Моя ручка зависла над бумагой, я просто не знал, как это записать. По какой-то причине я рассердился на него, но только на мгновение.

– Я… я не верю в призраков, – произнес я.

– Я тоже, приятель. Понимаешь меня беспокоит другое. Я не понимаю, как все девушки видят одно и то же? – Он нахмурился. – Во всяком случае, вот по этой причине я не люблю детей. Не помню, чтобы видел ту малышку, которую ты нашел на крыше. Забавно, но и кошмарного ребенка-призрака я тоже здесь не видел.

Рядом с именем Гарриет я написал: «Похоже, ничего не знает».

– Может, этот отель – неподходящее место для детей, живых или мертвых, а?

К предыдущей записи я добавил: «Но детей не любит».

Мы вернулись в отель минут через двадцать, когда стало совсем холодно. Задержавшись у входа, я оглянулся на кровавую тропинку, которая убегала вдаль по пустынной дороге, а затем резко сворачивала в лес.

Арран упомянул, что в Женеве прихватил немного кокаина и других наркотиков. И я вдруг подумал: почему бы и нет? Теперь же мне не надо подавать пример. Беспокоиться, как бы не подраться в баре или не попасть в автомобильную аварию, или опасаться передозировки.

Поэтому мы направились в комнату Аррана, и по дороге он поинтересовался, не буду ли я против, если он пригласит Томи.

Я ответил, что не буду, но в глубине души я был против.

– Сначала она казалась той еще стервой, пока мы не потусили. На самом деле она хорошая, – говорил он.

– Как скажешь.

– К тому же она еще и горячая штучка.

Я рассмеялся. Когда Арран говорил, в его голосе всегда звучала легкая нотка сарказма. Он забавный, хотя сам того не осознает. Совершенно невозмутим.

– Как скажешь, – ответил я.

– Да ладно тебе, – фыркнул он. – Ты лжец, приятель. А я не считал тебя лжецом.

Кокаин я пробовал только однажды, когда мне было двадцать пять, вместе с Надей. И никогда не делал этого снова, но знаю, что она баловалась кокаином несколько раз. На работе, с коллегами, просто чтобы не уснуть, пока дожидалась партийной пресс-конференции, митинга или релиза по новому рассекреченному докладу, который должны были прочитать к полудню.

Арран скрутил для меня еще одну сигарету, и я сидел на краю его кровати, закинув ногу на ногу, и курил, пока он ходил за Томи. Его комната выглядела неряшливо, словно сначала он хотел уехать, а затем передумал. Он даже не пытался придать ей домашний уют.

А может, и пытался. Если бы я подольше оставался в его номере один, я бы поддался искушению просмотреть его вещи, поскольку их у Аррана, похоже, не так уж много. Но вскоре он вернулся с Томи, которая была завернута в пару дополнительных одеял.

– Сделаете мне такую? – спросила она, заметив мою сигарету.

Я указал на Аррана, который сидел на полу, раскачиваясь из стороны в сторону. Мне пришло в голову, что хорошо бы пригласить Таню, но я сомневался, что она одобрит баловство с наркотиками, и мне не хотелось злоупотреблять щедростью Аррана.

– Чем это вы двое занимались, что нюхаете так рано? – поинтересовалась Томи. – Чувства изливали?

– Арран рассказал историю о призраке из своего детства, – ответил я.

Томи села на пол у моих ног, и Арран дал ей прикурить.

– Та история не о призраке, – произнес он.

– Вы верите в призраков? – спросила она.

Арран сказал, что нет.

– Возможно. А ты? – ответил я.

– Я атеистка, – произнесла она, будто это все объясняло.

– А призрак связан с верой в Бога? – поинтересовался я поверх головы Аррана, который стоял на коленях на полу, склонившись над перевернутым зеркалом, принесенным из ванной, и давил крошечные кирпичики белого порошка, высыпанные из пакетика.

– Призрак подразумевает двойственность, – сказала Томи. – Нет никаких научных доказательств, что в человеческом теле заключена некая отделяемая нематериальная сущность, называемая душой, поэтому я не верю, что существует загробная жизнь. Я не верю в Бога. По-моему, когда человек умирает, на этом все и заканчивается. Догадываюсь, что ты не согласен.

