Литмир - Электронная Библиотека

Николай остановился и, растерянно глядя на товарищей, повернул назад.

– Забыл, понимаешь, – сказал он, подходя к Гошке и выворачивая из кармана банку тушёнки. – Разоружаюсь, вот. – Он бросил её в пустой ящик.

– Облегчился, теперь иди-иди, подавай пример. – Васька схватил Николая за рукав. – Сказано – шибче спущайся.

– Убери цапку! – Гошка резко отбил в сторону Васькину руку. – И давай сам разгружайся, хватит комедь выламывать. А вы, ребята, что так дёшево продаёте себя этому хмырю? Он из вас, как из шестёрок, верёвки вьёт.

Круглолицый парень исподлобья глянул на Хохлова, полез рукой за пазуху.

– Оно и верно – дурим, – согласился он. – Я думал – за день добежим, а раз так… – Он бросил свою банку. Следом, стуча о дно ящика, упало еще несколько.

– А ты? – шагнув к Хохлову, с угрозой спросил Гошка. – Ты чего ждёшь?

Васька Чифирист из-за спин рабочих быстро выбросил свои, брезгливо отряхнул ладони. Хохлов презрительно прищурился на него, потом так же оглядел остальных.

– Уд-дивительно мне, – глухо проговорил он и швырнул свои банки в снег у кухни. За ним дружно выбросили те, кто всё ещё держал в руках тушёнку. Красные этикетки с рогатыми быками жарко испятнали снег, десяток донышек-солнц вспыхнули, наставив на людей узкие лезвия нестерпимого света.

– Оставайтесь. – Хохлов задрал бороду, оглядел горизонт. – Сегодня ночью вас здесь снегом завалит, вон они, тучки, сползаются. – Он сплюнул и пошел в палатку. За ним побежал Васька. Он крутился вокруг Хохлова, размахивал руками, что-то доказывал или оправдывался.

– Собрались два гада, назвались – бригада! – вслед им крикнул Николай. Рабочие рассмеялись, кто-то пронзительно свистнул. Хохлов даже не оглянулся, зато Васька погрозил кулачком и, взмахнув полами телогрейки, спрыгнул за бригадиром в яму.

Рабочие дружно – кто взял верёвки, кто топоры – окружили Николая, договариваясь, по какому склону будет сподручнее заволакивать наверх жерди. Гошка сказал им, что пошел намечать канавы, попросил не отпускать из лагеря Хохлова с Васькой.

– Вдвоём идти сдрейфят, – успокоил Николай. – Такие только в толпе ячатся.

Женька наблюдал за Гошкой, пока тот не забрался на увал и не скрылся за ним. Повеселевшие канавщики посовещались и гурьбой повалили в свою палатку. О чём они там шумели, разобрать было нельзя, но скоро в палатке стало тихо. Он нарезал новые ступени и отдыхал, глядя в долину. Борта долины, зелёные далеко внизу, чем выше поднимались к лагерю, всё больше рыжели мёртвой травой и наконец пропадали под гигантской нашлёпкой снега, на макушке которой стояли палатки отряда. Уже давно отмаячил на втором снежном увале Гошка и скрылся за дальним гребнем, а Женька всё стоял, опершись на лопату, испытывая неуёмное желание сбежать вниз к траве, упасть, зарыться лицом в брусничник или швырять и швырять камни в пенную от паводка реку. Но, представив, как тяжело будет взбираться назад на гору по мокрому снегу, он вздохнул и начал спускаться в свою палатку. Тихий счастливый смешок Веры и глуховатое воркование Харлампия остановили его. Женька повернулся и направился к женской палатке. Постучал костяшками пальцев по гулкому брезенту.

– Впусти, – попросил, – мне плохо.

– Если совсем плохо – входи, здесь аптечка, – разрешил голос Тамары.

Женька вошел, сел на Верину раскладушку. Тамара искоса взглянула на него, продолжала раскладывать пасьянс на крышке черного, с потёртыми уголками чемодана, водружённого на фанерный ящик.

– Плошечкой освещаемся? – проговорил он, глядя на коптилку. – Заключаю: хоть жисть у нас темней и плоше, но путь вернее и… и…

– Ладно, потом… Можно подумать, у вас электричество! – Тамара фыркнула, собрала карты, постучала ими о крышку ящика и, сбив колоду, сунула под спальник.

– А как твои ведовские успехи? – поинтересовался он, понимая, что говорит так себе, лишь бы болтать.

– Ты это о чём? – будто подозревая его в каком-то подвохе, спросила она, нервно расстёгивая замочек футляра с маникюрным прибором.

