С Гараниным мы придумали новую схему. Теперь я пишу, скидываю ему, он читает, а потом мы на мансардце обсуждаем его замечания и вносим изменения. Моя история все больше и больше наполняется идеями и предложениями Гаранина. Но я совсем не против, так как его задумки и неожиданные повороты событий действительно интересны.

Когда часы показывают одиннадцать, я залезаю в свою такую привычную вязаную кофту, и, захватив ноут, направляюсь на мансарду. Саша уже там, и я чувствую в груди радость и облегчение. Устроившись рядом на полу и водрузив комп на ящик, я жду, когда он загрузится. Тишину нарушает Саша:

- Я понял, почему из всех своих вещей выбирал все черное.

- И почему же? – заинтересовано смотрю я на парня.

- Я думаю, это отражение того, что творится у меня внутри. Внешне я пытаюсь быть обычным подростком, у которого есть девушка друзья, брат.… Но внутри, я все еще там, на кладбище, - он замолчал, явно борясь с душащими его эмоциями. Его взгляд прикован к черному звездному небу в окне. – Тема не пытается никем казаться. Он действительно смог отпустить родителей и начать жить. А я нет. Я просто притворяюсь.

А я не знаю что сказать. Дать ли ему возможность высказаться и молча выслушать, или мне стоит сказать что-то типа банального «все будет хорошо»? Фигня полная, не будет ничего хорошего. Они же умерли. И эта фраза для убитых горем людей только еще больше раздражает.

Внезапно тишину нарушает сам Саша:

- Сегодня ему было бы сорок.

Я замираю. Мои глаза вмиг делаются влажными.

Я не спрашиваю кому. Это и так ясно. Его отцу. Я молча жду, чем еще он захочет со мной поделиться. На этот раз долго ждать не приходится.

- Когда-нибудь, скорее всего я стану старше него. Старше мамы. А им будет всегда тридцать девять и тридцать восемь, - сдавленно шепчет он, не смотря в мою сторону. - Мне хреново от того, что их нет рядом

- Я понимаю, - тихим голосом произношу я. Я нахожу лежащую на полу его ладонь и сжимаю в своей. Однако совсем не ожидаю его дальнейших действий. Он резко вырывает руку и смотрит на меня с ненавистью:

- Понимаешь? – выплевывает слова он мне в лицо. – Ничего ты, Саш, не понимаешь! Твои родители живы и здоровы! Они любят тебя, они рядом. Они увидят, как ты повзрослеешь. Как пойдешь в универ, увидят твоего мужа и твоих детей. А мои нет. Они под хреновыми метрами промозглой земли, лежат в виде полусгнивших трупов. А я здесь! И они никогда не узнают, как сложится моя жизнь и жизнь Темы. Что ты понимаешь, Самойлова, скажи?

Я шокировано смотрю на искаженное яростью лицо Саши и не знаю что ответить. Слезы непроизвольно стекают по моим щекам.

Парень встает с места, чтобы уйти. Нет. Не позволю. Он должен знать, что я действительно его понимаю. Кому, как не мне знать, какового это вариться в этой боли одному и не находить того, с кем можешь разделить свое горе и одиночество? Поэтому я хватаю стоящего на ногах Сашу за руку и дергаю на себя.

- Сядь, - прошу я срывающимся голосом.

Но Саша вновь выдергивает руку и направляется к двери. Я встаю и произношу ему вслед эти ужасные для меня слова:

- Мои родители тоже умерли.

Саша ожидаемо останавливается. В полумраке я не вижу его лица, но понимаю, что он считает меня сумасшедшей.

Я продолжаю:

- Вернись, и я расскажу тебе свою историю, - уже не дожидаясь его, я сажусь обратно и продолжаю наблюдать за играющей в прятки луной. Наверное, прошло около минуты, когда Саша все же садится рядом. Я делаю глубокий вдох, чтобы унять эмоции и открыться этому человеку.