Я не знал, с чего начать. Меня отвлекало постукивание ключей Аррана по стеклу.

– Нет, в такое я не верю, – сказал я.

Томи со смехом указала на меня:

– Религиозное воспитание. Я так и знала.

– Да, я вырос в религиозной семье, но любой мог бы догадаться. Я единственный, кто еще цитирует Библию на похоронах.

Похоже, мои слова не повлияли на ее самодовольство.

– Так ты считаешь, что у человека есть душа?

– На мой взгляд, наука объясняет как, но не почему.

– Нет никаких «почему»… Почему? – это детский вопрос.

– У тебя же диссертация по городскому фольклору!

– В бакалавриате я изучала историю и антропологию, а в магистратуре – урбанистику. Мне интересны события прошлого и их влияние на настоящее, а не абстрактные, недоказуемые понятия. И что?

Арран откинулся назад, улыбаясь чему-то своему. Я чувствовал, он наслаждается нашим спором. Признаюсь, я тоже, так как первый раз за долгое время почувствовал себя нормальным. Будто я снова в своем кабинете и ко мне приходят студенты. Один не согласен с оценкой за эссе, другой просит продлить срок сдачи. Иногда они хотят поговорить о том, что захватило их воображение на лекции. Мне очень нравились такие беседы. Как студентка, Томи наверняка была занозой в заднице. Но, по-видимому, кое-чему своих преподавателей она все-таки научила.

Я слышал, как Арран шумно нюхает кокаин. Затем он передал зеркало Томи, которая, откинув назад волосы, сделала так же. Я попросил чистый доллар, и Томи посмеялась надо мной. Вдохнув две дорожки, я удивился, как это было легко.

Томи сказала, что ей надо кое-что взять из своих запасов, и, когда она вышла из номера, Арран растянулся на полу, заложив руки за голову.

– Ты краснеешь, – сказал он.

Я ответил, что это реакция на кокаин, который заставляет сердце биться чаще.

– Если хочешь, можешь перепихнуться с ней.

– Да я ей даже не нравлюсь.

Он посмотрел на меня так, словно я сказал что-то невероятно детское:

– Приятель, это ж конец света!

Томи вернулась с бутылкой «Джека Дэниелса», и я подумал: «Ну вот, теперь пути назад нет».

Не помню всех разговоров, последовавших дальше, поэтому записываю их так, как удается вспомнить.

Арран почти не разговаривал, но много смеялся. По-моему, именно этого он и добивался.

Мы с Томи вернулись к разговору о дуализме. Я быстро выпил несколько рюмок подряд. Не могу описать, насколько хороши они были на вкус. Мне не удалось заставить себя посмаковать их.

– Зачем тратить время на суеверия и домыслы, когда вокруг так много событий. И они удивительны и буквально взрывают мозг, к примеру, другие галактики, черные дыры и космические путешествия. Вот на что следует тратить энергию мозга, а не на церковь! – С этими словами она стукнула кулаком по ковру.

– По-моему, размышления о том, зачем мы здесь, не пустая трата энергии мозга! Есть ли свобода выбора, являемся ли мы чем-то большим, чем просто животными…

– Нет, не являемся.

– Ты позволишь мне договорить?

– Конечно! – самодовольно ответила она.

Хотя я, наверное, тоже был доволен собой, поскольку на несколько минут попросту забыл, где нахожусь.

– Человеку важно чувствовать, что в жизни есть цель, – заметил я.

– А по-твоему, цели нет, если не веришь, что в конце пути получишь стикер и конфету? Будто жизнь теряет смысл, если потом не продолжишь жить где-то еще? Вот это точно бессмысленно!

– Как можно настолько совмещать в себе атеизм и такое… такое… ультраправое либертарианство, доктрину свободной воли?

– С чего ты взял, что я совмещаю?

Не помню, что я сказал в ответ, но, кажется, она обиделась. Хотя все равно признала, что является либертарианкой и всегда голосовала не так, как я. Поэтому, по большому счету, ее обида тоже не имела смысла.

Кокаин начал выветриваться. Мы нюхнули еще по две дорожки каждый. Томи сбросила одеяла, и я сел на пол, привалившись к кровати. Комната наполнилась дымом, и он согревал воздух.