- Накладная-то имеется? Небось не из своего кармана плачу.

Кучер вынул половину открытки. Николай приставил другую половинку, и на них глянуло улыбающееся лицо киноактрисы Любови Орловой. Улыбалась она ободряюще, чуточку вопросительно, будто спрашивала: "Ну как, ребята, не подкачаете?"

- Эхма! - сказал Николай и бережно убрал портрет в карман, решив непременно подклеить его на досуге.

Торф быстро был выгружен. Возок затарахтел и скрылся в темноте.

В этот вечер, как всегда под воскресенье, в кабаре ожидали многих гостей.

Николай торжествовал. Он готовился их достойно встретить, раскладывая взрывчатку под котлом. Все было готово. Оставалось выбрать время. Лучше всего дождаться полуночи, когда набьется побольше карателей, а то ведь многим из них приходится трудиться допоздна, будь они прокляты!

Неожиданно в котельной появился немецкий солдат. Николай обомлел.

- Ступай... Комендант зовет, - бросил солдат.

- Зачем? - решился спросить Николай, хотя не был уверен, что получит ответ.

- Отопление у него дома испортилось, починить надо.

Эти же слова повторил встревоженному Николаю и сам комендант.

- Жена позвонила, холодно там у них. Ступай немедленно, почини.

- Слушаюсь, господин комендант, только схожу за инструментами.

Николай вернулся в котельную. Как поступить? Уйти и оставить все? Невозможно. Могут обнаружить взрывчатку, тогда все пропало. И взрыва не будет, да еще под арест попадешь... Сейчас рановато, зал еще не полон, но откладывать нельзя.

Николай решил действовать. Перед уходом он приготовил взрыватель, завел часы, сделанные им самим и не раз им проверенные.

Механизм сработал точно: взрыв произошел через полчаса.

В воздух взлетела часть зрительного зала и сцена. Несколько десятков карателей нашли здесь свой бесславный конец.

Конечно, позже их было бы больше, но Таня и Николай сделали свое дело: увеселительное заведение перестало существовать, а оставшимся в живых событие это лишний раз напоминало, что здесь им не до веселья.

Слесаря Николая среди убитых не обнаружили, хотя, сказать по правде, его там никто и не искал. Гестаповцы надеялись взять его живым.

Вместе с Тамарой Синицей и кучером Васей Николай отправился на санках-розвальнях в партизанский край.

СИГНАЛ ТРЕВОГИ

Сразу по двум каналам пришло к Тане это тревожное сообщение.

Кошевой, ему нелегко теперь было отлучаться в город, сумел передать, что гитлеровцы готовят блокаду против партизан.

Уже был разработан план: окружить несколько партизанских районов, перекрыть все дороги, тропки, выходы из леса, чтобы взять партизан измором.

Предстояли не просто стычки, а самые настоящие бои - оккупанты прекрасно это понимали. И вообще лес считался самым опасным фронтом.

Гитлеровское командование, как видно, решило загребать жар чужими руками. Стойкие части, состоящие из чистых арийцев, будут введены в села партизанской зоны.

Была придумана еще одна хитрость.

Пусть батальоны эти ведут в лес не гитлеровские командиры, а... белорусы, местные жители. Оккупанты хотели создать впечатление, будто сами минчане, давно настроенные враждебно против "лесных бандитов", помогают новым властям от них избавиться.

Началась поспешная вербовка "добровольцев" из числа местных жителей, хорошо знавших лесные дороги. Их приглашали в "Зольдатенхаус".

"Добровольцев" ожидало угощение: бутылка пива, бутерброд, тарелка каши. Командование полагало, что это создаст дружественную семейную обстановку для беседы и стимулирует "добровольцев". Они тотчас кинутся в лес в надежде на дальнейшие поощрения.

В отборочную комиссию вошли германские офицеры и несколько наиболее ретивых служак из "национальных" батальонов. Будто самодеятельных актеров, подготавливали и подставных добровольцев, чтобы подавали пример, чтобы воинственными своими возгласами подбадривали других. Кричать следовало, что невтерпеж стало минчанам терпеть рядом, в лесах, "бандитов", что минчане хотят порядка - это означало: нового порядка, того самого, который принесли гитлеровцы.

Второе сообщение пришло к Тане от Кучерова. Он заслужил такое доверие у местных властей, что знакомые полицаи пришли его приглашать в "добровольцы".

Таня уже знала, что ей вновь предстояла дорога. Нужно было узнать как можно больше о планах оккупантов и срочно сообщить Андрею.

Она сказала Кучерову:

- Неужели вы не согласились?

И он отозвался не без уныния:

- Сказал, подумаю. Вот с тобой посоветоваться решил. Как скажешь, так и будет.

- Надо идти, Павел Михайлович. Непременно. Вы там роль проведете, как никто.

- Худшей роли у меня, пожалуй, еще не было, - пробормотал Кучеров и отправился в "Зольдатенхаус". Разумеется, предварительно он принарядился, чисто выбрился, плеснул на голову тройного одеколона, что остался еще с довоенных времен. Уж если играть роль, то как следует. По дороге он бормотал слова, какие произнесет в клубе: нужно поблагодарить оккупантов за их "благородные" стремления, горячо предложить свою помощь. Это укрепит доверие местных властей к управдому Кучерову. Ну, а дальше... придется либо прихворнуть, либо срочно отправиться куда-нибудь в командировку. Хотя бы за материалами для ремонта дома...

Дежурный офицер любезно встретил Кучерова, проводил к столу, придвинул угощение.

"С паршивой овцы хоть шерсти клок", - сердито подумал Кучеров, наливая себе пиво.

- Доброго здоровьичка! - ласково обратился к нему сидевший напротив немолодой мужчина, надевший ради торжественного случая даже крахмальный воротничок. Белизна воротничка резко оттеняла красную, в глубоких бороздах, огрубевшую шею.

- Здравствуйте, что-то не припоминаю, - отозвался Кучеров, хотя мгновенно узнал бывшего Наташиного квартирного хозяина: в свое время Таня справлялась у него об этом опасном человеке.

"И он приперся! - неприязненно подумал Кучеров. - Я хоть для дела, а ведь этот только чтоб пожрать, не иначе. Хоть и нравится ему при немцах, но шкурой рисковать не пойдет".

Зал заполнялся "добровольцами". Через несколько минут под стук ложек и стаканов Кучеров слушал витиеватую речь первого оратора. Франтоватый тип по-русски благодарил прибывших и объяснял им, как долго будет помнить великая Германия их подвиг.