— Стены надо переносить, — подумал Бобров.

Несмотря на то, что масса народа уехала в Африку, население поместья не убавилось, а даже выросло и равнялось по численности примерно четверти города Херсонеса.

— Опять отвлекся, — подумал Бобров, оглядываясь.

Двор был тоже пуст. Бобров окликнул часового на воротной башне. Тот ответил сверху, что вопль слышался со стороны верфи, а кто там орал и по какому поводу он не знает. Верфь! Бобров перешел на рысь. За углом стены ему попалась идущая навстречу процессия во главе с Петровной. Следом за Петровной, поддерживаемый под локти двумя рабочими, двигался, надо полагать, «виновник торжества».

— Что с ним? — пристраиваясь рядом, спросил Бобров у Петровны.

— В станок попал, — ответила Петровна. — Больше пока ничего не знаю. Сейчас придем — посмотрю. Скорее всего, пальцы раздроблены.

Бобров поймал шедшего в процессии начальника участка и накрутил ему хвост, лишив сразу сладкого, винной порции, квартальной премии и недельного заработка, а после слабых оправданий и звания ударника рабовладельческого труда. А потом завернул всю процессию, сказав, что Петровна в таких помощниках не нуждается.

Разобравшись в ситуации, Бобров отправился домой с твердым намерением продолжить чтение «Летописи». Но когда он подошел к воротам, то увидел, как со стороны пристани четверо грузчиков тащат здоровенную плоскую, замотанную в пленку коробку. Сзади шел довольный Смелков.

— Это чего это? — спросил Бобров, поздоровавшись.

— Это плазма, варвар ты отсталый, — веско ответил Юрка.

— Вона, — почесал затылок Бобров. — А с чем ее едят?

В триклинии, несмотря на то, что единственный телефон, связанный с пристанью, стоял в таблинуме, уже собралась вся четверка: Златка, Апи, Дригиса и Меланья. Откуда они узнали о событии, осталось загадкой. Но девушки сидели в углу смирно, под ноги не лезли и советами не докучали. Их как бы и не было. Сразу за Бобровым, шедшим последним за Смелковым и грузчиками, в дверь триклиния проскользнула Млеча. Воровато оглянувшись, она присоединилась к сидящей четверке. Бобров укоризненно посмотрел в их сторону и встретил ответный, совершенно наивный взгляд пяти пар глаз.

Грузчики положили коробку на стол и испарились, и Юрка приступил к распаковке. Бобров принял в распаковке активное участие, то есть сбегал в спальню и принес свой кинжал, потому что Юрка начал разматывать пленку и запутался в ней. Потом Боброву пришлось бежать на верфь и вызывать мастера с дрелью. Послать вместо себя как назло было некого, потому что все или разбежались, или затаились. Все это время девушки сидели смирно, только вертели головами и переговаривались шепотом.

На крепление плазмы к стене ушел ровно час, потому что Бобров счел прилагаемые шурупы несерьезными и пришлось точить и резать анкерные шпильки. Наконец Юрка подсоединил шнур от видешника, заправил кассету и сказал:

— Оп-ля!

Девчонки дружно простонали, когда в стене раскрылось огромное окно, и через него буквально вошел в комнату суровый Шварценеггер.

— Ну и зачем все это? — спросил Бобров.

— А пусть девочки порадуются, — беспечно махнул рукой Юрка. — У них ведь так мало радостей в жизни.

«Летопись» ждала его открытой на той самой странице, на которой он ее оставил.

…К тысяча девятьсот девяносто пятому году поместье подошло в активной фазе. Бездельничал только Вован из опасения зимних штормов, хотя флот и получил целых два «Трезубца». Бобров сказал:

— Хочешь утопиться — дело твое. Но в присутствии команды, да еще и прихватив с собой корабль, это, знаете ли, отдает понтами. Причем дорогими. А вот на это мы пойтить не могем.

Компанию Вовану составил Андрей. Но он хоть участвовал в общественной жизни и даже писал заметки в стенгазету «Феодализм — светлое будущее всего человечества». Все остальные были при деле. И даже трапезит заработал, потому что в преддверии нового сезона активизировались купцы и им понадобились деньги, а так как терять их при неучтенном кораблекрушении не хотелось, то их взоры обратились к судоходной компании Вована, имевшей таких монстров как «Трезубцы». Так что трапезит оказался полезен вдвойне. А в апреле из еще холодных вод выплыл Смелков и, обратясь к любимому детищу, застал на его месте целое «Кредитно-страховое общество», где серебро таскали уже мешками. Озадаченный Юрка отбыл, а подозрительный Бобров послал следом бригаду аудиторов в составе Сереги и Вована, чтобы проверить созданную Смелковым организацию и движение капитала.

