- Неужели это возможно, Петр Никодимович? - У Женьки заблестели глаза.

- Возможно! - энергично тряхнул шевелюрой Стрельцов. - Вся молодежь пойдет за нами.

- Вот, вот!.. Я как раз думал об этом! - опять вскочил с дивана Женька. - Именно вся! Я даже сочинил воззвание... в стихах.

- Ну, ну... - подбодрил его Стрельцов. - Интересно!

- Сейчас вспомню... - заволновался Женька. - Сейчас... Вот! Горячая юность, к тебе наше слово, полет дерзновенной и смелой мечты... Как же дальше? К тебе мы взываем... Нет! К тебе призываем... Я сейчас вспомню! Надо записать начало. Можно, Петр Никодимович?

- Ради бога! Бумага и чернила на столе.

Стрельцов широким жестом показал на письменный стол, увидел вдруг темные окна и схватился за голову.

- Ах, черт возьми!

- Что случилось? - Женька уже устраивался в кресле за письменным столом.

- Пишите, пишите... - отмахнулся Стрельцов и задумался, потирая ладонью лоб. - Откройте-ка ящик, там должна быть свеча... Нашли?

- Пожалуйста, - Женька протянул ему оплывший огарок.

- Все гениальные поэты творили при свечах! - сказал Стрельцов и загремел спичками. - Вот так... А лампу я у вас забираю. Нет возражений?

- Ну, что вы! - заулыбался Женька и еще ниже склонился над листом бумаги.

Стрельцов взял лампу и прошел в столовую. Постоял у окна и вернулся обратно в кабинет.

- Как пишется?

- Вот! - Женька встал и с выражением прочел:

Горячая юность, к тебе наше слово,

Полет дерзновенной и смелой мечты,

К тебе обращаемся снова и снова

Во имя Свободы на все ты готова,

Любые преграды сметаешь лишь ты!..

- Гомер! - развел руками Стрельцов. - Еще рюмку для вдохновения?

- Я и так опьянел, - признался Женька. - Даже спать захотелось!

Стрельцов поставил лампу на окно, вгляделся в темную улицу и обернулся к Горовскому.

- Вот что, юноша бледный... Давайте-ка домой и баиньки!

- Сейчас, Петр Никодимович! Только одну строфу!

- Ну, ну... - Стрельцов опять потер лоб. - В окне кабинета или в столовой? Убей, не помню...

- Это вы мне? - поднял голову Женька.

- Нет, нет!.. Пишите.

Стрельцов взял лампу и опять направился в столовую.

Женька таращил слипавшиеся глаза и бормотал:

Орлиная стая, бунтарская стая

В полет устремилась, в пути вырастая...

Стрельцов вернулся и обеспокоенно сказал:

- Вот что, Евгений Гомерович, я вынужден вас покинуть.

- Еще две строчки! - решил выдержать характер Женька. - Я вас догоню, Петр Никодимович.

- Не забудьте захлопнуть входную дверь.

Стрельцов обмотал шею шарфом и, на ходу надевая студенческую шинель, вышел из комнаты.

Женька откинулся на спинку кресла и сладко зевнул.

- Орлиная стая, в пути вырастая... И нет ей преград на пути!.. Преграды у меня уже были...

Женька засыпал и ничего не мог с собой поделать. Две ночи подряд он дежурил в домовой охране. Подменял заболевшего отца и отбывал свое дежурство. Днем отстаивал очереди за хлебом и пшеном. А теперь еще этот коньяк на голодный желудок!

- Еще минуточку, и я пошел! - уговаривал себя Женька и блаженно закрывал глаза. - Уже иду! - бормотал он и все ниже и ниже сползал со спинки кресла.

Мигнул и погас догоревший огарок свечи. Но Женька этого не видел. Он спал.

Стрельцов спустился по черной лестнице, прошел через двор, осторожно распутал цепь, на которую закрывались ворота, вышел под арку и вгляделся в пустынную улицу. На противоположной стороне он увидел человека, прижавшегося к стене дома, и негромко окликнул:

- Вадим Николаевич!

Заблоцкий быстро пересек дорогу и укрылся под аркой.

- Это ни на что не похоже, Стрельцов! - сказал он сердитым шепотом. Мы же договаривались, что лампа должна стоять на окне в столовой. А у вас она то в столовой, то в кабинете, то невесть где!

- Виноват... - тоже шепотом оправдывался Стрельцов. - Забыл.

- Такие вещи не забывают!

Заблоцкий протиснулся в узкую щель между створками ворот, по стенке, чтоб не видели из окон, дошел до железного козырька над подъездом, нырнул в дверь и начал торопливо подниматься по крутым ступеням черной лестницы.

- Почему так поздно зажгли лампу? - Заблоцкий снял фуражку и вытер лоб платком.

- Я был не один... - пробормотал Стрельцов.

- Девицы! - пренебрежительно фыркнул Заблоцкий.

- Женя Горовский... Гимназист... Сочинял воззвание к молодежи, объяснил Стрельцов и, словно это могло оправдать его в глазах Заблоцкого, добавил: - В стихах!

- Неужели нельзя было отделаться от него раньше? - остановился на площадке третьего этажа Заблоцкий. - А если бы он еще час марал свои вирши?

- Как-то неловко было... - возился с ключами Стрельцов.

- Сказал бы я вам, что ловко, а что нет! - отстранил его Заблоцкий и первым вошел в кухню.

- Я принесу свечу, - шагнул следом за ним Стрельцов.

- Не надо.

Заблоцкий вынул из кармана коробок и, одну за другой зажигая спички, прошел коридором, потом, через кабинет, в столовую.

- Там прохладно, Вадим Николаевич, - предупредил Стрельцов.

- Это прибавит вам бодрости, - съязвил Заблоцкий.

Он подошел к окну, передвинул лампу на середину и вывернул фитиль.

- Вы кого-нибудь ждете, Вадим Николаевич? - осторожно спросил Стрельцов.

- Я никогда никого не жду, - жестко сказал Заблоцкий. - Если меня не вынуждают делать это! За оружием приходили?

- Нет. Никого не было. - Стрельцов даже не скрывал своего страха. - А если вдруг обыск? Я боюсь, Вадим Николаевич!

- Пейте валерьянку, - посоветовал Заблоцкий. - Винтовки спрятали?

- Да.

- Где?

- В ванне.

- Идиотство!

- Но туда не заходят, Вадим Николаевич!

- Зайдут, - пообещал Заблоцкий. - И перепрятывать будет уже поздно.

В дверь черного хода постучали.

- Не открывайте! - приказал Заблоцкий и прислушался.

В дверь постучали еще раз. Осторожно, но настойчиво. Стук был условным: три раза подряд и два с перерывом.

- Дайте лампу.

Заблоцкий взял из рук Стрельцова лампу, быстро прошел через кабинет и вышел в коридор. Стрельцов заторопился за ним, задел в темноте вазу, и она с грохотом полетела на пол.

- Что там у вас, Стрельцов? - крикнул из коридора Заблоцкий.

- Фамильный фарфор, Вадим Николаевич, - отозвался Стрельцов. - Ваза и еще что-то... Вдребезги!