Девчонка взвизгнула вдруг, словно ее ущипнули или она увидела мышь. Закричала:
- Отвяжись, психованная! - и ушла в подворотню.
Ольга растерянно оглянулась.
По улице шагал гражданин с портфелем. Он был высокий и пестрый, в костюме из синтетической ткани. Еще на нем была шляпа и макинтош. Макинтош этот переливался, менял окраску из серо-зеленой в синеватую и фиолетовую, как спина жука-скарабея. Гражданин высоко держал голову, смотрел на всех окружающих пристально и снисходительно.
Поколебавшись немного, Ольга догнала его.
- Извините, пожалуйста.
- Ты меня, девочка? - спросил гражданин.
- Ага. Извините, пожалуйста, я всегда слышала, что в вашем городе очень вежливые люди. Я тоже родилась здесь, и всегда гордилась, и всегда старалась...
Гражданин опустил голову, он как будто нацелился в Ольгино рыжее темя.
- К сожалению, вежливых осталось мало. Вежливые в войну вымерли.
- Шутите, - сказала Ольга.
- Шучу, - сказал гражданин. - Я часто шучу. Шутка - признак здоровья.
Ольга подумала и потом спросила со вздохом:
- Скажите, пожалуйста, мои волосы в самом деле такие противные?
- Это тебе очень важно? - спросил гражданин.
- Очень.
Гражданин откинул голову. Потрогал Ольгины волосы пальцами сквозь перчатку.
- По-моему, в самый раз, - сказал он. - Элегантно. Может быть, несколько смело. Вот эта прядка над виском вроде бы что-то не так. Если ее пригладить, то в основном, я полагаю...
Ольга перебила его:
- Я про цвет.
Гражданин снова помедлил, помолчал, и покашлял, и еще дальше откинул голову.
- По-моему, довольно приятный серый цвет.
- Что вы, я рыжая, - прошептала Ольга.
- Рыжая? - Гражданин торопливо погладил ее по голове. - Все равно. Извини, я дальтоник. Я не различаю краски.
- И вы никогда не видели рыжего цвета?
- Никогда.
- И вот эти листья вам кажутся серыми?
- Да... Они серые...
- И вам не страшно?
Гражданин изумился, обиделся даже.
- Страшно? Напротив. Мне лично кажется нелепым и нездоровым все видеть в различном цвете. Это, знаешь ли, раздражает. Я лично думаю, что все нервные заболевания у нас происходят от пестроты жизни. Да, да...
- И все люди вам кажутся серыми?
- А что тут такого странного?
- Я еще не умею сказать, что именно... Но если подняться вверх и глянуть на людей сверху, то покажется вдруг, что это не люди, а булыжная мостовая.
- Ты говоришь по-детски, - сказал дальтоник. - Запомни: люди - наше богатство. - И он пошел, подняв голову, с достоинством и спокойствием человека, выполнившего свой долг.
Ольга постояла немного, раздумывая, потом догнала его.
- Скажите, где дом шестнадцать?
- Дом шестнадцать? - Гражданин оглядел весь порядок домов. - Видишь, вон тот, темно-серый. Там во дворе дом шестнадцать.
Ольга головой покрутила. Развела руками.
- Темно-серый? Но на этой улице нет темно-серых домов. Здесь все дома разноцветные. Я сразу заметила: это разноцветный город, только очень поблекший.
Дома от Ольгиных слов приосанились, повели плечами, гордо грудь выпятили.
Стояли дома очень тесно друг к другу, и, боясь, что полопается штукатурка, они проделали эти движения мысленно.
- Да, да, - повторила Ольга. - Это очень разноцветный город. Даже смешно, что кому-то он кажется серым.
Из подворотни снова вышла девчонка с черными волосами.
- Шубу напялила и дурочку корчит. Тоже мне... Вон красный дом, видишь? Заваливайся во двор, там дом шестнадцать. Недотепа рыжая. Периферия.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Ольга вошла во двор. Переступила границу солнца и будто вспыхнула.
Двор залит солнцем до самых крыш. Темная, почти черная подворотня в стене. Вечная тень осела на ее сводах сыростью. Двор вымощен камнем брусчаткой, - розовым и сиреневым. Камни хорошо прогреваются и тепло свое отдают с легкостью. Между ними свежая, как в июне, трава. Каменная скамейка и каменная треснувшая ваза. В вазе красные астры.
Во дворе было пусто, тихо было. Воробьи добывали свой незаметный корм. Ослабевшие лепестки астр лежали на камнях красными каплями.
