Обычно дружеская беседа начиналась у Тани с Андреем после передачи. Так уж сложилось, что поначалу она коротко здоровалась и начинала свой рапорт. Ради этого подробного, по-военному четкого рапорта отступала многодневная усталость, хотя час назад Таня едва переставляла натруженные ноги. Мысль обретала отточенную ясность.

Да и Андрей не видел перед собой усталой девушки. Командир, постоянно помнивший о своих обязанностях и об их общей ответственности, он придирчиво выслушивал все, о чем говорила Таня, стремился вникнуть в самую суть, отбирая главное и не желая в эти минуты знать, с каким непомерным трудом добыта каждая крупица принесенных сведений.

Дружеская беседа начиналась после передачи. И, наверно, оттого, что время в дни войны отмерялось особой мерой, они, будто люди, встретившиеся после долгой разлуки, прежде всего вспоминали друзей.

- Наташу ты давно не видела? - спросил однажды Андрей.

Оказалось, что давно. Последние аресты навели девушек на мысль, что им следует видеться пока что пореже. Даже вообще на некоторое время встречи прекратить. Наташа должна была дать знать о себе Андрею, однако сведений не было.

- Что-нибудь в Минске придумаю, разузнаю, - пообещала Таня.

- А как остальные, что с ними?

Они перебирали одно имя за другим.

Перечисляли с тревогой, с благодарностью. Все живы, все целы, полны готовности помогать. Правда, Кошевому стало совсем трудно: почти не выходит, пересылает сведения через других...

Сведения о летных частях фронта, их передвижениях, опознавательных знаках, потерях и пополнениях печатались машинистками штаба на папиросной бумаге. Полковник Кох и майор Пинкер читали эти сведения, делали из них выборки, затем скручивали бумагу жгутом и швыряли в корзинки.

Уборщица держала помещение штаба в идеальной чистоте. Стекла всегда сверкали: она каждый день старательно протирала их папиросной бумагой, извлеченной из мусорных корзинок.

Даже следивший за уборщицей немецкий офицер Асфельд, работавший в канцелярии, не замечал ловких манипуляций уборщицы с папиросной бумагой. Видел только: она вытаскивает бумажный мусор, мнет бумагу и тщательно протирает ею окна. Потом всю грязную бумагу сжигает.

Мог ли знать Асфельд и другие штабные соглядатаи, что в просторных карманах тщательно выутюженного халата уборщицы всегда наготове другая бумага: свернутые жгутом донесения прошедших дней. С их содержанием давно успела познакомиться Таня Климантович. И когда уборщица, прикидывавшаяся безграмотной, сжигала использованную бумагу, Асфельд мог спокойно верить, что его бдительность на должной высоте.

Таня успокоила Андрея, что ни уборщица, ни Кучеров, ни чешский офицер Басти - никто пока подозрений на себя не навлекал. А вот насчет Кошевого надо подумать: как-то обеспечить ему возможность перебраться в партизанский край.

Андрей сказал Тане, что с разрешения Москвы пополнил свою группу двумя связными: Юрковичем и Добрагостом - постоянными жителями деревни Бобры.

- Поедешь обратно в Минск вместе с ними. Если узнаешь новые подробности о подготовке блокады, передашь с этими ребятами, - сказал Андрей.

А потом Таня пошла в дом партизанского коменданта села. Был у нее там маленький друг - сынишка коменданта Виктор, который родился в партизанской зоне. Таня мастерила ему забавные погремушки из желудей.

Партизаны смеялись: "Танин кавалер", а Ольга, жена коменданта, шутливо называла Таню крестной матерью Вити. Мальчик появился на свет в тревожный час, когда все мужчины села отбивали атаку отряда полицаев, пробравшихся в лес. Таня в тот момент была в Бобрах и заменила при родах акушерку. А мальчика, в честь боевого успеха, назвали Виктором, что означает "победитель".

Пока Ольга не окрепла, Таня вела хозяйство в доме. Купала и пеленала младенца, топила печь, месила хлеб, стирала пеленки. Кроме того, ей приходилось ухаживать за раненными в бою партизанами, которых устроили в хате.

Разведчица умела быть и медицинской сестрой, и доброй, внимательной сиделкой.

Прошли месяцы, и крохотный Витек уже узнавал приходившую к нему Таню, откликался на ее голос, тянул к ней ручонки. И она отдыхала возле него, как и с детьми Тамары. Отдыхала душой, лишь в эти минуты ощущая, какой тяжкой душевной усталостью оборачиваются потери близких, картина чужих бед и чужого горя...

В Минск Таня ехала переодетая крестьянкой. Вместе с нею уселись в сани Юркович и Добрагост, о которых говорил Андрей.

Но на обратном пути они наскочили на замаскировавшийся в лесу вражеский секрет. Видно, немцы усилили охрану на всех дорогах перед блокадой.

На дорогу выскочили фашистские охранники. На немецком и ломаном русском языках последовал приказ остановить сани.

В кармане у девушки, как всегда лежал маленький пистолет, с которым она не расставалась. Выкинуть невозможно - увидят. Да и жалко. Вооружены, конечно, и ее спутники.

Как проскочить?

И вдруг Таня выхватила вожжи из рук Добрагоста - лошадь от неожиданности рванула. А Таня с криком: "Ну, останавливай, чего же ты?" повалилась в сани, якобы от сильного толчка, и смешно опрокинулась на спину.

Мрачный, озябший фельдфебель-немец громко расхохотался.

Таня продолжала игру. Сделала вид, будто хочет подняться, снова шлепнулась, заболтала валенками в воздухе и, по-прежнему подгоняя лошадь, кричала пронзительно: "Стой! Стой! Да остановите же ее!"

Немцы смеялись. Видно, девчонка, которая не умела править лошадьми, но пыталась остановить подводу, здорово их развлекла. Они уже не требовали остановиться, и лошадь трусила по дороге все дальше и дальше от вражеского секрета.

Но тут один из солдат - и как углядел! - заметил следы крови на полозьях саней. Рано утром в них везли раненых, второпях забыли отмыть кровь.

- Хальт! - Солдат, заподозривший, неладное, вскинул винтовку.

Но теперь Таня уже изо всех сил стегнула лошадь. Та понеслась во весь опор.

- Хлопцы, ложитесь! - крикнула Таня. - Стреляют!

Стрельба усилилась. Таня, правившая лошадью, выпустила вожжи и, охнув, опустилась на дно саней.

От погони они ушли, но вражеская пуля впилась девушке в правую лопатку. Таня попросила доставить ее к Павлу Михайловичу. Здесь два хирурга, тайком от всех жильцов дома приглашенные Кучеровым, извлекли пулю. Давние помощники партизан, они много раз поздними вечерами заходили в квартиру управдома, осматривали Танину рану, меняли повязки.