В эту же секунду я почувствовал, как кулак оппонента врезался в мою левую скулу, словно поезд в молодую корову. Не знаю, на сколько я отлетел. Метра на два, так точно. Инстинкты подсказали, что, если я хоть на секунду задержусь на полу, род семьи Гарсия закончится бесславно и скоротечно. И вот я уже снова стою на ногах, а разъяренный противник несется на меня в надежде прикончить за ближайшую пару минут. Самое обидное, что у него есть все шансы.

Амбал вновь попытался нанести удар в лицо, на этот раз с левой. Нет, меня этим не проймешь. Я отвел удар тыльной стороной руки и врезал ему со всей силы в челюсть. Опешивший детина сделал несколько шагов назад. Видимо, отец его уверил, что бой будет легким. Да, обманывать идиотов в его стиле.

Я воспользовался тем, что противник потерял ориентацию, прошел ему в ноги и перевел бой в горизонтальное положение. Первый, второй, третий… с каждым моим ударом его лицо теряло человеческие очертания. Нос бедолаги по форме стал напоминать промокшую лепешку, а глаза окончательно закрылись из-за отеков.

Шестой, седьмой, восьмой… Теперь то, по чему я колотил руками, мог бы назвать лицом только самый отчаянный экспрессионист. Только сейчас я понял, что незнакомец уже давно не в сознании и, скорее всего, отдал душу Господу.

По истечении пары мгновений я осознал, что за последний месяц еще не чувствовал себя так хорошо. Со мной все нормально? Я только что голыми руками заколотил до смерти человека. Да, я и раньше убивал людей. Но сейчас мне стало ясно, что огнестрельное оружие не передает то несравнимое животное чувство, которое испытываешь, когда отнимаешь жизнь собственными руками.

Уверен, что я бы и дальше молча смотрел на свою «работу», если бы отец меня не окликнул:

– Очень хорошо. Меньшего от тебя я и не ждал, – сдержанно одобрил он.

– Я сам от себя такого не ждал.

– С ним разберутся, можешь не переживать. А ты иди отдыхать, завтра вылет, – всё тем же будничным тоном сказал он.

Я же не отводил глаз от человека, лицо которого превратил в разорванную боксерскую грушу. Военные придумывают себе разные причины любить свое ремесло. Многие со временем начинают обожать это эксклюзивное право – лишать других жизни. Я не был из их числа. Никогда не получал удовольствия от убийств. Мною это воспринималось как отягощающая душу обязанность. Так мне было спокойнее. Но почему же каждая фибра во мне верещала от удовольствия, когда я буквально выбивал жизнь из тела этого бедолаги? Черт меня побери… мне страшно даже представить… Неужели я всегда был таким? Нет, это последствия травмы. По крайней мере, мне хочется, чтобы так было.

Я всеми силами попытался отвести взгляд от поверженного противника, но глаза отказывались меня слушать. Поза, в которой лежало бездыханное тело, напомнила мне полотно Джона Милле «Смерть Офелии». В ней, как на картине английского живописца, выражалось смиренное принятие своей участи. Ни гнева, ни ужаса… По-моему, я создал нечто прекрасное. Ход мыслей прервал низкий голос отца:

– Лаутаро, я же сказал: ты можешь идти.

– Да, ты прав. Мне нужно набраться сил.

Я попытался сделать вид, будто случившееся никак на мне не отразилось, но актер из меня никудышный. Я был восхищен и одновременно напуган полотном, что сотворили мои руки.

«Красота в глазах смотрящего», как говорил Оскар Уайлд. Я молча покинул погреб. Все, чего мне хотелось, это смыть с себя остатки этого дня.

Я поднялся по лестнице и направился прямиком в душевую. По пути мое внимание привлекла открытая дверь отцовского кабинета. Странно, обычно он его запирает… Детское любопытство заставило заглянуть меня внутрь. Кабинет представлял собой отражение своего хозяина: строгая мебель, бесчисленное множество наград на стенах, фотографии с политическими лидерами страны и подчиненными. Погоди-ка… этой фотографии я не припомню. На фотокарточке отец в военной форме образца семидесятых годов. Он тогда командовал специализированным разведывательным подразделением. На фотографии отец стоял в окружении трех неизвестных мне людей. По всей видимости, они на каком-то городском празднике. Улицы города украшены зелеными лентами, повсюду установлены торговые ярмарочные палатки… на заднем плане виднелась надпись “Espada de Mare cucumberfest”. Н-да… по-моему, я еще не до конца пришел в себя.

