Шут (дядя Шура) пошел к подворотне. Аркашка вскочил и тут же сел снова, потому что шут (дядя Шура) обернулся внезапно.
- А если мне неудобно, если я на чем-то колючем сижу?
- Терпи!
- "Терпи, терпи"! Если всякие рыжие станут меня за уши дергать...
Шут подмигнул Ольге, покопался в одном своем рукаве, но ничего не нашел там, кроме разноцветного серпантина. В другом рукаве шут обнаружил гирлянду бумажных салфеток. Из карманов повытряс кучу всего разноцветного, бумажного, для дела ненужного. Из-за пазухи вытащил белого голубя. И лишь откуда-то из ворота, вспотев от усилий, шут достал настоящий живой цветок. Белый. Он бросил Ольге этот цветок и пошел в подворотню.
- Дядя Шура, - сказал Аркашка, - а я знаю, куда вы идете.
- Ну так что?
- А фартук. В фартуке на свидания не ходят.
Дядя Шура сорвал с себя фартук, галстук поправил, пригладил волосы и исчез в подворотне.
Ольга нюхала цветок. Аркашка на нее смотрел недовольно. Воробьи на дереве совсем присмирели.
- Ненавижу цветы, - заявил Аркашка. - Они вянут.
Ольга сказала ему:
- Деревянных пистолетов настрогал. В голове-то не густо чего-нибудь серьезное смастерить.
- Я знаю, где у меня настоящие пистолеты лежат. Когда понадобится, я, не моргнув...
- Нет у тебя настоящего пистолета. Где квартира четыре?
- А там все равно никого. Бабушка тебя на аэродром встречать уехала.
- Откуда ты знаешь, что это я?
- Твоя бабушка все время хвастает: внучка прилетает, внучка прилетает. Ни разу не сказала, что внучка рыжая. Ты где на Севере жила? На Новой Земле?
- Не скажу я тебе ничего.
- Ну и не говори. Я тоже не рыжий, я тоже на Север подамся.
- Зачем ты такой злой, отвратительный тип? Зачем ты так ненавидишь рыжих?
- Ненавижу, и все. У меня свое мнение. Отдай рогатку.
Ольгин голос стал тихим и жалобным:
- У тебя глаза в разные стороны, я ведь тебя не дразню.
- Ну и что? Я практиковался глаза в разные стороны разводить, а мне книжкой по голове трахнули. Я временно косой, а ты навсегда рыжая.
Ольга вскочила, хотела схватить Аркашку за ухо, но он извернулся, подставил ей ножку - и она упала.
- Отгулялась, рыжая команда, - засмеялся Аркашка. - Я теперь наведу порядок. Я всех рыжих разоблачу.
Ольга поднялась с земли, отряхнулась. Аркашка на всякий случай отбежал к подворотне и угодил прямо в руки к пожилой, даже, можно сказать, старой дворничихе. Дворничиха крепко схватила Аркашку за ухо.
- Чтобы не дрался, не мешал людям жить.
Аркашка завопил:
- Пустите! Все хватают за уши. Не за что больше хватать, да?
- А вот я тебе метлой.
- Все равно не имеете права за уши дергать.
- А кто здесь набезобразил? Кто здесь мусору накидал? - Дворничиха шевельнула ногой разноцветные ленты.
- Я, что ли? - возмутился Аркашка. - Не видите - дяди Шурины принадлежности. Все на меня сваливаете. - Аркашка стал выворачивать свои карманы. Оттуда посыпались рогатки, увеличительные стекла, деревянные кинжалы, военные погоны, стреляные патроны и потускневшая медаль "За оборону Ленинграда" - по всей вероятности, бабкина.
Дворничиха поддала Аркашке рукой. Аркашка собрал свое боевое имущество и поплелся к парадной, зажав в кулаки красные, натасканные уши.
- Уши мои, уши, - стонал он. - Уши мои, несчастные уши.
Дворничиха взяла метлу от стены, смела разноцветный мусор в кучу.
- И сколько же люди носят при себе всякого лишнего! Если бы взять их да потрясти, да пылесосом почистить. Ох и большая работа...
Дворничиха чихнула, принялась искать носовой платок по карманам, вытащила оттуда штук тридцать ключей, несколько мотков шерсти, очки - одни для чтения, другие для дали, - тряпочки всевозможные, лекарства разные, в пакетиках и в бутылочках. Дворничиха даже похудела на вид, когда все это вынула. Наконец она высморкалась и упрятала свои богатства обратно.
- Вот так, - сказала она. - Нельзя людей-то трясти, люди не любят, когда их трясут. Они свое барахло любят.
