– Кто… – начал Гаррисон.
В поле зрения снова возник австралиец. Темный, расплывчатый силуэт в ослепительном ореоле лампы пританцовывал, подпевая «Говорящим Головам».
– Фа-фа-фа…
Танцующий в длинном пуховике поверх футболки и шорт, притопывающий сандалиями, надетыми на носки, он выглядел до смешного нелепо, однако при виде заткнутой за пояс пушки сорок пятого калибра становилось уже не до смеха.
– Классика не стареет! Так, о чем ты там?
Складывалось стойкое впечатление, будто этот тип без ума и от своей работы, и от «Talking Heads». К музыке «новой волны» Гаррисон всю жизнь был равнодушен, но именно эта песня начинала внушать ему немалое отвращение.
– Кто ты?
– Тот самый тип, что испортил тебе отдых, – с улыбкой откликнулся оззи[5].
Да, он, определенно, был крайне доволен собой. И не без оснований.
– А зовут меня Мартин Эйкс.
Гаррисон насторожился. Скверный признак. Имени – даже псевдонима – ему называть не следовало. Тем более, без всякой надобности. Если только…
– Ладно, на твой вопрос я ответил, теперь моя очередь. Кто навел вас на заложника в Момбасе?
«Твою ж мать!»
Гаррисон разом похолодел. Выходит, все это – не случайность. Охота велась именно на него, а Эйкс в ней главный игрок или работает на главного. И дело каким-то образом связано с момбасской затеей русских. Откинув голову на спинку кресла, к которому был привязан, Гаррисон мысленно взмолился о том, чтобы оно не коснулось Джины. Он знал: вскоре настанет очередь боли. Методикам противодействия допросу его обучали. Плен был постоянным кошмаром для любого морпеха, особенно для спецназовцев, но Гаррисону и в голову не приходило, что этот тренинг может пригодиться здесь, в Калифорнии. Он помнил: рано или поздно ломаются все. Инстинкт самосохранения… Лишенный возможности как-нибудь освободиться, он продержится, сколько сумеет, затем зальет им в уши какую-нибудь более-менее правдоподобную выдумку, ну а затем его прикончат, и он никогда больше не увидит Джины.
«Прекрати вспоминать о жене, – велел Рэй Гаррисон номер два. – И выпусти меня из ящика».
Легко сказать, да непросто сделать: на этот раз Джина тоже была где-то здесь, в районе боевых действий.
– Верно. Я подозревал, что ты будешь молчать. Поэтому и подумал о кое-какой дополнительной мотивации, – сказал Эйкс, бросив взгляд в сторону и кивнув.
Гаррисон до отказа повернул голову туда же. Он понял, что его ждет, еще до того, как сюда притащат ее. Правда, это ничуть не мешало молиться о том, чтоб он оказался неправ, но в следующую минуту от всей его готовности продержаться подольше не осталось и следа: двое подручных Эйкса выволокли вперед кресло со связанной Джиной. Рот ей заткнули кляпом. Отчаяние и ужас во взгляде жены резали, точно нож, вонзившийся в грудь.
– Погоди. Послушай, я просто не знаю, – умоляюще заговорил Гаррисон. – Это же не моя работа. Я просто иду, куда начальство укажет.
Похоже, Эйкс в это не поверил. Во всем происходящем чувствовалась какая-то жуткая безысходность. Гаррисон снова вывернул голову так, чтоб бросить взгляд на Джину: ему очень хотелось сказать ей, что все будет окей, однако он понимал: правда крупными буквами написана на его лице, для жены он, можно сказать, открытая книга. Охватившая Гаррисона паника одолела даже острую, жгучую ненависть к Эйксу – к тому, кто посмел причинить его жене зло. Таким беспомощным он еще не чувствовал себя никогда в жизни.
– Ну что ж, еще раз: кто вас навел? – спросил Эйкс.
Голос его звучал так, будто он очень расстроен, огорчен неуступчивостью Гаррисона. С этими словами он вынул изо рта Джины кляп, и та раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но тут же замерла, увидев в руке Эйкса пневмопистолет из тех, какими пользуются для забоя скота. Ужас лишил ее дара речи.
Эйкс повернулся к Гаррисону и нажал на спуск. Из ствола пневмопистолета с лязгом выдвинулся и тут же втянулся обратно ударник – шестидюймовый стальной стержень. Эйкс приставил пистолет к виску Джины, и тут-то Гаррисон понял, что такое настоящая, истинная безысходность.
