Он скривил губы.
– Матерью.
– Простите?
Архиепископ встал, заложив руки за спину, и стал расхаживать туда-сюда.
– Разве ты позабыл богохульные вероучения ведьм, Рид?
У меня запылали уши. Я резко качнул головой и вспомнил детство, суровых дьяконов, полупустой учебный класс при храме, истлевшую Библию в моих руках.
«Ведьмы не почитают Господа нашего и Спасителя и не признают Священной Троицы – Отца, Сына и Святого Духа. Они воспевают иную троицу, порождение ереси. Триединую богиню».
Даже если бы я не вырос при Церкви, то все равно знал бы об этом – каждый шассер, прежде чем принести присягу, узнает о кощунственных верованиях ведьм.
– Дева, Мать и Старуха, – пробормотал я.
Архиепископ одобрительно кивнул, и я ощутил, как на душе у меня теплеет.
– Воплощение женственности в круге рождения, жизни и смерти… помимо всего прочего. Это, разумеется, святотатство. – Он насмешливо хмыкнул и покачал головой. – Будто Господь может быть женщиной.
Я нахмурился, не глядя ему в глаза.
– Разумеется, господин.
– Ведьмы верят, что их королеву, Госпожу Ведьм, благословила сама богиня. Они верят, что она… то есть оно, это дьявольское отродье, способно принимать обличья троицы по собственной воле. – Архиепископ примолк и поджал губы, посмотрев на меня. – Я полагаю, сегодня тебе довелось встретить саму Госпожу Ведьм.
Я уставился на него.
– Моргану ле Блан?
Он резко кивнул.
– Ее самую.
– Но господин…
– Это и объясняет твой соблазн и неспособность совладать с низменной природой. Госпожа Ведьм невероятно сильна, Рид, в особенности – в этом своем обличье. Ведьмы считают, что Мать воплощает собою плодородие, полноту жизни и… сексуальность. – Лицо Архиепископа исказилось в отвращении, будто последнее слово оставило горечь у него во рту. – Человек слабый на твоем месте поддался бы искушению.
«Но я хотел поддаться». Мое лицо пылало до боли жарко.
Между нами воцарилось молчание. Послышались шаги, и рука Архиепископа опустилась мне на плечо.
– Отринь эти мысли, дабы это дьявольское создание не отравило твой разум и не развратило дух.
Я тяжело сглотнул и заставил себя посмотреть на него.
– Я больше вас не подведу, господин.
– Я знаю. – Ни капли сомнений или неверия. Меня захлестнуло облегчение. – Жизнь, что мы избрали для себя, – жизнь воздержания и самозапретов – таит в себе трудности. – Он сжал мое плечо. – Мы – всего лишь люди. Таков наш бич – с незапамятных времен женщины искушают мужчин. Даже в Эдемском саду, в обители совершенства, Ева соблазнила Адама во грех.
Когда я промолчал, он отпустил мое плечо и вздохнул. Теперь уже устало.
– Поведай об этом нашему Господу, Рид. Исповедуйся, и он простит тебе грехи твои. Если же… спустя время… ты не сумеешь преодолеть эту душевную хворь, возможно, мы найдем тебе жену.
Эти слова тяжелым ударом обрушились на мою гордость и честь. В моей душе вспыхнул гнев. Резкий, ярый и болезненный. С тех пор как король учредил наш священный орден, очень немногие из моих братьев обзавелись женами, и большинство из них с тех пор оставили свои посты и покинули Церковь.
И все же… однажды я думал об этом. Даже жаждал этого. Но не теперь.
– В этом не будет нужды, господин.
Будто прочтя мои мысли, Архиепископ осторожно продолжил:
– Не стану напоминать тебе о прежних твоих проступках, Рид. Ты прекрасно знаешь, что Церковь не может обязать мужчину принять обет безбрачия – даже шассера. Как говорил Петр: «Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться». Если ты пожелаешь жениться, ни твои братья, ни я не сумеем тебе воспрепятствовать. – Он помолчал, внимательно глядя на меня. – Возможно, юная мадемуазель Трамбле все еще будет согласна на это?
У меня перед глазами вспыхнуло лицо Селии. Утонченное. Прекрасное. Зеленые глаза Селии были полны слез, пропитавших насквозь ткань ее траурного платья.
– Ты не можешь отдать мне свое сердце, Рид. Я не сумею с этим жить.
– Селия, прошу…
– Чудовища, что убили Пип, все еще на свободе. Они должны быть наказаны. Таков твой долг, и я не стану тебе помехой. Пусть твое сердце принадлежит братству. Прошу тебя, прошу, забудь меня.
