© Лариса Королева, 2018

ISBN 978-5-4493-0303-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Много ли мы знаем о тех, с кем живём под одной крышей, кто готовит нам ужин и стелет постель? Порой рука, качающая колыбель, хватается за пистолет, друг может предать и вовлечь в преступление, а жестокая правда о самых близких людях становится известна лишь после их смерти.

Двум сестрам предстоит разгадать тайну прошлого своей трагически погибшей матери и в конце нелёгкого пути отыскать сокровища, ради которых некогда проливалась кровь, гибли люди и калечились судьбы.

– Ма-ма! Ма-ма! – хрипло и глухо звала в ночи старшая сестра.

Младшая, проснувшись от этого зова-стона, не решаясь ступить на пол и преодолеть тот метр, что отделял их кровати, жалась к мягкой спинке изголовья и испуганно причитала:

– Женька, проснись! Ты чего, а? Жень-ка-а!..

Наконец старшая сестра вздрогнула всем телом, словно стряхнув с себя пелену страшного сна, и открыла глаза.

– Ты, чего? – тихонько прошептала Светлана. – Мама приснилась, да?

– Ты, знаешь, даже не приснилась… Я будто почувствовала ее. Вроде тут прямо стояла, – Евгения приподнялась и указала рукой на коврик между кроватями. И тут же застонала. – Ой, как руки затекли…

– Оттого тебя кошмары и мучают. Всегда так бывает, когда руки за голову заложишь. Надо просто лечь как-нибудь по-другому и постараться снова заснуть. – Света старалась говорить спокойно и рассудительно, но голос ее предательски дрожал, выдавая страх и отчаяние. Ей совсем не хотелось, чтобы сестра тотчас же заснула и оставила ее одну в темноте этой тревожной ночи. – А она не приглашала тебя пойти с ней?

– Нет, просто стояла и смотрела.

– Это хорошо, что не звала. А то знаешь, есть такая примета… Ну, ты знаешь… Зря мы все-таки не забрали маму домой. Как-то не по-людски получилось. Наверное, она обиделась.

– Не начинай опять. Сама же прекрасно понимаешь, что нам вдвоём было не справиться. Кто бы нам гроб затащил на шестой этаж, а потом снёс вниз по лестнице!

Света только сейчас догадалась дернуть за металлический шнурок «ракушки», и комната озарилась розовато-сиреневым светом, вмиг расставившим предметы на свои места и изменившим их очертания. Теперь все вокруг выглядело уже не расплывчатым и загадочным, а родным и знакомым. И брошенный на спинку кресла махровый халат с узкими длинными рукавами не казался больше съежившейся женской фигуркой, и приоткрытая дверца платяного шкафа стала снова просто полированной доской, а не черной крышкой гроба.

Света спрыгнула с кровати, и только приподняв край Женькиного покрывала, робко спросила:

– Можно я к тебе? – словно боялась, что ей откажут в праве прижаться к единственному оставшемуся у нее в этом мире родному человечку. Не дожидаясь ответа, юркнула в постель и уткнулась холодным и мокрым как у здорового котенка носом в теплое и гладкое плечо сестры. – Совсем мы с тобой теперь одни-одинёшеньки.

– Мы вдвоем, – возразила Евгения, – а вдвоем уже не так страшно. Спи, зайчонок, не бойся, проживем. – Она повернулась на бок, обняла худенькое тело сестренки, посмотрела в сторону светильника и решила, что лучше его до утра не выключать.

Три дня назад их было трое. А сегодня маму они похоронили. Прямо из больничного морга отвезли на кладбище, и там простились с ней, всего лишь несколько минут постояв у оббитого бордовым бархатом гроба, пока его не накрыли крышкой и не принялись торопливо заколачивать, чтобы потом так же быстро засыпать влажной землей. И присутствовали при этом окончательном прощании только чужие им люди: водитель нанятой машины, двое копачей, вырывших могилу, одна мамина сослуживица, да соседка баба Клава.

