От такого ответа удовольствие г-на Ван Верленгема достигло крайних пределов, потому что, хотя он и был доволен, что честь его нисколько не пострадала, тем не менее он был польщен, что г-н де Маниссар ухаживал за его супругой. Г-н де Маниссар в довершение хитрости сказал бургомистру, что он обладает драгоценной женщиной, которая свои двери лучше охраняет, чем он сам собирался охранять ворота Дортмюде. Слова эти нагнали легкую краску на г-на Ван Верленгема и заставили его пожалеть, что заметили, как он чистил городские ключи и примерял их на серебряном блюде.
Покуда шел этот обмен любезностями, г-н де Берлестанж вернулся в свою постель и натянул одеяло до подбородка.
– Что же касается вас, производитель камней,– сказал ему, издеваясь хвастливо, г-н де Маниссар,– я почти не сомневался, что здесь найдете вы себе камень преткновения. Я напишу об этом супруге. А вас, сударыня, позвольте проводить и простите меня за беспокойство, причиненное этим бездельником.
Г-н маршал предложил руку г-же Ван Верленгем и вышел в сопровождении бургомистра, обернувшегося, чтобы бросить Берлестанжу величественный взгляд. Когда они были уже за дверями, бедняга чуть не умер от разлившейся желчи, тем более что, как он впоследствии признавался Антуану, негодяйка не раз приходила к нему по утрам прямо из кровати г-на маршала, ложилась к нему еще не остывшая и в таком возбуждении, которое ясно доказывало, что полного соответствия у г-на маршала она не находила.
Г-н маршал и г-н де Ворай решили остаться здесь до конца кампании этого года. Было мало вероятности, чтобы враг захотел ее продолжать после ряда неудач. Битва при Могене и двукратная осада Дортмюде в достаточной мере покрывали короля славой К этому же присоединялся значительный перевес, который г-н герцог де Ворай имел на Эско, давший ему возможность, оставив часть сил под прикрытием, поспешить лучшею частью войска на помощь в Дортмюде и рассеять полки г-на де Раберсдорфа на Валефской равнине. Бой был непродолжителен; г-н де Раберсдорф увидел, что его солдаты разбежались в самом начале дела, он сам был увлечен общим бегством и утонул, желая переплыть Валефский канал. Тело его нашли у шлюза, вспухшим от воды, платье было запачкано илом и парик весь в тине.
Успехи эти в высокой степени были удовлетворительными. Решили прочно занять страну и до наступления зимы для развлечения взять несколько городов. Это было поручено г-дам де Монкорне и де ла Бурладу. Все опасения по поводу Мозельской армии рассеялись. Так что дела были в отличном состоянии и не оставляли желать лучшего.
Г-н де Маниссар торопил с возвращением в Париж. Заботы о своем здоровье возобновились с прежней силой, и не проходило дня, чтобы он не считал себя при смерти. Правда, он не особенно боялся пуль, но дрожал при малейшей колике, которые теперь повторялись довольно часто как следствие неблагоустроенного питания во время осады. Он начал чувствовать пресыщение от г-жи Ван Верленгем и подумывать, что, когда вернется домой, г-жа маршальша найдет его немного утомленным.
Со своей стороны и герцог де Ворай мечтал о возвращении домой. Дома вокруг него всегда были люди духовного звания. Его дом был похож на монастырь. Он занимался там душеспасительным чтением. Король прощал ему это пристрастие к уединению и раздумью, хотя и не любил, чтобы господу Богу оказывали больше внимания, чем ему самому, но таланты г-на де Ворая снискивали ему прощение в недостаточном соблюдении придворных обязанностей. Таким же образом больше считались со служебными заслугами г-на де Маниссара, чем с его причудами относительно здоровья.
Г-н де Маниссар согласился обходиться без услуг Антуана де Поканси. Было условлено, что Антуан поедет в Аспреваль устроить свои дела, а г-н де Маниссар проездом заберет его оттуда и повезет с собою в Париж посмотреть город и постараться найти себе место в подлунной.
