– Интере-есно. – Сергей заложил карандашом нужную страницу книги, с которой не расставался. – Неужто со спиртным? Или разыгрывает? Немножко бы принять, оно хорошо, зуб подлечить.

Сергей отложил книгу, стал натягивать резиновые сапоги. Гошка поднял чемоданчик, скособочился, изображая, до чего он тяжел.

– Ну, ду-ух! – удивлялся Сергей. – Столько времени берёг, и ни гу-гу. Характерец.

Выпятив губы, они удивлённо покивали друг другу.

– Братва! – раздвинув плечами полог, в палатку влетел Женька. – Разогревайте пюре! – Он пихнул кастрюлю на печку. Вынимая из-за пазухи банки, похвастал: – Придут дамы, слышите, господа? Вот нож, Гога, открывай. Я хоть переоденусь.

Гошка подбросил на ладони банку, причмокнул:

– Помидорчики-то, ба-а! Болгарские… Из Тамариных небось закромов.

– Отломилось и мне, – подмигнул, натягивая свитер, Женька.

Гошка внимательно посмотрел на него и начал ножом вспарывать консервы.

Сергей подошел к студенту, торжественно протянул многостержневую шариковую ручку.

– Вот, чтобы хватило на весь диплом, сохрани. Уши давай.

– Спа-си-бо! – вытягиваясь на носках за руками Сергея, захныкал Женька. – Вижу Москву, вижу-у!

– Так его, спиртоноса рыжего, – подзудил Гошка. – Только пюре не прозевай.

– Момент. – Сергей отпустил Женьку, стал ложкой мешать в кастрюле. – А вы, Харлампий Адамович, почему ложитесь? Надо посидеть, выпить, поговорить. По случаю именин не грех, зачем обижать юношу?

– Нездоровится что-то, – отказался начальник. – В животе бурлит.

– Все болезни от нервов, – определил Гошка. – И медвежья тож.

Сергей погрозил ему кулаком, взял со стола банку с маслом, зачерпнул ложкой.

– Вот и надо водчонки хватить, а сверху чайку горячего. Всё бурление как рукой снимет.

– Ты, Серёжа, комбижиром заправь, – наблюдая за ложкой, посоветовал Харлампий. – На складе нет больше сливочного.

Гошка открыл рот, насторожился. Харлампий в сиреневых трусах сидел на раскладушке. Его сухонькие ноги в галенищах сапог напоминали пестики в ступах.

– Это почему же комбижиром? – Гошка вытянул шею. – В чём дело? Съедим сливочное, тогда хочешь не хочешь…

– Ну, не всё ли вам равно. – Харлампий потупил глаза. – Комбижир то же масло, его у нас много, а это поберечь бы для лечебных целей. У меня желудок плохой.

Сергей воткнул ложку обратно в банку, отошел к печке. Начальник полез в мешок. Глядя на него, Гошка удрученно молчал. В последнее время он всё пристальнее присматривался к нему, но, как признавался самому себе, начальник оставался для него задачей из головоломных.

– Адамыч, – наклонился над Харлампием студент. – Девушки придут, поддержи компанию.

– Нет, Женя, поздравляю, но я пас. – Харлампий до самого горла застегнул молнию спального мешка. – Надо отлежаться.

Студент обиженно надулся, отошел. Гошка подтолкнул его локтем.

– Чего пристаёшь к человеку? Командиру напиваться с подчинёнными устав не велит. – Он облизал нож. – Порядка, салага, не знаешь. Начальник выпьет, но с глазу на глаз с собою, в спальном мешке.

Харлампий чертыхнулся и повернулся спиной. Женька щелкнул замочками, распахнул чемоданчик. По плотному ряду бутылок порхнули весёлые блики.

– Ну и ну-у! – Сергей подбоченился. – Гога, глянь сюда.

Спрятав руки за спину, Гошка подошел к столу, с минуту разглядывал наклейки, потом тяжко вздохнул.

– Жалко терять друзей, но рабов ещё жальчее. Вот, дарую тебе свободу, студент, и пусть сгорят твои цепи! – Он посыпал на столешницу горсть свечечек. – Зажжем все. Ура!

– Ура, но только зажжем не все сразу, – зажадничал Женька. – Будем по одной.

– Будет так, как положено! – Гошка принялся зажигать свечечки и расставлять кружком в центре стола. Студент с грустью наблюдал за его руками.

– Признайся. – Он благодарно обнял Гошку. – Признайся, что ты нарочно накатал их ровно двадцать?

– Не придумывай меня добрым, вьюнош. – Гошка играючи оттолкнул его плечом. – Сошлось совершенно случайно.

