Она шла, шатаясь, с совершенно пустым, отсутвующим взглядом, который уже ничего не выражал. Джинсы на ней были изорваны и грязны, так же как и её куртка и сапоги. Волосы и её лицо были также измазаны в грязи и немного в крови.

Она шла, словно уже не понимала куда идёт. Она продиралась сквозь колючие ветки деревьев и кустарников.

Она падала, но вставала вновь, снова падала и снова вставала. Она понимала, что Господь для чего то оставил её в живых, для чего то или для кого-то. И если она осталась в живых, то должна добраться до людей.

Должна.…

Но вот всё-таки впереди она заметила асфальтированную дорогу, по которой пронеслась машина.

Девушка почти доползла до неё и упала на обочине. Вскоре рядом с ней остановился легковой автомобиль и из него выбежали мужчина и женщина.

Они подняли её и с трудом дотащили до машины. Сначала она не помнила ничего, но потом уже в машине она открыла глаза и произнесла очень слабым голосом, одно лишь слово:

– Спа …Спасибо …

Это случилось тогда, когда осень уже почти исчерпала себя, а зима ещё не вступила в свои права. Первый снег слегка запорошил поля, а давно оголённые от листьев деревья, были покрыты инеем, в безмолвном ожидании прихода настоящих морозов. Всё было подготовлено к тому, чтобы встретить настоящие холода.

Усадьба графа Сумбурова Петра Алексеевича и его супруги Елизаветы Николаевны, находилась аккурат посреди невообразимо красивых лесных дубрав. Вотчина графа Сумбурова начиналась за много вёрст до усадьбы. Сначала шли ухоженные поля, на которых трудились крепостные графа Сумбурова, а потом начинались края глухих лесов, крайняя часть из которых была вырублена, обозначая границу владений графа. И через все эти красивые поля и полески, шла широкая дорога, прямо к усадьбе графа.

Проезжая на бричке сквозь небольшую лесистую часть владений графа, минуя два небольших озерца, разлившихся сбоку от дороги, а также оставляя мимо небольшую речушку, проезжий путник выезжал как раз к его усадьбе. Острые шпили усадьбы, выполненные в западном стиле, делали её похожим на замок. Вокруг основного здания было множество хозяйственных построек и большой деревянный флигель.

В усадьбе проживал сам граф со своей супругой, его уже давно взрослый племянник, рано оставшийся без родителей, престарелая мать графа и два её старых брата. Во флигеле жил приказчик немец с семьёй. Остальная прислуга жила в отдельных домиках и она же и обслуживала всю семью графа. Это и несколько горничных и десять мужиков, которые выполняли всякие работы по дому и повар с двумя подручными.

Жизнь графа и его жены проходила умиротворённо и без происшествий. Хотя у Сумбурова были две страсти, балы и охота.

Первая страсть была их общей с женой. Они часто принимали у себя гостей и устраивали роскошные балы. Гости съезжались к ним даже издалека. Благо усадьба была огромной и могла вместить много гостей, которые оставались у них на несколько дней. Говоривали, что таких блистательных балов не было не у кого и нигде, кроме как наверно в столице.

Второй страстью для него была охота. Наверно это была больше чем страсть, это был смысл его жизни. Несомненно, граф был порядочным человеком и любил свою жену, но охота для него была чем-то большим, чем всё остальное, и эта страсть перекрывала даже его любовь к жене. С бешеным неистовством граф мог бросать все свои другие дела, собирал людей и уезжал на несколько дней в леса.

Охота поглощала его, она делала его одержимым в своём желании убивать диких животных и птиц. В огромной гостиной графа Сумбурова была выложена вся коллекция убитых графом несчастных животных, выполненных в виде чучелов, и простых шкур.

