– Ничего. Денег у меня полно.

Они выпили кампари с содовой на станции и наконец дождались автобуса.

От Вентимильи начинался подъем в гору, автобус остановился в нескольких сотнях ярдов от виллы. Взбираться дальше по склону пришлось пешком.

К тому времени как они доплелись до виллы, все уже сидели за большим овальным обеденным столом. Папа поднялся, остальные глазели на них в молчании, которое Луиза сочла грубостью. Выслушав, как папа обратился к Стелле, поблагодарил ее за приезд и представил свою жену, Диана заявила:

– Как видите, за столом больше нет места, вот я и подумала, что вам, девушки, стоит устроить пикник в саду. Зайди на кухню, Луиза, Мария скажет тебе, что взять.

Не говоря ни слова, Луиза взяла Стеллу под руку и вышла. В кухне Мария выкладывала на блюдо жареную курицу.

– Ici votre déjeuner.

На отдельном подносе были приготовлены холодная ветчина, багет, кусок бри и немного фруктов. И никакого вина, только бутылка «Пеллегрино».

– Bon appétit, – крикнула вслед Мария, пока Луиза уходила с подносом. Они бродили по саду, пока не нашли тенистое место. Стелла взяла с подноса бутылку, чтобы его было удобнее нести.

Когда они наконец устроились, униженная и рассерженная Луиза с трудом выговорила:

– Мне очень жаль. Я ужасно сожалею, и мне стыдно. – У нее брызнули слезы. – За этим проклятым столом мне всегда хватало места, и с легкостью нашлось бы еще одно.

Стелла протянула ей бумажную салфетку.

– Может, она не любит евреев. – Тон был легким, но в этом замечании сквозило такое обилие печального опыта, что Луизе стало еще тяжелее.

– Ты – моя лучшая подруга, мой отец знает об этом, ты потратила целый день своего отпуска, чтобы помочь им. Мне так стыдно. Твои родные всегда были добры ко мне. – Помолчав, она еле слышно добавила: – Ненавижу стыдиться за своего отца. Он стал тряпкой, он постоянно уступает ей. Терпеть этого не могу. И ее ненавижу.

– Ну, их ты не переделаешь. Остается лишь принять их такими, какие они есть, и не давать себя в обиду.

– Легко сказать.

– Во всём так.

– Знаешь что, сейчас пойду и раздобуду нам бутылку вина. У Марии на кухне наверняка найдется.

– Неплохо придумано.

Какими разными бывают семьи, думала Стелла, пока Луиза ходила за вином. Ей самой часто казалось, что отец душит ее то своим любопытством, подробно расспрашивая о работе журналиста, то периодическими упреками за то, что она не изучает медицину в университете. А тетушки и мать непрестанно изводили ее расспросами о женихах и браке. Но они хотя бы беспокоились за нее, пусть и раздражали этим. А несчастной Луизе приходилось терпеть слабовольного отца, озлобленную мать и враждебно настроенную хищницу-мачеху.

– В холодильнике нашлась бутылка розе́. – Луиза плюхнулась на землю напротив Стеллы. – Надо было тебе начать, не ждать меня. Я еще прихватила два помидора.

– На самом деле, – сказала Стелла, пока они делили багет, – это даже лучше, что ты всецело предоставлена мне. И здесь приятнее, чем сидеть в нашей душной квартирке. Когда я уезжала, Лондон будто кипел на медленном огне.

– Да уж. Потому что у нас все окна выходят на юг, и ни единого деревца поблизости нет, – она разболталась, оценив тактичность Стеллы и опасаясь, что снова окажется на грани слез.

– От Джозефа нет вестей?

– Писем он почти не пишет. Самое забавное, что он всего в нескольких милях отсюда.

– Правда? И где же?

– Где-то в Кап-Ферра. – Песочница для самых богатых, мелькнуло в голове у Стеллы. – Ну и я, разумеется, не могу писать ему туда – в Лондоне я пишу на адрес его конторы. Он планирует провести здесь шесть недель с родными и целой толпой друзей, а когда вернется, весь загорелый и виноватый, я постараюсь разобидеться на него, но у меня ничего не выйдет.