– Я никогда бы не смог забыть тебя.
– Ты должен.
Я отбросил воспоминание прежде, чем оно поглотило меня с головой.
Нет. Я никогда не женюсь. После смерти сестры Селия дала мне это понять очень ясно.
– «Безбрачным же и вдовам говорю, – договорил я тихо и ровно, – хорошо им оставаться, как я». – Я вновь напряженно уставился на свои кулаки, которые прятал под столом на коленях, мысленно все еще оплакивая будущее и семью, которых у меня никогда не будет. – Прошу вас, господин… Я не стану подвергать угрозе свое будущее в кругу шассеров, связуя себя узами брака. Я ничего не желаю более, чем служить в угоду Господу нашему… И вам.
Затем я бросил на него взгляд, а он мрачно улыбнулся мне.
– Твоя преданность Господу радует меня. А теперь ступай за моей каретой – меня ждут на балу в честь приезда принца. Блажь, на мой взгляд, но Огюст любит побаловать сына…
Архиепископа перебил робкий стук в дверь. Его улыбка померкла, и он кивнул, позволяя мне уйти. Я встал, а Архиепископ обошел свой стол.
– Войдите.
В комнату вошел нескладный новопосвященный юнец. Ансéль, шестнадцати лет, с младенчества сирота, как и я. Я почти не знал его, хотя мы оба выросли при Церкви. Ансель был слишком мал, чтобы водиться со мной или Жаном-Люком.
Он поклонился, прижав правый кулак к сердцу.
– Простите за беспокойство, Ваше Высокопреосвященство. – Ансель достал конверт и сглотнул. – Но у меня для вас письмо. Только что к нашему порогу приходила женщина, она говорит, что сегодня вечером на Западной стороне возле парка Бриндель будет ведьма.
Я застыл. Там жила Селия.
– Женщина? – Архиепископ нахмурился, наклонился и взял письмо. Оттиск печати на нем был в виде розы. Архиепископ достал тонкий нож и вскрыл печать. – Что за женщина?
– Не знаю, Ваше Высокопреосвященство. – Щеки Анселя порозовели. – Она была рыжеволосая и очень… – Он кашлянул и уставился на свои ноги. – Очень красивая.
Архиепископ нахмурился еще больше и открыл конверт.
– Не должно нам прельщаться мирской красотой, Ансель, – сказал он с упреком и обратился к письму. – Ожидаю увидеть тебя завтра на испо… – Архиепископ изумленно распахнул глаза, прочтя написанное.
Я шагнул ближе.
– Господин?
Он не слушал меня и только смотрел на листок. Я сделал еще шаг, и Архиепископ резко вскинул голову и быстро заморгал.
– Я… – Архиепископ потряс головой и закашлялся, снова переведя взгляд на бумагу.
– Господин? – повторил я.
Услышав мой голос, он вдруг кинулся к камину и бросил письмо в огонь.
– Все хорошо! – рявкнул Архиепископ, сцепив руки за спиной. Они дрожали. – Не стоит тревожиться.
Но я встревожился. Я знал Архиепископа лучше всех на свете – и прежде дрожь была ему неведома, ни перед чем. Я посмотрел в камин, где письмо уже обратилось в черный пепел. И вновь мои руки сжались в кулаки. Если ведьма намерена напасть на Селию, как прежде на Филиппу, я ее четвертую. Она будет молить меня о костре.
Будто ощутив мой взгляд, Архиепископ обернулся ко мне.
– Соберите отряд, капитан Диггори. – Теперь он говорил ровнее. Холоднее. Взгляд Архиепископа снова метнулся к камину, и черты лица его напряглись. – Хоть я и всерьез сомневаюсь в достоверности слов этой женщины, мы должны следовать своим обетам. Обыщите округу и немедля обо всем доложите мне.
Я приложил кулак к груди, поклонился и хотел выйти, но Архиепископ вдруг схватил меня за локоть. Теперь его рука уже не дрожала.
– Если ведьма в самом деле на Западной стороне, приведи ее живой.
Я кивнул и снова поклонился. Решено. Чтобы жить, все конечности ведьме без надобности. Даже голова ей для этого не нужна. Ведьмы способны воскресать до тех самых пор, пока их не сожгут. Наставлений Архиепископа я не нарушу. И если я сумею умалить его неожиданную тревогу, приведя ведьму живой, то я готов привести сразу трех. По одной за него, за Селию и за себя самого.