Мне нужен отдых.

Сын высокопоставленного военнослужащего Серхио Эрнандеса Гарсии.

Возраст: 29 лет.

Рост: 181 см.

Цвет волос: угольно-черный

Телосложение: атлетическое

Цвет глаз: карий

Внешность: Лицо треугольной формы, ярко выраженные скулы, тонкие губы, высокий лоб.

Навыки: управление наземной и воздушной военной техникой. Отличный боец, знаком с техниками крав-маги и джиу-джитсу. Высокий уровень владения огнестрельным оружием разных типов.

Получил военное образование в одном из университетов министерства обороны Аргентины. По окончании проходил службу в войсках специального назначения Аргентины. Многократно награжден государственными орденами за успехи и доблесть в воинской службе.

Во время военной операции получил травму головы, которая лишила его навыков коммуникации и способности передвигаться без помощи посторонних. В настоящее время живет в поместье своей семьи в пригороде Буэнос-Айреса, не может ухаживать за собой самостоятельно.

Не могу сказать, что, когда я покидал родовое поместье, меня угнетала грусть или схожее с ней чувство. В последнее время дом семьи Эрнандес служил мне больничной палатой. Я был даже рад вырваться из своей темницы. Эти несколько дней вне дома пойдут мне на пользу. В противном случае люди запомнят меня как самого отчаянного забойщика скота во всей Аргентине.

Отец сказал, что мне предстоит прибыть в Лос-Анджелес. Весь путь займет около шестнадцати часов с учетом дороги до аэропорта. Сегодня в полдень я вылечу из Буэнос-Айреса, куда меня согласился отвести давний знакомый отца, не задавая при этом лишних вопросов. Приятно осознавать, что имя старика до сих пор еще что-то значит.

От старшего Гарсия я не получил даже напутственного слова. Наш разговор больше походил на инструктаж перед военной операцией. Он объяснил мне правила «игры», в которой мне предстояло принять участие, дал пару-другую советов по тактике ведения боя на местности без предварительной разведки и велел записывать интервалы между приступами. Не то чтобы я нуждался во всем вышеперечисленном, но мне было приятно его слушать. Из уст отца даже самая откровенная чепуха казалась жизненно важной информацией.

Я далеко не сентиментальный человек, таким стать проблематично, будучи сыном прожженного до мозга костей военного. Но он даже не пожал мне руки, не похлопал назидательно по плечу. Неужели он настолько уверен в моем успехе? Не верю. Скорее выражать чувства просто не в его природе.

Дорога в аэропорт, как и перелет до Лос-Анджелеса, выдалась спокойной. Меня это одновременно радовало и пугало. В какой момент мой рассудок снова начнет давать сбой? Последний припадок был в четыре часа утра прошлого дня. С того времени я так и не заставил себя заснуть. Казалось, что от моих рук до сих пор исходит зловоние телячьей крови. Закрывая глаза, я вновь и вновь видел связанный скот с перерезанными глотками в амбаре нашего поместья. Невольно вспоминал, как животные истошно дергались от каждого удара моего ножа. Возможно, только благодаря этим воспроизводимым образам я до сих пор не потерял контроль над самим собой.

По прилете меня встретили трое мужчин и проводили в автомобиль. Они напоминали деревянных солдат Урфина Джюса. Казалось, что их нанимали на работу на конкурсе двойников Дольфа Лундгрена – оба высокорослые, короткостриженые, с одинаковыми чертами лица и антропометрическими данными.

В их сопровождении я и был доставлен на огороженную забором территорию. Она разительно напоминала мне полигон, на котором я раз в полгода проходил военные учения. Больше всего меня удивило, что наш автомобиль даже не досматривали. Неужели тут каждый знает друг друга в лицо?