Голоса снаружи постепенно стихли, музыка стала громче – представление началось. Осторожно приоткрыв дверь, я выглянула в фойе. Там остались только три швейцара, и, когда я проходила мимо, они кивнули мне, не заметив синяков в темноте.

Почти подойдя к двери за кулисы, я ощутила, как в груди становится не так тесно. Но тут у меня за спиной открылась дверь зала.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, господин? – спросил швейцар.

Незнакомец пробормотал что-то в ответ, и волосы у меня на шее встали дыбом. Я должна была вернуться на чердак. Должна была бежать – все инстинкты подсказывали мне: надо бежать, удирать, уносить ноги, – но нет, вместо этого я обернулась и посмотрела на мужчину, который стоял на пороге. На очень высокого медноволосого мужчину в синем мундире.

– Ты, – прорычал он.

Я и сдвинуться с места не успела, а он уже набросился на меня. Схватил за руки, будто в тиски, и дернул в сторону, отрезая путь к выходу. Я сразу поняла, что вырываться бесполезно и освободиться не выйдет. Он просто был слишком силен. Слишком крупен. Путь был только один.

Я двинула ему коленом между ног.

Он со стоном согнулся пополам, и его хватка ослабла.

Вырвавшись – и заодно швырнув ему в лицо шляпу, – я кинулась в недра театра. Там, за кулисами, был еще один выход. Сотрудники театра разинув рты смотрели, как я несусь мимо, сшибая ящики и реквизит.

Когда шассер ухватил меня за край плаща, я молниеносно рванула застежку на горле, расстегнув ее и не замедлившись ни на миг. Но шассер бежал за мной и дальше, и шаг у него был почти втрое шире моего…

Он схватил меня за запястье, и тут я заметила крючконосую девушку, которую уже видела сегодня. Я рванулась к ней, уронив очки с носа, но шассер только усилил хватку. По моему избитому лицу покатились слезы.

– Помогите мне, пожалуйста!

Крючконосая девица потрясенно уставилась на нас.

– А ну, отпусти ее!

Голоса на сцене тут же резко стихли, и все мы застыли.

Твою мать. Нет, нет, только не это.

Воспользовавшись замешательством шассера, я извернулась, пытаясь освободиться, а он случайно коснулся моей груди. Явно ужаснувшись этому, на миг он отпустил меня, но тут же снова ринулся следом и схватил меня за воротник. Я ошарашенно смотрела, как рвется хрупкая ткань моего платья. Шассер наступил мне на юбку и споткнулся. Мы вцепились друг в друга, безуспешно пытаясь сохранить равновесие.

А потом упали за занавес прямо на сцену.

Зрители дружно ахнули – и замолкли. Никто не смел сделать и вдоха. Даже я.

Шассер, на котором я в этот миг почти лежала, уставился на меня, вытаращив глаза. Я, онемев, наблюдала, как у него на лице бушует целая гамма эмоций. Потрясение. Паника. Унижение. Гнев.

Крючконосая девушка выскочила следом за нами, и тишина нарушилась.

– Ах ты мерзкая свинья!

Шассер отшвырнул меня прочь, будто я его укусила, и я рухнула на мягкое место. Больно. Мое платье распахнулось, и из зала послышались гневные крики. Люди увидели мое лицо в синяках, порванный лиф платья и пришли к собственным выводам. Но мне это было неважно. Я смотрела в зал и чувствовала, как меня захлестывает ужас от мысли о том, кто может сейчас находиться в зале и видеть меня. Я ощутила, как от лица отливает кровь.

Крючконосая девушка обняла меня, бережно помогла встать и повела за кулисы. Два крепких работника театра возникли рядом, схватили шассера и поволокли его следом. Толпа при виде этого разразилась одобрительными криками. Я оглянулась, удивляясь, что шассер не сопротивляется, но лицо его было так же бледно, как и у меня.

Девушка взяла с ящика простыню и завернула меня в нее.

– С вами все хорошо?

Я проигнорировала этот нелепейший вопрос. Разумеется, все со мной плохо. Что вообще сейчас произошло?

– Надеюсь, его бросят в тюрьму. – Она смерила свирепым взглядом шассера, который, остолбенев, так и стоял среди работников театра. Зрители все еще бесновались в зале.

– Не бросят, – сказала я мрачно. – Он ведь шассер.