– Ну, насчет его виноватости не знаю, а вот ты определенно загорела. У тебя прелестный оттенок загара, дорогая моя, только не перестарайся. Ты не поверишь, сколько здесь в округе на пляжах этаких ящериц, трясущихся старух с морщинистой кожей цвета конских каштанов.

Обе разглядывали тела друг друга. Луиза щеголяла в коротеньких ярко-голубых шортах и верхней части бикини: эта одежда оттеняла ее позолоченную солнцем фигурку – хрупкие плечи, плоский живот, длинные стройные ноги, педикюр бледного розового оттенка. Она бесспорно красива, с уколом зависти думала Стелла, тело которой было лишено всех этих достоинств. Ее будто сначала слепили, а потом сжали, так что шея вышла слишком короткой, талия очутилась под самой грудью, бедра и икры составили ноги, для которых самым подходящим определением было «коренастые». А от солнца она покрывалась сыпью.

Но ее лицо во многом сглаживало впечатление: чудесные черные волосы кудрявились пышной шапкой, серовато-зеленые глаза над высокими скулами искрились любопытством и умом, и родинка так удачно сидела под маленьким, но выразительным ртом. Очки она носила почти постоянно и читать без них не могла, но когда все-таки снимала их, внешне сразу становилась моложе и беззащитнее.

– Я так сильно потею, – сказала она, заметив, что Луиза разглядывает ее. – Особенно кожа головы. – И она виновато улыбнулась.

Разговор зашел о чтении. Луиза рассказала ей про Катерину Сфорца, а Стелла – про одну флорентийку, которая, собираясь замуж за короля Франции, взяла с собой повара.

– …и этим навсегда преобразила французскую кухню.

– Каким образом? Травила людей?

– Нет. Ну, может, кого-то она и отравила, но главное – объяснила французам, что смысл соусов в том, чтобы подчеркивать вкус всего, что они едят, а раньше соусами пользовались просто для того, чтобы незаметно было, что мясо с душком.

– Так ты об этом сейчас читаешь? Что же это за удивительная?..

Но Стелла перебила ее:

– Об этом я читала еще давным-давно. Нет, сейчас у меня «История западной философии» Бертрана Рассела. Мой отец так возмутился, узнав, что я ее не читала, что прислал мне ее домой с курьером. Луиза, я, наверное, уже поеду. Мне надо успеть на поезд и вернуться к ужину. Так что лучше мне прямо сейчас повидаться с твоим отцом и отдать ему деньги.

Они собрали остатки на поднос и вернулись в дом. Там было нечем дышать от жары и очень тихо – почти все устроили себе сиесту. Отец Луизы дремал в кресле в гостиной.

– Прости, дорогая, что-то меня разморило.

– Стелла привезла тебе деньги. – Она укоризненно возвышалась над ним, желая видеть «папу-без-Дианы». Он и стал им.

– С вашей стороны было чрезвычайно любезно проделать такой долгий путь. Я вам несказанно признателен. Вы знаете, сколько здесь? Чтобы я выписал чек, если ваших родных это устроит?

– Здесь сумма, равнозначная пяти сотням фунтов. Чек нужно выписать на имя моего отца, доктора Натана Роуза.

– Так… – Он взялся за чековую книжку, которая лежала наготове перед ним на столе. – Можно еще узнать его адрес? Я обязательно должен написать ему и поблагодарить.

– У меня есть его адрес, папа. А Стелле уже пора, чтобы успеть на поезд.

– Ну, в таком случае позвольте хотя бы отвезти вас на станцию.

Это было кстати. Он снова стал ее обаятельным и симпатичным папой.

Стеллу он посадил вперед и во время поездки без умолку беседовал с ней, расспрашивал ее, как проходит отдых, приглашал их обеих к себе в клуб осенью. На станции он проводил их до перрона, где уже ждал маленький поезд. Стелле он пожал руку, потом наклонился и поцеловал в щеку.

– Вы меня спасли. Не могу даже выразить, как я вам благодарен. Пожалуйста, передайте это вашим родным, хорошо?

– Непременно.

Стелла и Луиза обнялись.

– До встречи в Мондебри[3].

– Это так вы называете свою квартиру? – спросил он, когда они вдвоем вернулись в машину.

– Да. Довольно меткое название.

– Вам не хватает мебели и тому подобного?

– Не то чтобы не хватает. Все самое необходимое у нас есть. Стелле кое-что подарил ее отец.