Принцесса хотела видеть в будущем муже человека, который бы отвечал ее духовным запросам. Найдя такого человека, она отдала ему всю свою душу. Любовь к Ники поглотила все ее чувства; он стал для нее бог и кумир, источник ее земного счастья. Все ее письма, все сделанные ею записи в дневнике жениха говорят только об этом.
«Я твоя, будь в этом уверен. Ты пленен в моем сердце, и ключик затерян, и ты всегда останешься там, дорогой Ники»… «Мне снилось, я любима, и, проснувшись, убедилась в этом наяву и благодарила на коленях Господа!»… «Всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть»… «Почему я не могу на этом чистом листе написать одно слово: СЧАСТЬЕ»… «Верная, всегда ожидающая, всегда любящая, всегда открывающая к тебе простертые объятия»…
Мистицизм, влечение к загадочному, таинственному и неведомому были ее нормальными свойствами. Она воспринимала мир не как обыденность, к которой люди привыкли, но как нечто, полное тайн. Как-то раз они сидели вдвоем. Николай Александрович делал записи в дневник. Она смотрела на него восторженными, ласковыми, преданными глазами. В мрачном Виндзорском дворце часы пробили полночь. Аликс с милой улыбкой взяла книжечку у жениха и, продолжая прерванную строчку, написала по-английски:
«Бьют часы на крепостной башне и напоминают нам о каждом преходящем часе, но время, вдаль уходящее, пусть не смущает нас, ибо время может уходить безвозвратно, но любовь остается; я ощущаю, как ее поцелуи горят на моем разгоряченном челе. Если нам суждена разлука, но зачем же сейчас!.. Не сон ли это? Тогда пробуждение будет страданием; не буди меня, дай мне дальше дремать».
В один из «дивных вечеров», когда Николай Александрович «умирал от любви к ней» (его выражение), они сидели у раскрытого окна. Смотрели на небо, усеянное звездами. Одни звезды сияли ярко, ровно, другие мерцали переливающимся светом, будто горели, и пламя, казалось, то вспыхивало, то затихало, как живое, непонятное, таинственное. Разными были оттенки пламени: то синевато-фосфорные, то красноватые, как свет малиновой лампадки.
– Гори, гори, моя звезда, звезда любви моей блаженной, – полудекламируя, полунапевая, в упоении, в восторге произнес жених. В это время по небу, чертя блестящую яркую дугу, пронеслась падающая звезда.
– Какая божественная, манящая тайна, Ники, – весь этот красивый звездный мир. Я иногда пытаюсь разрешить неразрешимое. Всей силой моего воображения я переношусь в небо; я хочу угадать, на какой звезде имеет Свое местопребывание Творец, создавший непостижимый космос. Мне кажется, что на какой-то звезде стоят чудесные хрустальные дворцы, огромные, как вселенная, и там живет вечный, лучезарный Бог. Иначе не может быть. Мне легче представить Его в понятном для меня виде – белого старца, в одежде, как снег, чем в виде непонятного Духа, как учит Церковь… Иногда мне становится больно, что я не могу проникнуть в эту тайну…
И помолчав немного, она спросила:
– Ники, ты веришь в прорицателей, в волхвов, кудесников, ясновидцев?
– Верю так же, как дети верят в сказки. Впрочем, в сказки верят не только дети. Во время моей поездки по Японии я посетил одного отшельника-японца, по имени Теракуто. Он жил неподалеку от Киото. Меня сопровождал Жорж греческий и маркиз Ито в качестве переводчика. Внешний вид монаха меня поразил. Белый как лунь старик был как бы из нездешнего мира. То, что он мне сказал, вернее предсказал, необычайно и жутко. Я об этом не хочу думать. Он сказал, что я выше всех, рожденных женами; что над моей головой витает опасность, но она будет устранена… через несколько дней на меня был произведен террористический акт; что мне суждены два венца: один земной, другой небесный, что земной померкнет, а небесный будет сиять; что Россию и меня ждут великие испытания, что я останусь один, всеми покинутый, и буду принесен в жертву злобе демонической. В заключение он сказал о бессмертии и что стану я, осиянный светом, преградой злу в мире…
По лицу Аликс пробежала тень; безотчетная тревога сжала ее сердце. Так проносящаяся туча закрывает радостные лучи солнца. Овладев собою, она спросила:
– Ты чего-нибудь боишься, Ники? У тебя бывают когда-нибудь мрачные мысли, предчувствия?
