– Нравится? – с издевкой, зло, жестоко.

Тут она замерла, заревела, сдалась обессилено. А у меня в груди кольнуло, больно, ядовито, от осознания собственного сволочизма. Веду себя как м*дак, злой, безумный, ревнивый м*дак, который даже отреагировать достойно не может, превращаясь в жестокого отморозка. Твою мать.

Склонился к ней ближе, к самому уху и пошептал:

– Не переживай, я не трону тебя, волчица. Мне противно, от тебя за милю смердит другим оборотнем, – и, отпихнув ее от себя, пошел прочь. На пороге обернулся, смерил ее взглядом полным отвращения. – Из дома ни ногой. Поняла меня? Это теперь твоя клетка. Когда вернусь – не знаю, но моли Бога, чтоб к этому времени я успокоился, – и ушел, сбежал, испугавшись, что разорву ее в клочья, потому что зверь неумолимо требовал расправы.

Татьяна

Я помню, как чай пила у бабы Маши. Невкусный, дешевый, с запахом старого ссаного веника. Но я пила, чтобы не обижать старушку, маленькими глоточками, стараясь не морщиться, и закусывала плюшкой. Обычной, плохо поднявшейся, с жесткой корочкой. Старушка смотрела на меня и причитала, и никак не могла нарадоваться, что я ей помогла. А мне было стыдно – за что хвалить? За обычную человеческую вежливость и заботу? Так любой бы откликнулся.

Хотя нет. Не любой. Никто не откликнулся. Только я.

Когда спустя минут двадцать раздался нетерпеливый звонок в дверь, я извинилась и начала собираться. К бабе Маше пришли, и мне здесь больше нечего делать, да к тому же домой хотелось – все мысли о подарке Руслану. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это Бекетов. Прилетел на поиски меня, отчитал за то, что ушла без разрешения, не пойми куда и неизвестно к кому. Я попыталась утихомирить любимого, но он был непреклонен, пока к нашей беседе не подключилась баба Маша. Старушка божий одуванчик начала расхваливать меня на все лады, говорить, как ему повезло, что таких, как я, и не осталось вовсе. Я краснела, отнекивалась, как могла, а в результате все закончилось тем, что мы уже втроем сидели в кухне и пили невкусный чай.

– Больше никогда не смей уходить без разрешения, – пробасил Руслан, когда баба Маша вышла в другую комнату.

– Я просто хотела помочь, – ободряюще сжала его руку.

– В следующий раз накажу, – пообещал низким шепотом, от которого мурашки по спине побежали.

– Отшлепаешь? – поддела его, с удовольствием наблюдая, как на его лице расплылась хищная улыбка.

– Хуже, – к себе притянул и в губы впился, жестко, вынуждая подстраиваться, сдаваться.

– Ой, милые, – на пороге появилась бабулька, увидела, чем мы занимается, и пятиться начала, – совсем забыла, к соседке надо зайти.

– Баб Маша, да не надо, – высвободилась из наглых рук, отпихивая Руслана от себя, но поздно – хозяйки и след простыл.

– Руслан, ну что ты сделал?! Она теперь не пойми, что подумает! – с досадой всплеснула руками.

– Все то она подумала и ушла специально, – двинулся на меня, прожигая пронзительным взглядом.

– Руслан! Ты что?! Не смей! Не здесь!

– Здесь, дорогая моя, здесь. Сама напросилась. Обхватил меня, оторвал от пола и бесцеремонно в комнату отнес.

А дальше… сдалась, несмотря на странное место, на непонятную ситуацию. Растворилась в его руках, позволяя делать все, что хотел. Потому что это он был. Родной, любимый, всегда желанный. И все казалось таким правильным, и в то же время острым, на грани…

Только пробуждение вышло жутким. Открыв глаза, увидела его перед собой злого, мрачного, и взгляд такой… жесткий, ледяной, обещавший расправу. За спиной топтался Кирилл, глядя на меня с таким выражением, будто я гадина последняя. Но самое страшное не это. Запах, чужой, все тело мое им пропитано, каждый миллиметр, каждая складочка. Как такое возможно?! Я была здесь с ним, а теперь он стоит напротив, а я с ног до головы покрыта запахом другого мужика. Уже понимая, что это финиш, попыталась что-то сказать, только Бекетов не слушал. Каждое его слово – удар, каждый взгляд – нож под ребра. Я видела, как его штормит, а на лице проскальзывает целый спектр эмоций от бешенства до разочарования и тщательно скрываемой боли. Надо было что-то сказать, но у меня не было слов.