И вот в этой теплой тиши раздался вопль:
- Руки вверх! - С дерева, роняя листья и деревянные пистолеты, свалился четвероклассник Аркашка. - Р-руки вверх, говорю!
Ольга положила на скамейку портфель, прислонила к вазе рюкзак, подняла руки.
- Долго держать?
Аркашка обошел вокруг, ткнул Ольгу деревянным своим пистолетом.
- Не дрожи в локтях, - приказал он. - От страха дрожишь?
- Зачем от страха? Смешное ведь не бывает страшным.
Аркашка посмотрела на нее косо. Сказал:
- Обожди пока, не уходи. - Отвернулся, вытащил зеркальце и, глядя в него, скорчил совершенно свирепую рожу. - Ну, а теперь?
- Еще смешнее. - Ольга засмеялась, села на скамейку. - Ты умеешь ушами двигать? У нас в школе мальчишка был, сильно двигал. Еще он умел животом говорить.
Аркашка наставил на Ольгу все свои пистолеты.
- Встань! И не трать слова понапрасну. Они у тебя последние. Ты меня рассказами не разжалобишь. Р-руки вверх.
Ольга встала, чем привела Аркашку в некоторое замешательство.
- Ты слишком серьезно кричишь, - сказала она. - Это уже не смешно. Убери, пожалуйста, свои дурацкие пистолеты. Не тычь в лицо.
- Не испугалась, скажешь? Так... - Аркашка заткнул свои пистолеты за пояс. Выхватил из-за пазухи рогатку. - Руки вверх! Застрелю, не моргну.
Ольга взяла портфель.
- Осторожнее. Ты меня можешь случайно поранить. Где квартира четыре?
Аркашка отступил на шаг, натянул рогатку на всю длину.
- Молчать! Мне уже надоел твой голос. Вопросы задавать буду я. Пол?
- Что?
- Пол, говорю. Мужчина ты или женщина?
- Слушай, я тебя за уши оттаскаю.
- Проклятье, ты опять говоришь?
- Слушай, нельзя ли повежливее?
- Вежливость - язык трусов и подхалимов. Для людей действия вежливость - напрасная трата времени. Впрочем, эти знания тебе уже не сгодятся.
- Дай пройти.
- Отвечай, ты рыжая или перекрашенная?
- Что?
- Сегодня на рыжих облава.
Ольга села на скамейку, опустила руки устало.
- Предупреждаю: если назовешь меня рыжей, за уши оттаскаю.
- Не люблю рыжих.
- Мне твоя любовь не нужна. До любви ты и не дорос еще. Ты сначала научись хотя бы уважать человека.
- Я уважаю людей за дело. А с тобой не моргну - рассчитаюсь.
Ольга вытянула руки вперед.
- Согласна. Со мной уже давно пора рассчитаться. На, вяжи. Арестовывай.
Аркашка подошел вязать, и тут Ольга схватила его за ухо. Сделала она это мгновенно, словно муху поймала.
Воробьи на дереве заскакали с ветки на ветку. Парадные заухали. Водосточные трубы забормотали.
- Не тяни меня за уши! - вопил Аркашка, хлестал Ольгу резинкой рогаточной, бил по ногам.
- Извинись за рыжую, - потребовала Ольга.
Воробьи взлетели на самые верхние ветки, оттуда им было виднее.
- Рыжая швабра! - орал Аркашка. - Рыжая ведьма! Отпусти, говорю!
Ольга отобрала у него рогатку, ухватила за второе ухо и потрясла. В этот момент из парадной вышел шут (дядя Шура). Снял со стены дворницкий фартук с бляхой, надел на себя.
- Зачем безобразить? - сказал он. - Не можете как люди? Вам быстрее безобразить нужно.
Ольга выпустила Аркашкины уши. Они были красными и горячими, каждое как отвислый собачий язык.
Шут поклонился Ольге.
- С приездом. Предвижу массу хлопот. - У Аркашки шут (дядя Шура) спросил: - Аркадий, у тебя ничего не болит?
- Ну так, рыжая... - уныло сказал Аркашка, пряча от шута то самое место, которым в детстве рассчитываются за глупость, лень и всяческие неудачи.
Шут взял Аркашку за ухо, отвел и посадил на камень в сторонке.
- Не дергайте за уши! - завопил Аркашка. - Мне еще играть сегодня. Он прижал уши ладонями, покачал головой из стороны в сторону. Заскулил: Уши мои, уши.