– Я о пасьянсе.

– А-а… Еще ни разу не сошелся, – бойко двигая пилочкой по ногтям, ответила Тамара. – Я невезучая. А ведовские успехи, это какие?

Женька поднялся.

– Чего не подтапливаешь? – кивнул на печку. – Мы вчера с Гогой коряг натаскали кучу. Глубоко из-под снега выкапывали. Желаешь, растоплю? – Он подошел к Тамаре, взял с ящика, приспособленного под столик, патрончик с губной помадой, развинтил.

– Ну, растопить? – переспросил.

– Не надо, – покусывая губу, вяло отозвалась Тамара. – Гошка вернётся, тогда. Чаю вскипятим, на гитаре побрякаем.

– Жуткий цвет какой! – Женька провёл помадой по бумаге. – Синюшный как…

– Сирень тень-брень. – Она грубо схватила у него патрончик. – Гошка не сказал, когда вернётся?

– Не сказал, но скоро, наверное, – пожал плечами Женька. – До вечера далеко. Когда-то да придёт.

– Бож-же ты мой! – Тамара уронила на колени вялые руки. – Никто толком ничего не знает, не говорят, что делать, чего ждать на этой лысой горе.

– Ну чего ты? – успокаивал он, глядя в её набухающие слезами глаза.

– Же-енька… Ведь палатки стоят на самом склоне, а что, если снег сдвинется, поползёт. Он как враг. Затаился и ждёт. Мы ждём, и он ждёт.

– Не поползёт, стечёт ручейками, ты держи себя в руках, – вчитываясь в её глаза, убеждал Женька. – Скоро привезут письма, газеты, транзисторы на всю мощь врубим, разгоним всю твою мистику.

– Тише! – Тамара вытянулась, приоткрыла рот. – Гудит… Слышишь? Это вертолёт!

– А я что говорил! – Женька задержал дыхание, прислушался.

– Вот опять. Почему ты не слышишь?

– Не гудит, кажется тебе, – отмахнулся студент.

– Да нет же, нет! – Тамара высунулась наружу к выходу. – Ты глухой…

По пути она столкнула с ящика чемодан, он, ударившись об пол, раскрылся, как раззявился. Бельё, фотографии, бигуди вывалились из его нутра.

– Никакого гуда нет, убедилась?..

– Каждый день вот так, даже по ночам слышу. – Тамара задёрнула полог, расслабленно пошла на своё место. Над чемоданом остановилась, подняла голубую ленту, встряхнула.

– Ты кого-нибудь любишь, Женька? – нахмурила лоб. – Ну, там, в городе или в институте?

– Там? – переспросил он озадаченно. – Там, да. Конечно, да.

– А я вот здесь… Осуждаете небось? – Она складывала и вновь встряхивала ленту. – Ну отвечай же!

– Брось ты, какой суд.

– Так, спасибо. Что бы еще у тебя разузнать?

– Придумай, я много чего знаю.

Лицо Тамары разрозовелось. Она присела на корточки, стала быстро складывать чемодан.

– Ну и фотографий у тебя. – Женька завистливо причмокнул. – Зачем столько возишь?

– Да так. Хочешь полюбоваться? – Она протянула ему пачку снимков, покривила пухлыми губами. – Все про меня, по всем этапам жизни.

Женька взял фотографии, стал перебирать.

– Вера шествует, по шагам узнаю. – Тамара мотнула распущенными волосами. – Живёт, как спит, вот кому всё просто.

Повариха вошла тихая, вроде провинившаяся. Медленно стянула с головы полушалок, присела и тут же ничком ткнулась в кровать.

– Тама-ара, – донёсся её задавленный голос, – есть у него семья? Скажи ты мне, за ради бога!

– Семья? – Тамара недоумённо опустилась на край Вериной раскладушки. – Ты это о ком, милая? – Она погладила повариху по голове.

– О Харлампии, – шепнула Вера. – Ласковый он ко мне, не как другие. Обходительный.

Тамара оглянулась на Женьку, приложила палец к губам.

– Вот так, – шепнул он ей. – Сложности, они у всех.

Женщины о чём-то зашептались. Что бы не подслушивать их разговор, Женька, насвистывая, стал разглядывать фотографии.

Рабочие гурьбой подошли к палатке ИТР. Прежде чем войти в неё, Хохлов сказал:

– Значит так. Как решили сообща, так я ему и выложу. – Он мельком глянул на Николая, под глазом которого фиолетово цвёл желвак, поморщился и решительно развернул полог.

15
{"b":"676283","o":1}