Фирма «Вега-М», куда Света пришла устраиваться на работу, создана на базе многокомнатной квартиры на третьем этаже панельной многоэтажки. Пару лет назад квартира была арендована, комнаты оборудованы под офисы, один из них – офис по рекламе, личный кабинет Ирины Алексеевны Романюк, где она и приняла Свету. Свете сразу бросился в глаза тот факт, что помещение было очень щедро ухожено: на всех окнах – жалюзи, на столах – компьютеры, стены выклеены самоклеящейся пленкой, а на них – картины с пейзажем, блестевшим под солнцем. В рабочем офисе Романюк стоял широкий мягкий диван, зеркальный столик с журналами мод и косметики, рабочий стол с компьютером, шкаф и полка с наборами для ванн. Усадив Свету, Романюк принялась знакомить ее с родом деятельности фирмы «Вега-М».

– «Вега-М» – фирма негосударственной формы собственности, проще говоря, частная. Вот это, – Романюк широко развела руками, – даже не фирма, а филиал, сама фирма находится во Франции – в Париже; а директор наш, Павел Павлович Захаренков, управляет нашим филиалом; владелец фирмы – француз. Я здесь – менеджер по кадрам, то есть по подбору персонала. Занимается «Вега-М» реализацией французской косметики для лица. В магазинах ты нигде такой косметики не найдешь, потому что нам поставляют ее только на заказ. Вот этот набор, который ты сейчас видишь пред собой, стоит 120 долларов. Здесь и крем для омолаживания, и крем против морщин, а это вот гель против угрей. Все натуральное. А гель – самое лучшее средство для избавления от вечной проблемы. Видишь ли, Светочка, все средства, которыми пользуются подростки, временны и ненадежны. Даже я для пользования в домашних условиях рекомендую брать в равных пропорциях горчицу, соду и соль и два раза в день, утром и вечером, делать на лицо маску. Но это средство, должна я признаться, тоже малоэффективно. Так что наша косметика – самый выгодный вариант, она хороша и для мужчин. А этот вот лосьон предназначен для очистки лица. Дело в том, Света, что как бы мы ни ухаживали за нашей кожей на любом участке тела, она все равно не будет идеально чистой. Добиться кристальной чистоты можно только при помощи этого лосьона. Потом, Света, вряд ли кто-то знает, что у каждого человека строение лица индивидуально, и под каждый тип лица необходимо подобрать индивидуальную косметику. Мы научим тебя этому.

– И как я тогда буду называться?

– Человека, который занимается соотношением косметики и лица, у нас называют дизайнер-косметолог. Но их у нас достаточно, а вот распространителей нашей косметики нам очень не хватает. Нам откровенно нужны люди, которые сумеют наш товар продать.

– А сколько же стоит удовольствие от продажи?

– Оплата сдельная, но не меньше тысячи долларов в месяц. Только очень желательно хоть что-нибудь продать.

– А если ничего не продашь?

– Ну… – Романюк запнулась и развела руками. – Что поделаешь? Денег не дадут, а если ты не сможешь заинтересовать покупателя, если ты постоянно ничего не будешь продавать, то лучше уходи сама и сразу. В противном случае тебя все равно уволят.

– Понятно. Ну, а подумать мне можно?

– Бога ради! Я ведь тебя силком к нам сюда не тяну, воля твоя. Но если придешь к нам – не пожалеешь. И если вдруг надумаешь, то тебе надо будет подписать контракт: большой или маленький. Большой стоит 70 долларов, маленький – 50.

– Какая между ними разница?

– Подписывая маленький контракт, ты ограничиваешь себя в обязанностях, но, соответственно, и получаешь меньше.

Вершинские не располагали такими материальными возможностями. Света глубоко задумалась: где взять эти деньги? По сути, это немного, но если денег нет? А взять где-то надо: дальнейшая перспектива соблазнительно манит.

– Вам можно как-то позвонить? – спросила она Романюк.

– Конечно. Вот моя визитка.

Бондаренко отбывал срок в Подмосковье, в маленьком городке Волковск, где была колония строгого режима. Туда и приехала Светка встречать Анатолия. Встречала она его у самых ворот тюрьмы, где Анатолий отбывал свой последний срок. Пока она стояла, ожидая, к тюрьме подкатил черный «бумер», забитый людьми. Их было четверо, но никто из них из машины так и не вылез.