Я его предала. Почему? Зачем? Я не знаю! Я вообще ничего не знаю! Меня отравили? Подмешали чего-то? Не может быть! Я бы почувствовала! Все было невкусное, но обычное! Без отравы, химии, прочего дерьма! Я знаю, я уверена!

Тогда как… В голове не укладывалось.

***

Дома начался ад. Я не знала, что Руслан может быть другим. Жестким, циничным, грубым. В какой-то момент я испугалась, что он набросится на меня – янтарные глаза сделались волчьими, от человека ничего в них не осталось. Он унижал, больно бил словами, пугая переменами, своим новым образом. Впервые я узнала, что такое воля прайма, когда одной фразой запретил говорить, и как ни пыталась, не могла и слова из себя выдать, лишь мычала, как убогая. А потом ушел, хлопнул дверь, запретив выходить за порог, превращаясь из любимого мужа в жестокого тюремщика.

С трудом в комнату поднялась и долго мылась, пытаясь содрать с кожи память о чужих прикосновениях. Только там окончательно накрыло. Я была с другим! Позволяла иметь себя как угодно, ластилась мартовской кошкой, просила еще. У чужого мужика! Незнакомого оборотня.

Затошнило от мерзости, от отвращения к самой себе. Как тут отмыться, когда грязь везде? Снаружи, внутри – в каждой клеточке.

***

Два дня наполненные безумием, ужасом, сдавившим в железных тисках страха потерять Руслана. Я не знала, что сказать в свое оправдание, чтобы он поверил, понял, принял. Потому что словно не я там была, не со мной все случилось. Проигрывала в голове раз за разом тот день, пытаясь найти объяснение, зацепку, момент, на котором можно было повернуть назад, и не находила. Я не заметила подмены, не поняла, что это кто-то другой, а не Руслан. Что это было? Гипноз? Помутнение рассудка? Уже неважно. Уже все сделано! Насмешка судьбы: помощь старушке оказалась моей погибелью. Не знаю кем, зачем, почему, но все было разыграно как по нотам специально для меня. И лицо бабы Маши мне теперь являлось в ужасах, стоило только прикрыть глаза. Это же так подло – играть на порядочности других, так грязно! За что?

И я почти уверена, что Бекетов не простит. Альфа клана, прайм, сильнейший из сильнейших – он не переступит через свою гордость никогда. Ему не нужен порченый товар, не нужна жена, которая даже узнать подмену не смогла. Не простит.

Внутри агония, моя боль сплеталась с болью волчицы, рвущейся к своему волку. Готова за ним ползти хоть на край света, лишь бы простил, позволил быть рядом. Только вряд ли это возможно.

Два дня он не появлялся, не звонил, и я подозревала, собирался продолжать в том же духе. Он не хотел видеть меня, не хотел разговаривать, а я места себе не находила, изнывая от ожиданий. Хотела увидеть его, и в то же время боялась в глаза взглянуть, потому что сказать мне по-прежнему нечего.

На третий день у меня прорезался голос, и я вне себя от переживаний позвонила его сестре в надежде, что он там – в доме родителей. Ему самому не смогла позвонить – смелости не хватило и совести

Наталья ответила не сразу, наверное, после десятого гудка:

– Да, – и тут же меня окатило холодом, смешанным с презрением.

– П…привет, – от волнения я начала заикаться.

– Чего тебе? – грубо, резко, так, что под ложечкой засосало.

– Ты… ты не знаешь, где Руслан?

– Русла-а-а-ан тебе понадобился?! – с издевкой протянула она.

Проглотила горький ком, чувствуя, как опора из-под ног уходит.

– Просто скажи, знаешь или нет, – на коленях была готова умолять.

– Ну, знаю, и что дальше?

– Как он?

– Не все ли тебе равно? – каждая ее фраза как удар под дых.

– Нет. Я переживаю…

– Шла бы ты со своими переживаниями… подруга, – прошипела в трубку, и мне совсем плохо стало.