– Мы расскажем, что случилось. – Девушка вздернула подбородок и указала на других актеров и работников. Они смущенно толпились вокруг, явно не зная, что делать. – Мы всё видели своими глазами. Хорошо, что ты была здесь, а не где-нибудь еще. – Она, сверкая глазами, посмотрела на мое порванное платье. – Кто знает, что могло произойти?

Я не стала ни в чем ее разубеждать. Мне просто нужно было поскорее уйти. Я всего лишь пыталась сбежать, и у меня оставался последний шанс это сделать. Теперь шассер меня уже не остановит, но скоро должны приехать констебли. И им будет неважно, что там видели зрители. Они заберут меня в тюрьму, и шассеры очень быстро предадут меня суду, как только разберутся в случившемся. И я знала, чем это закончится. Костром.

Я уже решилась отбросить все предосторожности и просто кинуться бежать – может быть, сунуть в рот кольцо Анжелики, как доберусь до лестницы, – но тут дверь сцены скрипнула и открылась.

Мое сердце остановилось. В комнату вошел Архиепископ.

Ростом он был меньше, чем мне казалось, но все равно выше меня. Волосы с проседью, глаза – холодно-синие. Они слегка расширились, когда Архиепископ оглядел меня – избитое лицо, растрепанные волосы, простыня на плечах, – а затем сощурились, когда он оценил беспорядок вокруг. Архиепископ с отвращением скривил губы.

Затем кивнул на дверь.

– Оставьте нас.

Работников театра дважды просить не пришлось. Равно как и меня. Я чуть на ровном месте не споткнулась, спеша покинуть комнату, но рука шассера змеей взвилась и схватила меня за локоть.

– Не ты, – отчеканил Архиепископ.

Крючконосая девушка замешкалась, с сомнением оглядывая нас. Но одного взгляда Архиепископа хватило, чтобы она быстро выскочила за дверь.

В тот же миг шассер отпустил меня и поклонился Архиепископу, приложив к груди кулак.

– Это женщина из дома Трамбле, Ваше Высокопреосвященство.

Архиепископ кивнул и снова посмотрел мне в глаза. Снова оглядел мое лицо, снова посуровел – будто взвесил меня на весах и нашел очень легкой. Он заложил руки за спину.

– Так, значит, ты и есть наша беглая воровка.

Я кивнула, не смея вздохнуть. Он сказал «воровка». Не ведьма.

– Из-за тебя, дорогая, мы все оказались в весьма любопытном положении.

– Я…

– Молчать.

Я захлопнула рот. Чтобы не спорить с Архиепископом, ума мне еще хватало. Если кто и был превыше закона, так это он.

Он медленно подошел ко мне, все так же держа руки за спиной.

– Но воровка ты хитрая, верно? Весьма одаренная в искусстве побега. Как тебе удалось скрыться с той крыши прошлой ночью? Капитан Диггори уверял меня, что дом был окружен со всех сторон.

Снова это слово. Воровка – не ведьма. Внутри затрепетала надежда. Я посмотрела на медноволосого шассера, но по его лицу невозможно было ничего прочесть.

– Мне… мне помогла подруга, – солгала я.

Он вскинул бровь.

– Твоя подруга-ведьма.

Вдоль моего позвоночника змеей пополз ужас. Но Коко была уже в милях отсюда, в безопасности под сенью Ля-Форе-Де-Ю – Леса Очей. Там шассерам ее ни за что не найти. А даже если бы им это удалось, ковен Коко защитил бы ее.

Я не отвела взгляда, стараясь не дрогнуть, не шевельнуться и ничем не выдать себя.

– Да, она ведьма.

– Каким образом?

– Каким образом она ведьма? – Я знала, что дразнить Архиепископа не стоит, но просто не могла удержаться. – Ну, полагаю, когда ведьма и мужчина сильно-сильно любят друг друга…

Он ударил меня по лицу. Звук пощечины эхом прокатился по пустому залу. Зрители успели разбежаться так же быстро, как и работники. Схватившись за щеку, я уставилась на Архиепископа с немой яростью. Шассер нервно шевельнулся рядом со мной.

– Омерзительная девчонка. – Глаза Архиепископа зловеще расширились. – Каким образом она помогла тебе сбежать?

– Я не стану выдавать ее тайн.

– Ты смеешь скрывать от меня сведения?