В половине одиннадцатого утра железные, свободные от колючей проволоки двери тюрьмы с грохотом растворились, и по направлению к Свете зашагал высокий желтоволосый парень, зеленоглазый и привлекательный. Походкой он держался прямой и строгой, шагал широко и быстро. Одет был буднично, но сносно. Он сразу узнал Свету: маленького роста, одетая в синие джинсы и короткую кожанку, она, съежившись от страха в комок, стояла прямо напротив ворот исправительного учреждения. Она не произвела на рецидивиста никакого впечатления; Бондаренко хотел даже пройти мимо, будто и не заметил ее вовсе, но им овладело живое любопытство. Анатолий подошел ближе.

– Ну, – оскалился он желтыми зубами, в которых зажимал сигарету, – здравствуй.

Бледная, с измученным и уставшим лицом, Света ужасно застеснялась, отвела взгляд в сторону. Бондаренко не смутился.

– Я чутьем догадался, что это ты. Почему-то я именно такой тебя себе и представлял. Как дела? – Анатолий сделал движение рукой, желая дотронуться до Светы, но она боязливо отстранилась.

Дальнейший разговор перебил сигнал машины. Бондаренко резко обернулся.

– Ну, как хочешь, – равнодушно сказал он. – Я пойду: ко мне вон друзья приехали. Интересно было познакомиться! – и удалился к BMW.

– Салют, Ремесло! – Из салона авто показался высокий солидный парень и засвистел. – Толян! Рад тебя снова видеть на свободе! Ну, милости прошу к нашему шалашу! – солидный бросил на асфальт окурок и обнял недавнего зека по-братски.

– Картавый, родной! – воскликнул обрадованный Бондаренко, обнимаясь.

– Ну что, отзвонил, наконец-то? – из машины вылез водитель. С шампанским.

– Щегол! Братан! Срок позади, аж не верится! Не забуду мать родную, братва, завязываю! – Бондаренко поднял свитер и показал выбитого на животе сиреневого кота. – В натуре, мужики, век свободы не видать! На свободу – с чистой совестью! Да здравствует свобода!

Свету никто не заметил с самого начала и никто из приехавших бандитов не обратил внимания на то, что Бондаренко с ней вроде как базарил и хотел… пощупать, что ли… Однако почему Картавого назвали Картавым, девчонка поняла: он картавил на букву «р», что было очень хорошо слышно. Наконец, сам Бондаренко вспомнил про нее и повернулся в ее сторону.

– Да, Светка, – спохватился он, – завтра в час дня я жду тебя на этом же месте, а сегодня я занят. – После его слов и встречающая его братва обернулась в сторону Светы.

– О, да мы здесь, оказывается, не одни были! – с интересом сказал Щегол. – Так, Ремесло, ты садишься или нет?

Бондаренко заржал:

– Щегол, я только что откинулся!

– Виноват, брат, извини! – согласился Щегол, а когда уселись в машину, спросил явно неодобрительно:

– Это что за телка?

– Ай, так… Одна из тех, кто мне на мои красивые малявы отвечала, которые не я писал.

Конопатый и Крот (еще двое из компании) грохнули дружным гоготом, затем открыли бутылку.

Братва повезла кореша на Третьяковский проспект и прямо – в бутик «Армани»: надо же было человеку прилично одеться. Оттуда – в парикмахерскую, а потом и в ресторан «Сан-Мишель». Шампанское выпили по дороге, сейчас заказали еще бутылку и десять порций коньяка – по две на каждое рыло. Крот сказал первый тост:

– За тебя, Ремесло. За то, чтоб эта твоя «командировка» была у тебя последней, а я буду помогать тебе, чем могу.

– Спасибо, брат. За то, что я завязал, – добавил Бондаренко.

Бандиты чокнулись. Осушив стаканы, Конопатый спросил у Ремесла, чем он думает заняться и как вообще собирается теперь жить.

– Не знаю пока, я еще не думал, – ответил тот.

– Тогда новый тост: за новую жизнь!

Мать Анатолия Бондаренко – женщина пятидесяти лет, еще не седая волосами, красивая, одинокая вдова (муж закончил жизнь тоже в тюрьме) единственного сына хотя и очень любила, но его преступных похождений не одобряла, поэтому Толика не баловала и не уважала. Первый раз свое ненаглядное чадо еще простила, а уж во второй даже на свидания не приезжала, только письма ему писала да передачи присылала. Шел второй час ночи, мать уже спала, когда нагрянул сынок. Мама не сразу услышала, что в дверь звонят, кровинка же, возмущенный тем, что его не пускают, начал ломиться сильнее. Застучал ногами по дверям, словно желая их с петель снять.