Здесь были и медвежьи шкуры, оленьи чучела, лосиные, волчьи, рысьи и всяких диких птиц. Иногда граф разглядывал их часами, видно упоённый теми последними минутами страданий, которое испытывало несчастное животное в своей последней агонии. Маски ужаса и предсмертного страха застыли на их окаменевших телах. Но это были и маски скорби, отпечатанные в их последнем дыхании жизни. Но даже все эти чучела и шкуры были лишь всего малой толикой тех добытых на охоте зверей.

И когда граф в очередной раз выезжал на охоту, казалось, что сама природа замирала в страхе перед его неуёмным желанием убивать диких зверей. Наступало такое безмолвие, что сводило уши от тишины.

Дикие звери разбегались в страхе, и деревья расступались перед необузданным желанием графа к охоте. У графа было много собак, за которыми смотрели специально обученные для этого люди. Ещё граф любил принимать у себя гостей, потчевал их всякими чудесными кушаньями и винами. Он мог часами хвалиться и рассказывать об охоте. Его рассказы были увлекательны и преисполнены приключений. Жена не одобряла его страстное увлечение, но и не мешала ему.

Так они и жили.… Казалось, что ничего не может омрачить жизнь графа и его жены, настолько была прекрасной их жизнь. Наверно кроме одного… Граф был женат с Елизаветой Николаевной уже много лет и был он зрелым человеком, чтобы понять, почему при всём благополучии их жизни, Господь не даровал им детей.

Однако ответы он не находил. С Елизаветой Николаевной их связывали большие чувства. Много лет назад граф увидел её на балу, куда был приглашён, когда вернулся из турецкого похода. Вскоре они поженились, но шли годы, и детей у них так и не было. Граф ездил с женой по святым монастырям, выписывал дорогих врачей иностранцев, но всё было зря. Врачи иностранцы обследовали его и жену, но все были единодушны во мнении, что граф и его благоверная здоровы.

Однако детей не было. Шли годы. Граф в душе наверно давно примирился со всем, но только не Елизавета Николаевна, которая сильно страдала в душе от этого.

Сильно огонь в масло подливала и мать графа, обвиняя его супругу в том, что у них нет детей. Но граф сильно любил жену, и, несмотря на все обвинения в её адрес, всегда вставал на защиту своей жены. И опять-таки уйти от этой душевной боли графу Сумбурову помогала охота. А в последние годы Елизавета Николаевна сильно подружилась с женой соседнего помещика Кутепова Сергея Дмитриевича.

Подругу звали – Ольга Владимировна. Они часто гостили друг у друга, проводя время в душевных беседах. Помещик Кутепов жил, конечно, далековато от владений графа и поэтому если его жена приезжала в гости к Елизавете Николаевне, то оставалась обычно на неделю. Как- то, в один из таких осенних вечеров, как раз перед теми событиями, которые имели место произойти, две женщины сидели в зале у камина, обсуждая столичные небылицы.

– Милая, голубушка Лизонька, да не убивайся ты, может Господь проверяет так нас на прочность. Хотя без деток жизнь не в радость я понимаю…

Елизавета Николаевна только вздохнула на эти слова Ольги Владимировны, у которой было, однако два сына – подростка.

– Знаешь, Ольга, я часто думала о том, почему Господь не даровал нам дитя. Может, у кого из нас в роду был грешен сильно кто то, может, настолько грешен, чтобы не допустить продолжения рода нашего.

– А вот за эти слова Господь точно по головке не погладит, да и муж твой обидиться может. Кто же грешен, так мог быть? Предки твоего мужа испокон века в походах воевали, на благо родины – матушки, а твои всю жизнь на земле жили, и прадед твой, и отец. Какие земледельцы были знатные, и хлеб растили, и мельниц, сколько было, и пастбищ да лугов со скотиной. Они на земле жили и землю знали и любили. – Дала ей такой ответ Ольга Владимировна.

– Всё так Ольга, только у меня по материнской линии, случай был о котором мне мамка, потом рассказывала. Что будто её бабка, то есть моя прабабушка, во время войны Отечественной с Бонапартом полюбила французкого офицера, да так полюбила, что свет ей без него мил не стал. А полк этот французкий у них квартировался.