Взгляд ее был чист, голос спокоен:

– Я – это я.

– Селия?

Она, едва улыбнувшись, кивнула.

Но Оливер все еще боялся поверить.

– Поклянись!

Она покачала головой:

– Ибо учат мудрецы – клясться нельзя, даже если клятва правдива, ибо каждый раз, произнося клятву вслух, ты умаляешь уважение к ней в своей душе…

Он рассмеялся – счастливым, почти безумным смехом, обнял ее, притянул к себе.

– Это ты… А я уже думал, что потерял тебя… что она заняла твое место, – бормотал он, гладя ее по волосам, сметая с них налипшие листья. Она молчала, прислонясь головой к его плечу. Однако радость затенила новая мысль: – А… это произошло? То, о чем она говорила?

– Все знания о прошлой жизни сейчас со мной. Но, – она подняла голову, взглянула ему в глаза, – с тобой я прежняя.

– Ничего другого я и не хочу.

– Так-таки ничего? И есть не хочешь?

– Теперь я вижу, что это взаправду ты!

– Нет, в самом деле… – Она высвободилась из его объятий и направилась к сваленным вещам. – Когда ж это мы в последний раз ели? Ничего не помню…

– Погоди, я сам посмотрю. По правде говоря, я и сам не помню. Вчера как-то было не до еды… вчера… но вчера была другая жизнь… для нас обоих.

Селия промолчала, рассеянно глядя, как Оливер шарит в мешке. Есть было всего ничего – последний кусок холодного жилистого мяса и остатки хлеба, отданного Топасом. А голод внезапно навалился зверский. И они съели все до последней крошки, но Оливера это не огорчало: не было за все время случая, чтобы они не раздобыли себе пропитания, – с чего же теперь переживать? Но это соображение породило другое.

– Первый раз жалею, что у нас нет вина и который месяц довольствуемся мы водой да изредка – дурным пивом…

– Да?

– Сегодня бы я выпил. За нас с тобой.

– Пожалуй. – В ее голосе была некоторая отстраненность, и это не укрылось от внимания Оливера.

– Что с тобой? Я тебя чем-то обидел?

– Нет. Но… мне довольно трудно справиться с тем, что со мной случилось. Со всем. – Она развела ладони в стороны четким округлым жестом, которого раньше Оливер за ней не замечал..

– Это из-за того, что ты помнишь жизнь Алиены?

– Если бы только жизнь… – сказала она, и Оливер вдруг осознал, что Алиена умерла и более двадцати лет пробыла мертвой.

– Ты помнишь то, что было после смерти?

– Да, к сожалению. – Щека ее вполне узнаваемо дернулась.

– И… что?

– Об этом не нужно знать.

– Мне?

– Никому. Я бы тоже предпочла не знать. Это неестественное знание для человека. Пожалуйста, спрашивай меня о чем-либо другом.

Оливер был только рад этому предложению. Он о многом хотел спросить ее… об очень многом, и ничего из того, о чем он намеревался говорить, не относилось к области запретных знаний. Но выбрал он все-таки один вопрос.

– Ты ничего не говоришь о нашем будущем.

– Нашем? Но я не знаю, останешься ли ты со мной.

– После того, что между нами было?

– Именно. Помимо прочего, я все еще являюсь беглой преступницей.

– Я тоже ко многому причастен.

– Нет. Не важно, что ты совершил, свидетелей не было. Перед законом ты чист. Но если тебя схватят вместе со мной…

– Не стоит продолжать. Все уже было сказано. И все решено, кроме того, что нам делать.

– Не можем же мы вечно блуждать по Заклятым землям.

– А за их пределами – слуги Трибунала… Хотя… мы можем покинуть империю…

– Уехать отсюда возможно только морем. А сейчас – зима… впрочем, в южных портах навигация иногда об эту пору закрывается не полностью. Ближайший порт – Фораннан…

– И я не думаю, чтобы фискалы стали разыскивать тебя в Фораннане. Слишком далеко от Эрда.

– Как раз там и могут. У карнионцев – слава еретиков, даже у церковников. Однако наглость – лучшее оружие.

Оливер улыбнулся. Сказать такое способна только Селия.

