– А я Арцыбашевым зачитываюсь. Его «Саниным» особенно. И ничего фривольного в романе не нахожу, – тоже стала оправдывать автора. – По манере и стилю – реалист и натуралист.

– Да этот Санин подлец, – вскипела Натали. – Смысл жизни для него не помогать ближним, а брать от жизни сколько можно. Сестре посоветовал уничтожить ребёнка, подстрекает Соловейчика к самоубийству, избивает Зарудина, который после этого убивает себя. Одно слово – мерзавец.

– Скорее – современный человек, – голоса куда-то удалялись, будто поднимаясь в небо и растворяясь там, а вместо них во вселенной нежно за- звучал вальс.

В Рубановке болезнь окончательно свалила его, словно ждала, когда он доберётся домой.

Глотая порошки и микстуры, Аким поначалу безучастно глядел в потолок, но вскоре его внимание захватила огромная чёрная ворона, выбравшая местом дислокации ветку тополя, и, в свою очередь, с не меньшим любопытством наблюдающая оттуда за Акимом.

А может, ему так казалось после стихов Бальмонта: «Как там говорила Натали? Важны ощущения, оттенки личных переживаний, а не сама действительность, – кашлял он, наблюдая за птицей. – Нет, от действительности никуда не деться. Просто следует всё это совмещать».

– Папа', – позвал отца. – Не сочти за трудность выполнить пожелание больного.

– Да любое. Особенно выпить за твоё здоровье.

– Выпей, а закусить вынеси кусочек сыра вон той вороне, – кивком головы указал на тополь с сидящей на ветке чёрной птицей.

– Чем бы дитя не тешилось, лишь бы выздоравливало, – выполнил просьбу, и вместе с сыном наблюдал за действиями, как он выразился, карги. – Это ты басню Крылова вспомнил? – стал выяснять подоплеку события. – Чем чёрт не шутит? Может и лисица прибежит?! – мечтательно поласкал взглядом висевший на стене бельгийский двуствольный «Лебо» с роскошной гравировкой. – Семьсот пятьдесят рубчиков ружьецо, – неожиданно вспомнил цену. – Это сколько же надо лисьих шкурок добыть, дабы окупить его? – стал подсчитывать в уме количество, но сбился, выпил коньяку и понёс вороне закуску.

Через пару дней отставной генерал втянулся в опыты над героиней басни, и, несмотря на колкие взгляды супруги, целеустремлённо разбрасывал под деревом сыр, дабы поглядеть, что из этого выйдет. Постепенно у них с сыном сие действо перешло в маниакальную страсть, но полюбоваться вороной с кусочком сыра в клюве им так и не удалось. Лисы тоже не наблюдалось. Её с большой пользой для себя, заменил рыжий Трезор, с аппетитом сжирающий закусь и тоже задумчиво поглядывающий на подопытную.

Эксперимент с треском провалился, а там пошло выздоровление и постепенно идея «фикс» сошла на нет.

Больше всего страдал от этого привыкший к деликатесу Трезор.

В пятницу Рубановы пригласили священника, дабы почитал молитвы на здоровье. И правда, после этого Аким стал бодрее, жизнерадостно пошутив:

– Перечень смертных грехов, озвученный батюшкой, удивительно смахивает на мои воскресные планы, – очень обрадовал отца и напряг супругу, вспомнившую самый ужасный на её взгляд грех: не пожелай жены ближнего своего.

Шуганув безмятежно спящего на клавишах рояля чёрно-белого котёнка, Аким попытался наиграть мотив бравурного марша, начав, по мнению жены, отсчёт грехам.

Окинув взглядом натюрморт из разбросанных на алой плюшевой скатерти мелких зелёных яблок, с простой стеклянной вазой в центре, из которой выглядывали полевые жёлтые цветы и коричневая корявая ветка, облепленная ярко-красной смородиной, Аким надумал вдруг проехаться верхом на лошади в лес и полюбоваться природой.

Отцу эта идея не понравилась, а вот молодые дамы и Ильма с радостью откликнулись на его предложение.

