— Вижу, — ответил Гибсен, и его рука опять потянулась к сапфиру. — Я… — Но ему нечего было добавить. — На этом экскурсия закончена, Брэбент?

— Не совсем, — кратко ответил доктор. — Рей, де Джувенел, вы можете возвращаться. Гибсен, ты останься. Надеюсь, это тебя чему-то научило. Сейчас ты мне нужен для еще одного опыта. И надеюсь, — он говорил через плечо, повернувшись ко всем спиной, — когда-нибудь вы поймете, что я был прав. Откажитесь от своих планов. Все.

Но на этом все не закончилось. Программой, которую Брэбент тщательно продумал во время молчаливого наблюдения за раненым лейтенантом Марном, как раз после первого приземления, было предусмотрено одно действие.

В предрассветных сумерках доктор сидел на кровати и смотрел в окно, в котором виднелись только серые контуры домов.

Несколько дней назад гормены со всей очевидностью дали ему понять, что его работа близится к завершению. Все, что они хотели знать, узнали. Главное было сделано. Еще оставались некоторые детали, но они были столь несущественны, что гормены в любой момент могли прекратить исследования. И тогда…

Помимо принципов работы мозга у землян были и другие вещи, которые гормены хотели бы узнать. Хотя они уже кое-что получили от Джероффа и Чепмена, но все остальное собирались исследовать как можно быстрее а именно: психологическую восприимчивость и состояние болевого шока. И как всегда, исследования будут детальными и основательными, что предвещало землянам ужасные мучения.

Доктор чувствовал себя разбитым и опустошенным. Его волновали не предстоящие лабораторные вскрытия тел, а то, что все его товарищи, кроме одного, умрут с чувством ненависти к нему.

Брэбенту такая перспектива не нравилась.

Его профессия этого не допуская. Психолог обязан следить, чтобы психика людей находилась в уравновешенном состоянии, и если у пациентов самопроизвольно возникло к нему чувство ненависти, то здесь была значительная доля его вины. То же самое с любовью. Он держался в стороне и пытался быть независимым от временного эмоционального состояния окружающих его людей. Этого требовала его работа.

Но сейчас Говард Брэбент остался совершенно один. На всей планете не было ни души, которая бы любила, уважала его или доверяла ему. Даже осиротевшие дети Крешенци, завидев его, убегали и прятались.

Брэбент вздрогнул, потом резко выпрямился.

С нижних этажей послышалось приглушенное щебетание и какой-то шум. Брэбент встревожился. За это время он очень хорошо изучил горменов и знал, что эти существа строго придерживаются своих привычек, в которые не входила подниматься до рассвета. Он внимательно прислушался, но ничего не смог уловить, кроме того, что все гормены были уже на ногах. Постепенно Брэбент расслабился, но все еще продолжал хмуриться; за последние дни это стало обычным его состоянием.

Он с легкой завистью думал о своих товарищах по несчастью, находившихся в каких-то ста ярдах от него. Они хотя бы были вместе. Да, это его работа — следить за моральным состоянием. И сейчас, несмотря на то, что за последнее время он многое узнал об их слабостях, недостатках и даже скрытых внутренних пороках, он любил — нет, нуждался в них, в их уважении и теплоте. Ведь они были его друзьями, были всем, что он имел.

А ведь было время, когда Брэбент, еще будучи новичком, мечтал о дружелюбной, без всяких неврозов команде межзвездного корабля. Врач обязан работать с теми, кто под рукой — таков закон. И не он его придумал. Этот закон был установлен с незапамятных времен знахарями, потом утвержден хирургами и обоснован Александром Флемингом и всей медицинской наукой. Кроме того, современна? медицина, базируясь на многовековой практике, спасла так много жизней, что это не могло не снизить уровень психологических требований в пользу чисто физиологических.

В современных больницах рождение ребенка с отрицательным резус-фактором — обычное дело, но на чужой планете, если не принимать во внимание смерть матери, ребенок обречен. Поэтому колонисты просто не могут себе позволить нести в своих генах и хромосомах риск резус-отрицательной реакции, или клеточной анемии, или агаммаглобулинемии и тому подобное.