– Как думаешь, все шесть дюймов она осилит? – спросил Эйкс, глядя на Джину так, точно ему просто не терпится это проверить.
Гаррисон рванулся на волю. Пластиковые стяжки впились в тело, до крови раздирая кожу, но Гаррисон должен был заставить Эйкса отвести кровожадный, безумный взгляд от жены, сосредоточиться не на ней – на нем.
– Гляди сюда… сюда гляди! – с дрожью в голосе прохрипел он.
Эйкс устремил на него вопросительный взгляд.
– Я бы ответил, если бы знал. Спрашивай о другом, о чем хочешь. А этого я сказать не могу. Потому что не знаю! – выкрикнул Гаррисон, глядя Эйксу в глаза, стараясь отыскать в его взгляде хоть что-нибудь человеческое, хоть как-нибудь убедить его в том, что не лжет.
– Ну что ж, верю, – наконец-то откликнулся Эйкс, опустив пистолет.
Подобного облегчения Гаррисон не испытывал никогда в жизни. По щекам Джины катились слезы.
– Рэй… Рэй, – пролепетала она, пытаясь, преодолев ужас, что-то сказать мужу.
– Все будет окей, детка… обещаю, – откликнулся Гаррисон, в душе молясь, чтобы это не оказалось ложью.
Эйкс выключил музыку и смерил Джину взглядом.
– Вынужден огорчить тебя, детка. Ни о каком «окей» и речи не может быть, – сказал он, поднимая пневмопистолет к ее виску.
Шесть дюймов нержавеющей стали с тошнотворным хрустом пробили череп и, щелкнув, снова втянулись в дуло. Так, в один миг, и закончилась жизнь жены Рэя – сильной, энергичной, умной красавицы Джины Гаррисон. Казалось, миг этот растянулся на целую вечность, словно бы время замедлило ход, вынуждая Гаррисона рассмотреть, пережить гибель Джины во всех нестерпимых подробностях. Тело жены безжизненно рухнуло на пол, точно еще один кусок мяса, еще одна бычья туша.
Ослепленный яростью, Гаррисон снова рванул стяжки, забился, силясь освободиться. Он убьет Эйкса голыми руками! Зубами глотку перегрызет, узнает вкус его крови…
– ТЫ НИЧТО! СЧИТАЙ, ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕТ! СЛОВО ДАЮ… НАЙДУ ТЕБЯ И ПРИКОНЧУ! ХОЧЕШЬ УБИТЬ, ЛУЧШЕ УБЕЙ СЕЙЧАС: ДРУГОГО ШАНСА НЕ ПОЛУЧИШЬ!
Казалось, Эйкс призадумался над этой угрозой, и тут Гаррисон почувствовал, что стяжки подаются. Еще рывок, треск дерева – и он, едва заметив боль в вывихнутом большом пальце, отчасти освободился от кресла, к которому был привязан.
Эйкс невозмутимо вытащил из-за пояса «сорок пятый» и направил его на Гаррисона.
– Благодарю за подсказку.
Все вокруг исчезло во вспышке дульного пламени.
Глава пятая
Трупик мыши был полностью выпотрошен и обескровлен. Кей Ти задвинула лоток с крохотным тельцем в муфельную печь для сжигания отходов. Согласно доктору Хартингу, это и означало держаться «на острие», на передовом крае науки. А где легче всего держаться на передовом крае науки, как не в секретных военных лабораториях? Уж в этих стенах слова «этика» не услышишь!
– Прости, дружок, – сказала она, включая печь.
Все, могущее пригодиться, из животного было извлечено. В печи сгорит только плоть, пустая оболочка. Возможно, то было суждено судьбой.
Печь тихо загудела. Не слишком-то пышные проводы…
И отчего только они до сих пор ставят опыты на животных? На ум приходили слова «бессмысленная жестокость», однако Кей Ти тут же вспомнила о предстоящей работе. Возможно, возможно, она и не «бессмысленна», но уж жестока – наверняка.
Сзади с шипением отворилась дверь, но Кей Ти даже не обернулась.
– Готовы? – с порога спросил доктор.
«Нет», – подумала Кей Ти, нащупав монетку в кармане.
– Готова, – ответила она вслух.
Глава шестая
Снились ему машины. Ему… А кто он, собственно, такой? Человек, мужчина (это он знал) и видит во сне машины – огромные, словно бы неземные, с собственной музыкой. По странно знакомым мрачно-серым покатым холмам с вкраплениями рек, сияющих неоново-синим светом, тянулась к самому горизонту некая сеть, а строили ее миллионы странных механических тварей…