Через полчаса две амазонки и выздоравливающий кентавр, в сопровождении собак, вскачь неслись по неширокой, заросшей пожелтевшей травой дороге среди ржаного поля и шагом уже, проехав узкие полосы овса и гречихи, выехали на луг с копнами скошенного сена и весёлыми ромашками, тут и там белеющими на невысокой стерне.

Наслаждаясь свежим ветерком и запахом трав, Аким вздрогнул от визга супруги.

«Ну вот, всю идиллию нарушила», – оглянулся, наблюдая, как та машет руками и вопит: «пчела-а», зациклившись на букве «а».

Подъехав к ней, хлопнул в ладоши, загасив этим действием крик.

– Прихлопнул кусаку, – сообщил потрясённой от пережитых волнений жене. – Это, наверное, та самая, что в Дудергофе Дубасова тяпнула, – услышал фырканье Натали. – Дамы! Рысью – марш-марш, – заорал он, пришпорив коня и направив его в сторону леса.

В прохладном сумраке гуськом ехали по натоптанной тропе, отводя от лица тонкие ветки, и неожиданно наткнулись на тихое лесное озеро.

«Да я здесь уже был, – чему-то радуясь, подумал Аким. – Вон там Глеб ягоду нашёл, определив её как ежевику. Ничего. Жив до сих пор», – солидно слез с коня и помог дамам спуститься на землю.

– Жаба-а! – второй раз разрушила торжественное чудо природы Ольга, вновь надолго зациклившись на первой букве алфавита.

Исхитрившись, как Глеб в детстве, заткнуть пальцами одновременно глаза, нос и уши, каким-то шестым чувством угадал фырканье Натали, почему-то обрадовавшись этому, и гугниво, из-за заткнутого пальцами носа, осуждающе прогундел:

– Мадам! Жабочка, с перепугу, окочурилась, – применил гимназический термин, – от разрыва сердца, – чуть подумав, добавил диагноз.

– Я этого не хотела! – спокойным уже голосом стала оправдываться Ольга, до коликов развеселив всю компанию, включая и собак.

Трезор, дабы показать Ильме какой он бесстрашный кобель, с разбега ухнулся в озеро, подняв сим глупым деянием тучу брызг, несколько десятков ответных прыжков в конец разнервничавшихся лягушек и третий вопль обрызганной Ольги.

Когда какофония звуков немного затихла, бедовый Трезор выбрался из воды и, рисуясь перед красавицей Ильмой, стряхнул со своей шерсти ведро влаги, щедро поделившись половиной ёмкости с горластой нынче мадам Рубановой.

– Сударыня, вы точно сегодня охрипните, и мне придётся лечить вас водкой.

– Согласна! – сбавила тон супруга, отряхивая платье. – Только я буду пить, а вы станете таскать сыр своей пернатой приятельнице. Уйди от меня, изверг мохнатый, – отогнала она бесшабашного пса.

Через день Аким забыл уже о недавнем недомогании, с увлечением играя в лаун-теннис с отцом и дамами.

А вокруг всё цвело и благоухало. И рядом Натали.

Аким ругал себя и старался не обращать на неё внимания, но глаза, помимо его воли, искали её и наслаждались видом молодой женщины, то сидящей на скамейке и внимательно изучающей потрёпанное майерское руководство по лаун-теннису, то воплощая его на практике в паре с Акимом.

«Я слежу не за ней, а за мячиком» – мысленно убеждал себя, отбивая её удары и любуясь стройной фигурой в воздушной блузе и узкой пикейной юбке.

А за теннисной площадкой, неподалёку от дома, как когда-то в далёком детстве, варили на примусах клубничное варенье, и серые женские глаза внимательно следили за мелькающим среди деревьев силуэтом молодого барина.

– Мама, мама, – подбежал к высокой статной женщине смуглый черноволосый мальчик с расстёгнутым воротом не слишком свежей косоворотки, – положи ещё пенок, – протянул деревянную миску.

– Настька, никак задремала?! – пряча в голосе смех, кричала ей полная крепкая женщина, помешивая деревянной ложкой булькающую массу. – За кастрюлей следи, а не за барином.

– Да ну тебя, Манюсь, – краснела подруга. – За Зойкой лучше приглядывай, чем за мной, – кивала на десятилетнюю девочку, за обе щёки уплетающую из деревянной миски пенки вместе с её сыном. – