- В самом деле, куда? Ладно, время. Не прощаюсь, Ниррийский. И веди себя в моем доме, по возможности, прилично.

Вампир ухмыльнулся неподобающе, потому что иначе он и не умел вовсе, и отвесил дроу шутовской поклон.

- Как изволит желать Его Величество.

У входа на одну из двух имеющихся лестниц Александр замер - но лишь на минуту.

Она появится.

Свет сотен светильников ударил в глаза, ослепив Владыку на мгновение. Он помедлил - и положил церемонно руку на одно из широких полированных перил.

Живое море молчащих почтительно гостей внизу, сколько хватало взгляда, в почтительной тишине, ожидали.

Александр ступил на первую ступень. Вдохнул глубоко - и посмотрел в сторону второй лестницы.

Она стояла прямо, и рука ее точно так же лежала на перилах.

Глубоко-синее платье лилось в пол, а волосы - в еще более хитроумной короне сложных кос. Она держала голову гордо, но без того пошлого высокомерия, которым так стремились блистать многие придворные дамы.

Пленница прекрасного Кукловода. Повелительница дроу. Его жена. Она не утратила этот день в медленной и ленивой реке иного, не столь непреклонного, времени - и вот она здесь. И у них есть одна лишь ночь в этом бесконечном году.

- Приветствую вас, господа - спокойно проговорил Повелитель своим гостям. И ступил на следующую ступень.

Конец второй части.

Часть третья. Скоро сказка сказывается?

План вывоза адептки Монгрен из Университета трех Виселиц, что и сказать, удался. Просто без сучка, без задоринки все прошло, комар носа не подточил, и что там еще принято говорить в случаях, когда коварный заговор имел оглушительный успех?

Сказать, наверняка, можно еще много красочных и метких слов, если б только не одно маленькое 'но'.

Крохотное, сущая безделица, да.

Адептка не оживала. Не воскресала чудесно и волшебно, как изначально тщательно планировалось, не открывала глаз, не начинала слабо, но явственно подавать признаки жизни.

Оборотень, отлученный от двора высокородный милорд, чернокнижник и ментальный маг за пять дней путешествия и квартирования в неком сомнительном притоне, гордо и самонадеянно именующим себя постоялым двором, в компании с хладным телом своей воспитанницы и сообщницы, уже практически утратил разум.

Ему начало казаться, что у нее явственно синеют губы. Все сильнее, он проверял каждые..., ну, ладно, он проверял часто. Силился услышать стук сердца. Силился тщетно - Ива Монгрен прилежно изображала мертвеца.

И Лем Клемор Сантаррий с ужасом глядел на нее, почти неотрывно, и этот театр все сильнее напоминал ему картину истинной безвременной кончины.

В приличную и достойную гостиницу с телом бездыханной, явственно слишком юной, и одетой в нечто, сильно смахивающее на саван, попасть можно было и не мечтать. Потому-то господин ректор и торчал тут, в этом прибежище всяческих весьма сомнительных личностей. Поскольку хозяину заведения, одноглазому и равнодушному орку, было в высшей степени плевать на то, что было со спутницей постояльца, который оплатил проживание и стол на неделю вперед, оставив еще и весьма щедрые чаевые.

Милорд, утративший сон и аппетит, в очередной раз потряс холодное острое плечо. Монгрен коварно не отреагировала. Только безвольно качнулась.

Оборотня охватила внезапно самая настоящая паника. Видимо, она долго копила силы, подогревая мозги господина ректора изнутри, чтоб выступить на сцену именно сейчас - и во всей красе.

Светлые боги, она не могла умереть на самом деле! Не могла, она не имеет права! Она - его семья, его стая, и не смеет просто так покинуть его.

- Ты мне обещала! - заорал господин ректор, напугав самого себя, и встряхнул ее, мысленно проклиная и молясь, не зная, откровенно говоря, кому - Не смей быть мертвой, мерзавка!

Та, разумеется, продолжала трепаться под рукой, как рыбина. Пойманная и мертвая рыбина.

Его милость исчерпал все душевные силы. Ему казалось, что вообще-то это уже давно произошло, еще на станице, где он, внутренне почему-то содрогаясь, вытаскивал ее из простого гроба, которым свою воспитанницу снабдил Университет.

Но нет. Оказывается, это было еще далеко и не самое ужасное.

Пять дней. Они были в двух шагах от Серебряного Леса, в трех шагах от Темного двора.

И все эти пять дней она была мертва?

Могла ли Ива ошибиться, собирая снадобье? Могла ли сделать это, намеренно или случайно?

Намеренно - нет. Скорее, она согласится умереть от сил свихнувшегося почти некроманта, но в попытке спасти своего опрометчивого в поступках и спешке полудемона.

Случайно? Случайно...убить саму себя?

Могла ли Ива Монгрен, почти что совершенно полноценный меерций, убить саму себя по неосторожности?

Сегодня ей исполнилось восемнадцать лет. Он знал это точно, поскольку в его семье этой даты ждали с таким нетерпением, что впору было заказать оркестр и закатить пир. Вместо же пышных празднований становления дочери баланса, эта самая дочь усиленно изображала протягивание ног. Скоропостижное и скорбное.

Он схватил ее в охапку, и потащил к утлой лохани. Уложил - и с размаху вылил на нее аж целое ведро чуть теплой воды.

И схватился за голову, потому что она выглядела, как...

Нет. Нет. Не может этого быть.

- Очнись. Очнись, демоны бы тебя побрали!!! - он затряс ее, вода хлюпала, пятная его тунику, и ему внезапно свело спазмом горло - Очнись, и я сам тебя убью!

Ива Монгрен не очнулась. Только тонкая рука безвольно шлепнулась с борта лохани. Он обнял ее с немым, невыразимым и непонятным ему самому отчаянием. Покачал на руках, привычно уперевшись в макушку подбородком.

Ее синие губы навели его на какую-то неясную, и, пожалуй, даже несколько....нездоровую мысль.

Он поспешно выволок ее из закутка, которому тут была отведена роль ванной комнаты, уложил на постель, приоткрыл с усилием рот - и притиснул губы к ее губам, силясь вдохнуть в нее воздуха. И, может быть, жизни?

Хоть бы жизни.

И снова. И опять.

Она не шевелилась.

Он уперся лбом ей в лоб, но ничего уже не пытался услышать. Она...

- Я стесняюсь спросить, а что это вы делаете, господин ректор - севшим, сухим, и каким-то скрежещущим голосом вопросила его почившая адептка Монгрен, и от ее дыхания и слов ему пощекотало шею. А потом - под ним явственно поднялась и опала в глубоком, настоящем вдохе грудь.

Господину ректору редко случалось брать паузу для размышлений над ответом. Однако сейчас, без сомнений, был как раз такой момент.

- Господин ректор? - промычала эта пигалица, обнаруживая не только буквальную свою....живость, но и столь привычную мерзкость и ехидность нрава.

- Заткнись - ласково посоветовал его милость, и обнял ее, на самом деле обнял, всю, живую. Хоть и холодную и мокрую - Я сейчас в себя приду - и удавлю тебя. Собственными руками.

Монгрен фыркнула. Он отнял ее от своей груди, и она, морщась, и не открывая все так же глаз, потерла висок.

- Вы меня в каких-то сакральных целях водой окатили?

- Исключительно в гигиенических. Ты уже пять дней изволишь без водных процедур праздно лежать. Считай, проявил заботу - ноги его не совсем держали, то ли от пережитого ужаса, то ли от сильнейшего облегчения ее чудесным пробуждением от этого мертвого сна, и он уселся, без церемоний, прямо на пол, возле постели.

Она приподнялась, сильно щурясь, чуть покачиваясь. Кое-как уселась, криво и слабо на вид. И открыла глаза.

Господин ректор поглядел на нее с видимым предвкушением.

Она на какой-то миг застыла даже зрачками. Глаза ее явственно округлились, и она как-то странно согнула шею, чуть подавшись вперед, и глядя на него ошеломленно и неверяще.

- С восемнадцатым Днем рождения, мадемуазель Монгрен - проговорил он насмешливо и нарочито легко - С рождением баланса вас.

Обновление 31.01