- Мне было тогда тринадцать, - начинаю я рассказывать свою историю. - Я скатилась тогда на тройки из-за всей этой истории с дурачеством Вани. Из-за того, что меня дразнили в школе, стала прогуливать уроки, сбегала с них посреди учебного дня. Родители не знали в чем причина такого поведения. Списали все на гормоны подростка и решили воспитывать. Наказанием стало лишение меня связи. Думаю, что взрослые действительно уверены, что для нас это самое ужасное, что может случиться в жизни. Но мне кажется, что для них просто так легче. Тем не менее, они поменяли пароль от вайфая и отобрали телефон. Я знала, что пароль они не запомнят, поэтому должны были его куда-то записать. В надежде найти или его, или свой телефон, я пробралась к ним в комнату. Я перерыла все. Нашла телефон в их «тайнике» под кроватью и в нем же наткнулась на документы. Очень странные документы. От которых у меня закружилась голова и потемнело в глазах… Там было свидетельство о рождении, документы на право опеки и еще что-то там. Я решила, что этого просто не может быть, и что это какая-то дебильная шутка родителей. Но я все же сфоткала все бумаги на свой телефон, запоролила его, положила обратно, и ушла, как будто меня здесь и не было. Ася помогла мне выяснить, что означали все эти странные бумаги. Родители хотели это скрыть ото всех и от меня в частности. Но городок маленький, скрыть такое окончательно просто нереально. Так что нашлись подруги подруг теток мамы Аси, и тогда мне стало все окончательно известно, - делаю небольшую паузу, чтобы перевести дыхание и взглянуть на Гаранина. Он сидит с неестественно прямой спиной и неотрывно следит за мной. Мы неотрывно смотрим друг на друга несколько секунд, а потом я отворачиваюсь и признаюсь:

. - Я не родная дочь Самойловых. Моя фамилия вообще должна быть Зюзюкина. Представляешь? Зюзюкина! Кто вообще может жить с такой фамилией? – я с трудом сглатываю ком в горле. Прошло несколько лет, как я узнала правду, но говорить об этом с кем-то кроме Аси мне до сих пор тяжело. Наверное, поэтому я до сих пор не призналась до сих пор никому о том, что знаю все. - Мою биологическую мать звали Рита, а донором спермы Игорь. Они жили в областном центре. Были алкашами и произвели до меня на свет двенадцать детей. Когда эта Рита вновь забеременела, ее муж пригрозил, что если она принесет тринадцатого ребенка в их дом, он ее убьет. И эта женщина ничего не смогла придумать умнее, как родив меня раньше срока, просто выкинуть на выходе из роддома в помойку. Была зима, вечер. Она сделал это, когда на улице уже стемнело, чтобы никто не увидел и ребенок как можно быстрее замерз, не привлекая ничье внимание своими криками. Мне посчастливилось. Мама - я говорю сейчас о моей настоящей маме, а не о биологической - как раз в то время еще работала в вашем городе и как всегда задерживалась допоздна. Она шла из рядом стоящей стоматологии и услышала мой охрипший плач. Это Ася узнала уже из рассказов подруг мамы. В общем, если кратко, то меня удочерили Самойловы, Риту посадили, уж не знаю точно за что, но там она умерла. Игорь сам замерз в ту же зиму по пьяни. А их детей расфасовали по детдомам. Вот такая история, - заканчиваю я и все же поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Сашу.

Мы оказываемся лицом к лицу. Он рассматривает меня так, как будто видит впервые. Я усмехаюсь:

- Да, не думал же ты, что один такой несчастный на всем белом свете?

Знаю, звучит цинично, но он должен знать, что и с таким можно продолжать жить. Поэтому я рассказываю дальше, вновь устремив все свое внимание на ночное небо за окном:

- Когда я поняла, что это правда, очень разозлилась. На родителей, которые врали мне всю жизнь. На этих самых Зюзюкиных, которые рожают, как семейство свиней, а потом выбрасывают детей в мусорный контейнер. Я хотела сбежать из дома. Невыносимая обстановка в школе и правда о моих родителях привели меня к тому, что однажды ночью я собрала вещи в спортивную сумку и ушла. Дошла я правда тогда только до Аси. Я требовала перепроверить ее все то, что она узнала, потому что лично мне казалось, что это просто бред. Тогда я замкнулась в себе еще сильнее. Я перестала общаться с ребятами в школе. Пересела на последнюю парту, чтобы меня никто не доставал своими дурацкими вопросами и разговорами. Я хотела просто исчезнуть, так мне было больно и одиноко. Несколько раз я порывалась поговорить с мамой об этом, но я так сильно злилась на них, что не могла себя заставить сделать это. Они видели, что со мной что-то происходит, но опять списывали на подростковые заскоки.