- Закурить дай.
- Третий раз спрашиваешь, - напомнил Санька.
- Ну и что? - нахмурился Степан. - И пять раз спрошу! Ты в считалки со мной не играй - доиграешься!
- Ты чего? - попятился от него Санька. - Руки чешутся?
- А поди ты... - Степан поискал, что бы такое пнуть ногой, не нашел ничего подходящего, схватил обломок кирпича, с силой запустил через забор. Послушал, как кирпич глухо стукнулся где-то на пустыре, и опять уселся на крыльцо.
- Сам ты шалый! - отошел на безопасное расстояние Санька. - А то... "Глаха, Глаха!.."
- Замолчишь ты?! - привстал с крыльца Степан.
Санька метнулся к сараю, взлетел на крышу, поднял за собой лестницу и с победным видом уселся у голубятни.
- Циркач! - усмехнулся Степан.
- А ты бешеный! - крикнул сверху Санька. - Может, холеру подцепил!
Степан мрачно молчал. Вот жизнь!.. Как в кинематографе. Сидишь в каком-нибудь "Арсе" или "Паризиане" и смотришь на экран. Плывет лодочка, светит солнце, ивы клонятся к воде... Вдруг - трах-бах-тарарах! Гром, молния! Лодка вверх дном. "Спасите, погибаем!" Скрипка рыдает, пианино надрывается. Так и с Глахой! Жила во дворе и жила, что она есть, что нет, играла с мальчишками в расшибаловку, лазила по чердакам, коленки исцарапаны, заденешь - она в драку. И вот пожалуйста! Санька и тот зубы скалит. Хватит! Сегодня пойдет в райком, к дяде Ване Зайченко. Пусть отправляет на фронт с рабочим отрядом. Не отпустят, сам сбежит. Под вагоном, на крыше... Все равно!
- Степа! - окликнул его Санька.
- Ну? - отозвался Степан.
- Гляди! Видал фигуру?
Сначала Степан увидел овчинный треух. Это в июле-то! Из-под треуха падала на лоб льняная челка волос, виднелись голубые щелочки глаз, как мукой припорошенные белыми короткими ресницами, вздернутый нос, круглые щеки - поросенок какой-то молочный! Пиджачок на нем с чужого плеча, вместо онуч - солдатские портянки, новенькие, неразношенные еще лапти. В руках он держал фанерный чемодан, к нему веревкой были привязаны большие, аккуратно подшитые валенки.
Паренек в треухе постоял у ворот и нерешительно двинулся к Степану. Степан, заложив ногу за ногу, развалился на крыльце и, прищурясь, смотрел на него.
- Это какой дом будет? - спросил паренек.
- Деревянный, - ответил Степан.
Санька наверху фыркнул. Паренек неодобрительно покосился на него и сказал Степану:
- Вижу, что не железный. Номер какой?
- Ну, шестнадцатый это номер, - снизошел Степан. - Кого надо?
- Зайченко надо... - вздохнул паренек. - Ивана Емельяновича.
Санька присвистнул и спустился на нижнюю ступеньку лестницы. Степан с интересом поглядел на паренька.
- Он тебе кто? - спросил Степан.
- Дядя он нам, - не сразу ответил паренек. - Пройти к нему как?
- А нет его дома! - сообщил Санька. - Ни его, ни тети Кати.
- Оказия... - Паренек почесал затылок под треухом. - Стало быть, ждать надо.
Поставил чемодан подальше от Степана, уселся на крыльцо и опять длинно вздохнул.
Степан усмехнулся и сказал:
- Чего вздыхаешь, как пономарь?
Паренек промолчал и подвинул чемодан к себе поближе.
Из барака вышла Глаша, посмотрела сверху на треух, смешливо втянула голову в плечи и, присев рядом со Степаном, протянула ему клочок газеты со щепоткой махорки.
- Откуда?! - обрадовался Степан. - Ты разве куришь, Глаха?
Глаша смотрела, как он жадно нюхает махорку, бережно разравнивает ее на обрывке газеты, мусолит языком самокрутку, потом только сказала:
- Курю. Давно уже...
Паренек в треухе плюнул.
- Ты что? - удивился Степан.
- Девка - и курит!.. - уничтожающе посмотрел на Глашу паренек. Срам!
- Тебя не спросили! - с вызовом ответила Глаша. - Деревня!
- Но, но! - басом вдруг пригрозил паренек. - Полегче!..
- Не нокай! - Глаша поднялась с места. - Не запряг!
Она стояла перед пареньком, чуть согнув в локтях длинные руки и сжав их в кулаки, спина сгорбилась, в глазах загорелись рыжие огоньки.
- Ишь выгнулась... - Паренек в треухе сгреб свой чемодан и отошел в сторону. - Кошка дикая!
Глаша особой походочкой, будто пританцовывая, прошлась перед пареньком и опять уселась рядом со Степаном. Степан улыбался и попыхивал самокруткой.
Была бы такой всегда - и никаких осложнений в жизни. А то напустит туману! То ли от нее бежать, то ли к ней. Он передал самокрутку Саньке и повернулся к пареньку:
- Как там у вас в деревне?
- Обыкновенно... - ответил паренек, опасливо косясь на Глашу. - Хлеб убирать некому.
- Я тебя не про хлеб спрашиваю, - поморщился Степан. - Как насчет текущего момента? Разобрались, что к чему?
- Разбираемся помаленьку... - не очень уверенно сказал паренек и присел на крыльцо.
- Молодежь как? Союзы есть? - важничал Степан.
- Собирались парни... Да их мужички разогнали за то, что они попа на сцене представляли.
- Ну, а сам ты? - допытывался Степан.
- Нам это ни к чему, - равнодушно сказал паренек. - Баловство одно.
- Так... - тяжело посмотрел на него Степан и отвернулся.
Паренек помолчал и спросил:
- Слышь, друг... Может, знаешь, где дяди Ивана жена? Я бы сходил...
Степан не ответил. Паренек с надеждой обернулся к Саньке, но тот со скучающим видом смотрел мимо. К Глаше обратиться паренек не решился, опять шумно вздохнул, пощелкал замками, не поднимая крышки, пошарил в чемодане, вытащил краюху хлеба, завернутое в чистую тряпочку сало, желтые огурцы. Разложил на крышке чемодана и принялся за еду.
Ел он не торопясь, отрезал ножом пластины сала, укладывал на хлеб, долго жевал, потом с хрустом откусывал огурец и опять принимался за сало. Санька тоскливо смотрел в сторону и сглатывал слюну. Степан сидел не оборачиваясь и насвистывал что-то сквозь зубы, все злей и громче. Глаша ушла в конец двора и села там на козлы для дров у кучи прогнивших опилок.
Когда паренек особенно громко захрустел огурцом, Степан встал:
- Тебе что здесь, трактир?
- А чего? - поднял голову паренек.
- Ничего! - Степан вынул руки из карманов. - Собирай свою торбу и давай двигай отсюда!
- Это куда же? - поморгал белесыми ресницами паренек.
- На все четыре!
Паренек набычил шею и буркнул:
- Не пойду.
- Не пойдешь? - удивился Степан.
- Не пойду, - упрямо повторил паренек.