Старая дворничиха села на скамейку, посадила Ольгу рядом с собой.
- Вот мазурик, как больно толкает. Не думает.
- Я сама упала.
Дворничиха засмеялась, а когда отсмеялась, сказала:
- Нельзя мне смеяться - одышка. Ты меня не смеши... - И опять засмеялась. А когда отдышалась, сказала: - Я маленькая была, тоже всегда падала. Меня набьют мальчишки или еще обидят чем, я домой пришлепаю и говорю: "Упала". Вот была глупая, ну совсем дурочка.
Воробьи с верхних веток опустились на нижние - им теперь не опасно было.
Аркашка высунулся из парадной. Крикнул:
- Рыжая, ты зачем к нам приехала? У нас своих рыжих хватает.
Ольга рванулась было, но старуха удержала ее:
- Наплюй. Маленькие собачонки почему злые? К ним, бедняжкам, никто всерьез не относится.
- Какой он маленький - дылда!
- Это он по росту большой, а по уму еще мелкий.
- Зачем он дразнит? Что я ему сделала?
- Наплюй. Он дразнит, а ты будто и не слышишь.
- Вам говорить просто - вас не дразнят. А меня все дразнят. Как увидят, так и пожалуйста: "На рыжих облава. Рыжая - бесстыжая". Даже когда я совсем крошечная была, и то не стеснялись. У меня уже никакого терпения нет. - Ольга шмыгнула носом сердито. - Я, наверно, кого-нибудь убью. Схвачу кирпичину и кокну по голове.
- Господи помилуй! - Дворничиха засмеялась. - Прыткая какая! Ты думаешь, они ждать станут, пока ты кирпичину схватишь? Они первые схватят да тебя и кокнут. Ты лучше словом. Он тебя: "Рыжая". А ты ему, к примеру: "Сам дурак". Поняла?
Ольга прочертила пальцем тропинку на щеке для слез. Но слез не было. Ольга плакала редко, хотя ей очень хотелось иной раз поплакать.
- Что вы, - сказала она. - Я не умею. У меня внутри все сжимается, и становится стыдно. Мальчишку дураком обозвать и то неудобно, а взрослого человека... Да что вы!
- А ты взрослого не обзывай. Ты поинтересуйся, умный он или нет. Он сам поймет, что ты имеешь в виду.
- Не могу... Какой-нибудь пьяный идет по улице, ругается, теряет свою совесть на каждом шагу - с ним нянчатся, пульс щупают. Жалеют. Тьфу... А меня увидят - сразу лицо как двустволка и палят: "Рыжая!" Шоферы на машине остановятся, скажут: "Рыжая" - и дальше поедут. Даже когда похвалить хотят или приласкать, так не говорят "молодец", или "хорошая", или "милая". Только: "Рыженькая, подосиновичек, рыжик, рябинка". Я надеялась, что здесь люди культурные. В таком городе разве можно?
Старуха пошевелила Ольгины волосы.
- А что, город как город, как другие города. Одышка у меня от больного сердца.
- Я понимаю, от ответа уходите.
- Да куда же я ухожу? Вот я. Тут.
Аркашка высунулся из лестничного окна, прицелился в Ольгу зеркальцем. Солнечный зайчик вспыхнул в Ольгиных волосах, сполз ей на покрасневшую щеку.
- Я иногда все думаю, думаю. Кошки обижают воробьев, собаки обижают кошек. Это понятно. У них борьба видов - выживает сильнейший. Звери, что с них взять! Дальше думаю. Мальчишки обижают собак, кошкам крутят хвосты, пинают ногами. Зачем? С воробьями мальчишки поступают совсем подло бросают в них корки и норовят попасть в голову. И воробьи никак не могут разобраться, кормят их или убивают. Я спросила у нашей учительницы: откуда такое берется? Она мне говорит: "Думай о чем-нибудь другом. Разве тебе не о чем думать? Думай, например, о будущем. Зачем ты живешь? Кем ты хочешь быть?" Я ей сказала, что я и думаю о будущем. Были бы вы рыжая, тоже бы так думали.
Солнечный зайчик обжег Ольгин глаз. Ольга вскочила, подняла кулаки. Дворничиха посадила ее обратно.
- Наплюй.
Аркашкино зеркало снова залепило Ольгин глаз солнцем. Ольга прикрыла лицо руками.
- Может быть, этот Аркашка в тебя влюбился, - осторожно сказала старуха. - У нас ни единой девчонки во дворе нет.
Воробьи чирикнули все разом, словно сто смычков упали на струны.