Перед отъездом из Дортмюде он не преминул посетить г-на де Корвиля. Рана его понемногу заживала благодаря уходу г-жи Слюис. Антуан застал г-на де Корвиля сидящим под трельяжем беседки, нога его была затянута в лубки. Он занимался тем, что разбирал зерна на фаянсовом блюде и раскладывал их по пакетикам. Г-жа Слюис была около него с лейкой в руках. Садик по мере сил восстановили. Ползучие дыни вздували свои корки. Завивались кочны капусты. Летали бабочки над выжженной землей, и наклоненные зеркала у окон блестели. У г-жи Слюис глаза были красные. Муж ее, захотевший вернуться в Дортмюде на судне, был задержан солдатами г-на де Раберсдорфа и расстрелян как шпион. Г-н де Корвиль смотрел на молодую вдову с надеждой и нежностью. Антуан простился с ним у калитки с окошечком, до которой тот захотел его проводить. От лубков нога его плохо сгибалась, но вид у него был довольный, и он жевал зеленый листик.
Г-н де Поканси в последний раз обошел улицы Дортмюде. Работали над восстановлением попорченного. Плотники на лестницах чинили крыши. Каменщики лопатами месили известь. Солдаты, развеселившись, перепрыгивали через бревна. Горожане бродили, задрав головы. Почерневшая каланча высилась как угасший факел. Базарная площадь была оживлена: выставки рыбы из Мёзы с разной чешуей, плоды и овощи говорили о вернувшемся изобилии, мясо висело на крюках у мясников. Антуан вспомнил о бедном Даланзьере и его нарядном красном платье.
Он послал нарочного к г-же Даланзьер с извещением о смерти мужа, так что, когда на обратном пути в Аспреваль он зашел к ней в Виркур, он встретил ее уже в подобающем наряде и в обществе Корвизо.
– Вот и вы, сударь,– сказал доктор Антуану, – живы и здоровы, по крайней мере с виду, потому что никогда нельзя знать, какие тайные зародыши назревают в здоровье, сохранившемся в наилучшем состоянии, особенно после такого занятия, которому вы подвергали свое. К счастью, я нахожусь тут, чтобы наводить в нем порядок.
Антуан ответил, что он очень недолго пробудет в Аспревале и скоро отправится в Париж, но Корвизо сообщил ему, что и он поедет туда же: сразу после свадьбы с г-жою Даланзьер он намерен покинуть Виркур. Его таланты сумеют найти применение у вельмож.
Во время этого разговора г-жа Даланзьер с восхищением смотрела на облюбованного ею урода. Она чувствовала привлекательность в его безобразии и мечтала о ласках на своей коже длинных черноватых ногтей Корвизо. Доктор, относившийся до сих пор к ней свысока, смягчился, когда узнал, что она сделалась богатой вдовой. Он так приручился, что накануне посещения днтуана согласился унаследовать от Даланзьера и его супругу, и его имущество.
Антуан поздравил нареченных, и сели за стол. Корвизо беспрерывно острил и паясничал, г-жа Даланзьер слушала его с упоением. Корвизо начал с того, что любезно стал издеваться над виркурскими дамами. Он не щадил их физические недостатки. Послушать его, так все они были или зобатые, или хворые, а потом он уверял, что ум у них самый недалёкий и тупой. Ни одна не заслужила пощады. Он не только разбирал их лица, но жестоко трунил над недостатками телосложения, а г-жа Даланзьер с удовольствием чувствовала, что у нее свежее, здоровое и чистое тело, и поглядывала на Антуана, словно ища воспоминаний в его глазах.
Между тем нужно было, наконец, переменить тему разговора, и Антуан осведомился об игумене Валь-Нотр-Дама. В обители не произошло перемен, если не считать приезда нового послушника, как говорят, из какого-то итальянского монастыря. Г-н де Шамисси страшно им увлекся, и теперь этот монашек вертит и игуменом, и обителью, у него замечательный и прелестный голос, кроме того, он умеет аккомпанировать на всевозможных инструментах. На клиросе он божественно поет. Он принялся учить монахов музыке. Эти добрые люди, которые за всю свою жизнь знали только свои псалмы, с трудом соответствовали подобным нововведениям. Стоило послушать, как гудел собор от этих усилий и как в саду они собирались группами, чтобы вместе разучивать то, что от них требовалось, и так старались, что пот выступал на лбу и перехватывало глотку.
С самого начала трапезы Корвизо сгорал от нетерпения спросить у Антуана о его братьях и ждал, что тот сам о них заговорит. Наконец, не мог дольше терпеть и сам задал вопрос г-ну де Поканси с притворным интересом.