Последняя руководила и похоронами, и поминками. Если только можно было назвать поминками скромный обед, на который собрались лишь семь особ женского пола и самого разного возраста: сами сестры, их подруги Наташа и Алина, мамина коллега Вероника, соседка баба Клава, ее дочь Нина и внучка Настя.

Нина готовила еду в квартире Смирновых, и выразила удивление, что с кладбища они вернулись так быстро: она и на стол накрыть не успела. Рисовую кутью с медом и изюмом, салаты и нарезки, пирожки, испеченные накануне бабой Клавой, расставляли в зале на столе все вместе, обмениваясь тихими просьбами и советами. А потом опять-таки скоренько женщины и девочки, без скидок на возраст, выпили по три рюмки жесткой водки, произнесли несколько прощально-поминальных слов в адрес ушедшей, и скупо-утешительных – ее дочкам. И чужие разошлись.

Действительно, все произошло как-то скоропалительно и скомкано: и похороны, и поминки. Наверное, трагическая гибель молодой женщины, после которой полными сиротами остались две дочки, должна быть обставлена более торжественно. По крайней мере, им так казалось.

В суете и беготне по инстанциям, в страхе сделать что-то не так, как полагается в таких случаях, в растерянности от горя и собственной беспомощности, девочки не успели еще толком осознать, что же произошло. Они и поплакать-то как следует не имели возможности. И только когда все разом ушли, и сестры Смирновы, закрыв дверь, остались наедине со своей бедой, они наревелись до полной невменяемости и заснули, разморенные водкой и слезами. Пробуждение было тяжким. И не только ночное.

Утром Евгения проснулась от шума льющейся воды. Свет в комнате уже не горел, а сестры рядом не было. Женька отвернулась к стене и, завернувшись в покрывало, как в кокон, бессмысленно уставилась в переплетение красных и синих линий коврового узора. Ей не хотелось вступать в новый день. Она не знала, с чего его начинать.

– Вставай, лентяйка, нельзя залёживаться в постели, а то малокровье разовьётся. Тем, кто встанет спозаранку, Бог подарит по баранке, – певучим голоском произнесла Светлана. – Завтракать идем!.. Или вам, госпожа, кофе прямо в постель?

Дремлющая девушка перевернулась на другой бок и увидела сестру в кухонном фартуке, надетом поверх бридж и майки. Старшеклассница была уже аккуратно причесана и, похоже, даже слегка подкрашена. Сегодня она играет роль мамы, поняла Женька и проворчала:

– Терпеть ненавижу завтракать.

– Давай-давай! – затормошила Светка сестру. – Я тебе яичничку сварганила. Вставай скорее, пока она еще тепленькая.

– А чего яичницу-то? – продолжала ворчать полусонная студентка, накидывая халат и шаря по полу ногой в поисках запропастившегося тапочка. – Вчера вон сколько всего осталось.

– То все холодное, а с утра надо тепленького. Пошли-пошли!

Евгения тяжело, как старуха, опустилась на кухонный стул и глотнула горячего кофе из крошечной чашки, из которых так любили пить мама и младшая сестра.

– Ешь, – приказала маленькая хозяюшка и вручила ворчунье вилку.

– Не хочется что-то, – Женя взирала на аппетитную с виду глазунью с явным неудовольствием. – Меня мутит.

– Будет мутить, если по утрам не умываться и не чистить зубы.

– Зубы я всегда чищу после завтрака, а есть сегодня совсем не хочется, – возразила сестра, но приметив на Светкином лице гримаску обиды и разочарования, взялась-таки за вилку. Испугалась, что та сейчас заревет, а успокаивать не было никаких сил.

– Ешь-ешь, вырастешь большая и красивая, – приговаривала маленькая кухарка, поглощая при этом свою порцию яичницы с видимым удовольствием. – У, растрепуха! – вдруг рассмеялась она и, дотянувшись через стол, взлохматила и без того спутанные локоны сестры.