Вошли Тамара и Вера. Стройная, с широко расставленными, чуть раскосыми глазами, Тамара приветственно вскинула руки.

– Приветики! Женечка, поздравляю. – Она подошла к студенту, вытянула губы и чмокнула в пухлую щеку. – Расти умненьким, слушайся старших. Верочка, поздравь.

Повариха в новенькой телогрейке и цветастом – алые розы по черному фону – платке, протянула ладошку лодочкой.

– Приятной дальнейшей жизни, – как одно слово выговорила она, пожимая Женькину руку.

– Спасибо, девчата. – Студент поясно поклонился. – Прошу к нашему столошу, будьте как дома.

Сергей радушно раскинул руки:

– Девочки, раздевайтесь!

Гошка прыснул. Тамара томно завела глаза вверх, а повариха съёжилась и покраснела. Сергей сконфузился, дал Гошке подзатыльник и вежливо стал помогать Вере снять телогрейку.

Тамара скинула голубую на меху куртку, осталась в свитере.

– Будет тайная вечеря? – спросила она, пробираясь к Гошке. – Откуда такая роскошь, свечки? – Наклонилась, заглянула ему в лицо.

– Начёс вспыхнет, – сказал он.

– Ах! – Тамара схватилась за причёску. – Ну тебя, напугал.

– Вот свинство собачье, – без зла посетовал Гошка, глядя на последнюю свечку. – Снова завалилась. Или у него в метрике напутано, или сам темнит, но двадцати ему нету. Слышишь, студент?

– Плохая примета, – накапывая стеарин на столешницу и пытаясь прикрепить свечу, высказала Тамара. – Падает, значит, что-то отпадёт.

– Ни в черта, ни в Бога, ни в приметы не верю, – звякая бутылками в чемоданчике, ответил Женька. – Просто живу.

– Легко живешь, – позавидовал Гошка. – Безоблачно. Зачем тогда бабушкин сонник с собой возишь?

Женька многозначительно покосился на него, фыркнул носом и начал повязывать галстук. Тамара прижалась к Гошке, шепнула:

– Послезавтра твой день рождения, верно?

Гошка потёрся лбом о её висок, ласково боднул:

– Эт-то точно, – подтвердил он. – Я не родиться не мог.

Студент подхватил Веру под руку. Повёл к столу.

– Садитесь кто куда, – пригласил. – Разливайте, возглашайте, бражничайте. Вот вам, вот вам, вот вам!

Он картинно выставил бутылки в хоровод из свечей. Расселись. Сергей откупорил, разлил по кружкам. Гошка взял одну, направился к Харлампию.

– Прими от соратников… Слышишь, Адамыч? – позвал он. – Болеть не хорошо. Выпей, улыбнись. Ведь улыбка – это флаг корабля… Ну же, капитан, тебя умоляют матросы!

– Отойди, – раздался из мешка глухой голос. – Никакой в тебе степенности.

– Верно, – согласился Гошка. – Я буйный. Тихопомешанные, те степенные.

– Гоша, – вмешалась Тамара и укоризненно качнула начёсом.

Гошка махнул ладонью, сел на место. Кружки столпились над столом, брякнули.

с пафосом прочёл Гошка. – За Женьку!

Тамара дунула на одну плошку, на другую, погасила. Остались гореть только свечки. Выпили, помолчали. Зыбкие язычки свечек скудно высветлили стол, дальше вокруг – темнота. Только из дырок печной заслонки подмигивали, шарили по полу щупальца огня. Выпили ещё, и Гошка взял в руки гитару.

– Третий раз весну встречать будем, – пощипывая струны, выговорил Гошка. – Иркутск, Ангара, набережная, тополёчки в листочках. Первые, клейкие. Это раз! – Гитара в его руках взрыдала. – И в Усть-Куте, на базе, то же самое. Это два!.. Теперь здесь сидим…

– Три! – выкрикнул Женька.

– Ждём. – Гошка тряхнул гитарой, склонил ухо, прислушиваясь к отлетающему стону. – «Три» пока отставить. Не нашего ума дело.

– Ужас какой-то! – Тамара хрустнула пальцами – Ждать, бесконечно чего-нибудь ждать!.. Ведь сидят же счастливчики в камералке, работают до пяти, отдыхают по-людски.

– Купаются в Лене, – подзудил Женька, – на лодочках катаются, цветики-цветочки друг другу дарят, танцы, кино, занавеской закрыто окно. А между прочим, полевую надбавку «за тяготы и лишения» получают, как и мы, грешные.