– И главное счастье жизни. Может, нам стоит воспользоваться рекомендацией Топаса и двинуться прямиком в «Торговый дом Антона Кортера», предложить свои услуги и потребовать вознаграждения? Но, если без шуток, я вовсе не настаиваю на этой дороге. Можно вспомнить другой совет Топаса и поехать в Свантер. А можно ехать дальше по плоскогорью, и…

– Перейти на другую сторону моста – и не надо представлять, с какими чувствами шла я в ту сторону. Удивительно глупо… Я безумно боялась, боялась и хотела узнать, какие секреты там таятся. А теперь я и так знаю, что тайн больше нет. Все это было… было здесь – те страшные чудеса, о которых мы слышали, – но они умирают, тихо умирают собственной смертью, и у меня нет никакого желания их добивать. Не хочу. И теперь я больше не боюсь.

– А я боюсь, – признался он. – Именно теперь. Можешь презирать меня за слабость.

– Ты настолько силен, – она медленно подбирала слова, – что можешь позволить себе иметь слабости. Я – нет.

– Ты всегда считала меня сильнее, чем я есть.

– Напротив, это ты себя недооцениваешь. И если мы не расстанемся…

– А мы, конечно, не расстанемся. И не надо больше говорить об этом. Если нам суждено странствовать – будем странствовать.

– Я так понимаю, это значит – едем в Фораннан и садимся на корабль?

– Если у тебя нет других предложений.

– Нет. Сейчас я намерена слушать тебя. Раньше у меня была определенная цель… и, достигнув ее, я чувствую некоторую растерянность.

– И ты хочешь, чтобы решение принял я?

Она кивнула.

– Хорошо. Хотя я прекрасно понимаю, что твоя растерянность скоро минует… Я предлагаю ехать в Фораннан.

– Согласна.

Она намеревалась встать, но прежде, чем она это сделала, ее остановил его голос:

– И еще – я никогда не буду звать тебя Алиеной.

Она взглянула на него, потом снова кивнула:

– Это справедливо.

Селия подошла к сваленному на плаще оружию. Оливер нагнулся поднять брошенный ночью на землю нож, вытер его, сунул в ножны и замер. Селия в задумчивости смотрела на лежащие мечи, словно силясь решить какую-то трудную задачу. Затем протянула руку, подняла меч Козодоя и сосредоточенно взвесила его. А затем взяла свой ремень и начала перетягивать ножны с тем, чтобы оружие находилось за спиной.

– Что ты делаешь?

Она вздрогнула, и та самая растерянность… какой-то детский испуг отразился на ее лице. Потом исчез.

– Но ведь так же гораздо удобнее.

Когда они выезжали со стоянки, оба меча были у нее за спиной – крест-накрест. Арбалет – у седла, Никогда Селия так не ездила.

Но он никогда не назовет ее Алиеной!

В один из последующих дней она ему сказала:

– Конечно, она обучалась военному делу в лучших старинных традициях. Ее семья выводила свои истоки от природных карнионцев… Так ли это на самом деле – Бог знает, но семья была чрезвычайно старинная и гордая, с установившимися обычаями, равно почитающая доблесть и знания… – Она тяжело вздохнула. – Война, оружие, круг чтения… Я думаю, Найтли испытывал некое извращенное удовольствие, прививая мне определенные привычки Алиены, взращивал их во мне. Ведь Алиена во многом была полной моей противоположностью. Но если ее никто не посмел бы упрекнуть в том, что ее привычки и занятия не подобают женщине – по знатности рода, то в меня, наоборот, все тыкали пальцами.

– Я тебя никогда не стану упрекать.

– Так Найтли тебя не предусмотрел в своем плане…

– Он не заслуживает, чтобы ты о нем говорила. Только… – Он запнулся. – Если Алиена была из карнионского рода, а ты получила ее знания, то…

– Да, – подтвердила она невысказанную мысль. – Теперь бы я могла ответить на многие твои вопросы.

Оливер внимательно посмотрел ей в лицо, привычным движением взял за руки:

– Когда-нибудь ответишь… Но сейчас я не хочу об этом спрашивать.

Ее губы почти не шевелились, когда она произнесла:

– Я тоже этого не хочу.

Вдоль старой торговой дороги они добрались до Фораннана. Выглядели они, должно быть, чучела чучелами, обносившиеся, обросшие, отощавшие, – охота эти дни шла плохо, как никогда, одной же любовью, как это ни печально, сыт не будешь, и тем более не накормишь лошадей. Поэтому у несчастных «полководцев» вид был хуже некуда.