– Не знаю. Иногда сосет, но очень редко. У меня веселый нрав. Я не хочу об этом думать. На все воля Божия…
– Мой милый, бесценный мальчик, что бы с тобой ни произошло, я разделю твою долю. Ни в какой беде я тебя не оставлю, не покину; я буду молиться за тебя, я буду бороться с судьбой за твое счастье…
* * *
День за днем бежали чудесные, светло-радостные, быть может, никогда неповторимые больше в будущей жизни дни. Можно ли описать, рассказать эту мучительно сладкую боль любви, нежность, слияние двух душ, двух чувств… Сердце трепетало от радости, от близости, от безгрешных чистых объятий и поцелуев. Сердце жило восторгом. Какой-то поэт написал в стихах: «Кто без любви спокойно прожить на свете мог, тот был счастливый смертный, но кто любил, тот бог»… любовь обожествляла и действительно вдохновляла человека. «Ум жаждет вечности, он дышит широтой, и надобно любить, чтоб мыслить вдохновенно»…
Часто Ники и Аликс, красивые, стройные, свежие, молодые, сопровождали королеву Викторию во время ее выездов на смотры, парады и церемонии; сопутствовали они ей и во время ее прогулок. Старая и почтенная дама с белоснежными волосами, с розовым цветом лица, со вкусом одетая, производила царственное впечатление. Никто не расскажет, о чем она думала, глядя на сияющую счастьем пару. Давно перегорели страсти, жизнь прожита, осталась на дне души только перетлевшая зола. Но в глазах ее и на лице светилась умиленная душевная теплота. Точно воскресала перед ней ее собственная любовь, точно подогревала золу пылающими углями любви своей внучки и Ники.
Последние пять дней пребывания в Англии Николай Александрович и Аликс, вместе с королевой, провели на острове Уайт, в Осборне. Еще интимнее, еще ближе были они здесь. Стояли жаркие дни. Неустанно шумело и билось о берег море, носились над ним огромные морские чайки и гортанно, резко кричали; виднелись вдали паруса рыбачьих лодок, проносились быстрые большие пароходы. А на голубом небе сияло июльское солнце, все было зелено, радостно, и жизнь-обманщица манила в даль, где в голубых испарениях земли как будто пролегала дорога, которую люди ищут в своих мечтах, – дорога к счастью.
Здесь дворцовый этикет не был строг. Тут Аликс и Ники имели еще бóльшую свободу. Они бродили по берегу теплого моря, как дети, беззаботные и затейливые, играли, резвились, рассказывали занимательные истории, заразительно смеялись, дурачились и целовались. Они вели себя, как все влюбленные во всем мире. А вечером как-то она записала в его дневник: «Люблю ночью сидеть у моря и, мечтая, глядеть в его глубину, когда бледная, светлая луна отражает в волнах свой серебристый веер».
А в другом месте: «В каждом языке есть одно заветное слово: по-английски – forget me not (не забудь), по-французски – souvenir».
Утром 11 июля шел теплый дождь; он перешел потом в густой белесый туман. Солнце скрылось за серым полотнищем туч. Тихая покорная грусть опустилась над землей. Это был «грустный день разлуки после более месяца райского житья»… Как будто природа захотела разделить те чувства, которые овладели молодыми людьми с утра.
«Делалось все грустнее по мере приближения часа разлуки. Не отходил ни на минуту от своей милой, дорогой невесты. После чаю в последний раз катался с ней и Granny по направлению города Rude. Обедали немного раньше девяти часов. Играла музыка Portsmouth marines. Простился с дамами, господами и Munschi. Переоделся в сюртук Гвардейского Экипажа, простился с доброй Granny и поехал на пристань с Аликс и Лико. Расстался с моей ненаглядной прелестью и сел в гребной катер»…
И когда «Полярная звезда», набирая ход, уходила от берегов Англии, он стоял на борту, смотрел туда, где осталась Аликс, и будто шептал: «Adieu. Прощай, дорогое время блаженного, безоблачного счастья. До скорого свидания, мое незакатное солнышко, моя дорогая, любимая душечка»…