Едва ли на Земле найдется ребенок, которого, начиная с первых месяцев жизни, хотя бы раз не касался скальпель. На Алефе Четыре скальпеля под рукой может и не оказаться. Конечно, в каждую партию входили один или два врача, но если что-нибудь случится с ним самим? Исход может быть фатальным.

Таким образом, первая часть тестов на пригодность к полету — это скрупулезное генетическое исследование, и в этой части планеты проходной показатель равнялся ста процентам. Очень многие, желающие попасть на корабль, во время первого теста отсеивались. Критерием отбора оставшихся была надежность, но не та абсолютная психологическая и физическая надежность, которую можно считать идеалом, а надежность в рамках выполняемой ими работы…

Да, Брэбент скучал по своей команде. Ему нравились и были нужны сейчас все без исключения. Он даже любил их. Будь то невротики или нет, надежные или ненадежные. Сочувствовавшие или противники. Сейчас он был уверен, что еще нужен, им.

Издалека и откуда-то сверху послышался резкий дребезжащий гул. На улице уже было светло.

Брэбент вскочил на ноги и бросился к окну пытаясь разглядеть, откуда доносится звук. Что-то приближалось, гул нарастал и уже превращался в оглушительный рев.

Свет, пламя прорвались сквозь облака.

— Он уже здесь, — прошептал Брэбент, всматриваясь в небо.

Огромный, невероятных размеров космический корабль в ореоле ослепительного пламени совершал посадку. Обжигая каменные стены ближайших домов, он сел прямо на площади возле разграбленной ракеты землян. Эта громадина была намного крупнее «Первопроходца П», болтающегося сейчас где-то на орбите, крупнее любого другого корабля землян, который когда-либо бороздил пространство. В пределах Солнечной системы такие крупные корабли были просто не нужны, но даже те, которые летали к другим мирам, не могли сравниться с этим монстром. Он возвышался на площади в виде цельнометаллической башни высотой в двадцатиэтажный дом.

Брэбент стоял у окна и рассматривал замершего гиганта, блестевшего в лучах восходящего солнца. К кораблю со всех сторон уже сбегались гормены. Этим и объяснялось их столь раннее пробуждение — они ждали свой самый большой корабль, который сможет забрать всех их вместе с землянами и куда-то доставить.

— Ну вот ты и прилетел, — прошептал Брэбент; от усталости у него кружилась голова. — Что же, я готов. … Всех землян еще до полудня повели на корабль. При этом Брэбенту поручили роль «погонщика». Они шли на корабль, захватив с собой все, что могли донести.

Гибсен и де Джувенел, проходя мимо Брэбента, довольно громко ругались в его адрес, но он даже не взглянул на них. Мери Марн осторожно несла ребенка. Тот разрывался от плача, да и сама Мери была готова разрыдаться. Ретти сопровождал двух детей Крешенци. А у Сэма Джероффа во время посадки был вид человека, который терпит кораблекрушение в открытом море и видит, что спасательное судно уходит все дальше. Последней шла Рей Уэнсли. Они на миг встретились глазами, но девушка сразу же отвернулась.

— Проходите внутрь, — пробормотал Брэбент и зашел следом за всеми.

К землянам был приставлен всего один вооруженный охранник, сейчас молчаливо стоявший у входа. Он держал в руке скорострельный тепловой пистолет. В ограниченном пространстве ракеты он мог убить любого, кто попытался бы сбежать.

Остальные его соплеменники были заняты более важными делами — готовили к полету ракету землян, сносили аппаратуру и снаряжение из штаба на площадь.

— Иуда! — прошептал де Джувенед, проходя мимо Брэбента.

Тот даже не отреагировал; он стоял и смотрел в пустоту.

Рей Уэнсли прислонилась к прохладной металлической перегородке и закрыла глаза. Донимал резкий, неприятный запах, исходивший от охранника. Сам отсек был абсолютно пустым. Себе гормены обеспечивали хоть какой-то комфорт, но совсем не позаботились об условиях для узников. Полет, казалось, предстоял долгий и тревожный. О направлении приходилось только догадываться.