалась у мусорного контейнера, а затем подпрыгнула, ухватившись за его край, подтянулась на руках и свесилась внутрь, пытаясь разглядеть что-нибудь на его дне. В лицо ей ударила сильная вонь, но девушка даже не поморщилась – не до брезгливости теперь, ее руки шарили по валявшимся внизу объедкам, тряпкам, картонным коробкам и еще какому-то мусору. «Хорошо, что его так много, почти до верха все заполнено… – пронеслось у нее в голове. – А если бы пусто было? До дна же метра полтора…»

Но тут ее пальцы наткнулась на что-то теплое, и девушка, нагнувшись еще ниже и едва не упав в контейнер, схватила найденный сверток обеими руками и прижала его к себе, а потом, отпустив его правой рукой, схватилась ею за край контейнера и прыгнула назад, готовясь упасть на спину, если у нее не получится сохранить равновесие и устоять на ногах. Но она устояла – целый год тренировок в спортзале и неделя репетиций именно такого прыжка спиной вперед с точно такого же контейнера не прошли даром.

– Приготовься! – скомандовала Виолетта, и слабый свет задернутых занавесками окон, едва освещавших помойку, сменился полной темнотой, а потом ярким светом зала, покинутого Эммой несколько минут назад.

Веденеева зажмурилась и снова пошатнулась, но и теперь смогла устоять на ногах. Кроме света, на нее обрушился еще и довольно сильный шум: кто-то из практикантов уже вернулся со своих заданий, кто-то пока ждал своей очереди, и все довольно громко обсуждали происходящее. Но внезапно все эти звуки потонули еще в одном, таком пронзительном, что он, казалось, заполнил собой весь зал, а то и весь корпус Хроноспасательной службы. Из свертка, который Эмма прижимала к себе, раздался звонкий младенческий плач.

Если бы студентки-первокурсницы Института хроноисследований, по большей части неравнодушные к Любиму Маевскому, увидели его за этим занятием, их восторги по отношению к нему заметно поубавились бы. Но Любим знал, что в данный момент его не может увидеть никто, кроме сидящей на другом конце комнаты старой прабабушки, поэтому спокойно продолжал вытирать пыль с полок серванта и с расставленных на них многочисленных фарфоровых, деревянных и бронзовых безделушек. Самого его эта работа не беспокоила – а если бы при том еще и не требовалось поддерживать светскую беседу с хозяйкой комнаты, он вообще чувствовал бы себя счастливым, занимаясь уборкой.

Но, увы, полного счастья не испытывал ни один человек ни в одной исторической эпохе, и Маевский не стал исключением.

– Тебе ведь через час на занятия? – ворчала прабабушка из своего кресла, лениво листая какой-то текст в «читалке». – Опоздаешь ведь, доехать ведь туда еще надо…

– Не волнуйся, успею, – продолжая с сосредоточенным видом вытирать фигурки, отозвался правнук.

– Все-таки зря ты туда пошел учиться, лучше бы какую-нибудь нормальную профессию выбрал, уважаемую… – старушка завела разговор на свою любимую тему. – Соседи мне постоянно выговаривают, что мой внук не делом занимается, что нечего из прошлого в наш век всяких дармоедов таскать…

– Я никого не таскаю, я всего лишь диспетчер, – с невозмутимым видом возразил молодой человек, вспоминая о своем последнем «нырке» совместно с итальянскими хроноспасателями в Венецию начала XIII века. В принципе, то задание мало отличалось от всех прочих, но именно тогда Маевский узнал, что нести на руках сразу двух младенцев гораздо сложнее, чем одного. Да еще пришлось потом полдня скучать в карантине после охваченного чумой города – медики в ХС были перестраховщиками и боялись, что на кого-нибудь из путешественников в прошлое не подействуют прививки…

Однако прабабушке такого знать не полагалось – она и придуманной для нее «лайт-версией» учебы в ИХИ на диспетчера не сильно радовалась, о чем не забывала напомнить правнуку при каждом удобном случае.

– Все равно ты помогаешь другим лазать в прошлое за всеми этими заморышами, – продолжала она бубнить, переводя взгляд то на экран «читалки», то на Любима. – Скоро каждая семья по такому приемышу получит, а что из них потом вырастет? Первобытные дикари, средневековые мракобесы или еще что похуже!

– Ага, только вообще-то самым первым «заморышам», из тех, кого мои коллеги притащили из прошлого, уже по восемнадцать лет, они мои ровесники, – пожав плечами, молодой человек взялся за следующую полку серванта. – И что-то пока ни про мракобесов, ни про дикарей на улицах ничего не слышно…

– Так ведь их совсем мало вытащили, первых-то, экспериментальных, – возразила прабабушка. – А массово детей стали таскать из прошлого лет семь назад – так?

– Шесть, – поправил ее правнук.

– Ну, шесть, тем более. Они маленькие пока, а вот когда вырастут – тогда-то все и начнется! Я-то не доживу, а вот вы, молодые, еще пожалеете, что затеяли все это.

– Ага, нам, молодым, надо было смириться с тем, что никто больше не может рожать детей, сложить лапки и вымереть, – вяло огрызнулся Любим, уже зная, каким будет следующий бабушкин аргумент.

– Именно так и следовало сделать. Прожить оставшуюся жизнь в комфорте, в умных домах с роботами и нормальными компьютерами, а потом – да, умереть. Все имеет свой конец, жизнь каждого человека рано или поздно заканчивается, и это нормально. Но почему-то, когда настала пора закончиться всему человечеству, это посчитали трагедией! Хотя такой финал – правильный и закономерный.

– Повезло нам всем, что в правительстве тогда сидели не такие пораженцы, как ты!

– В правительстве всегда сидят те, кто думает только о своей выгоде. Им хотелось как можно больше власти, а искины ее ограничивали – вот они и уничтожили всех искинов.