Аудиторы отнеслись к заданию по-разному. Серега со всей ответственностью, а Вован, спустя рукава. Чувствовалось, что эта работа ему не совсем по душе. Однако, работу они до конца довели и даже предоставили отчет. Обнаружив почти полное совпадение с Юркиными данными, Бобров испытал мимолетное разочарование, когда понял, что был неправ.

Слегка обиженный Смелков появился только в начале лета и тут же отправился проведать свое любимое детище. Типа, ответный аудит. Каково же было его изумление, когда он увидел великолепное здание, близкое по архитектуре к какому-нибудь храму Гермеса с надписями на чистом греческом «Центральный коммерческий банк» и «Херсонесская страховая компания». А Когда он узнал про обороты, ему реально поплохело, тем более, что Бобров угрожал открыть филиалы во всех приморских городах и даже чуть ли не в самих Афинах.

Пока разбирались со Смелковым, захандрила Меланья. Меланья была не рядовой служанкой и имела возможность жаловаться самому Боброву. Так он и узнал, что женщина из его усадьбы втюрилась по уши в какого-то постороннего негра, пребывающего в рабах у одного из херсонесских богатеев. Бобров своих женщин ценил и всячески им потакал, поэтому он решил, что дело так оставлять нельзя. Тем более, что был богатым и знаменитым, и его бы просто не поняли. Атак как ссориться совсем уж он не хотел, то решил просто негра выкупить. Но с элементами экшна. Хозяина, к сожалению дома не оказалось и когда Бобров с воинами нагло ворвался во двор, искомый негр вместо того, чтобы радостно броситься к возлюбленной или хотя бы заплясать на месте, позорно скрылся. Увидев, как опустились плечи предвкушавшей совсем иное Меланьи, Бобров отозвал войска и покинул негостеприимный дом. А Меланье потом пообещал любого негра на выбор. Жаль, что негров в Херсонес завозили очень редко.

Наглядевшись на страданья Меланьи и вся испереживавшись Златка потребовала от Боброва провезти ее по Золотому коль… то есть по периметру Эвксинского Понта. Ну, почти по периметру. Отбыли в конце лета на Ольвию. Бобров вообще-то хотел погонять пиратов, ну а потом решил совместить. Пиратов они успешно погоняли у оконечности Тендровской косы. А потом зашли в Ольвию. Вован, значит, по делам, Бобров с Серегой просто так, а Златка с Дригисой для демонстрации себя. А, достигнув каждый своего, снялись вечером на Тиру что в устье Днестра. И совсем уже поздно вечером, уже в темноте неожиданный шквал резко наклонил судно. Стоявшая у кормовых релингов Златка вывалилась наружу, даже не пикнув. Бобров прыгнул следом, тоже не сообщив вахтенному, куда идет и зачем.

Потом, уже плавая, они об этом пожалели, и Златка даже пыталась кричать, но их не услышали. Тогда, используя Златкин хитон в качестве подручного плавсредства, Бобров попытался доплыть до берега. И ведь доплыл. Он потом признался Златке, что если бы не она, то он бы точно утоп. Из-за отсутствия стимула. Атак, вот он твердый берег. Боброву даже удалось вздремнуть, прижав к себе теплую девушку. Пробуждение, конечно, было ужасным. После короткой стычки с превосходящими силами и Бобров и Златка были определены в специально приспособленную для этого яму. Ждали, как оказалось, покупателя. Покупатель тут же стал пенять на испорченный товарный вид пленников. Ему резонно возразили, что это, мол, не добровольцы и сами в рабство не напрашивались. Но цену пришлось все-таки скинуть. Бобров даже обиделся.

В яме они просидели недолго. И только успели освободиться от веревок, как снаружи послышались знакомые голоса, а над краем ямы объявился Серега. Далее все пошло по классическому варианту — злодеи были наказаны, справедливость восторжествовала и радостный капитан со слезами на глазах (или слез все-таки не было?) обнял освобожденных пленников.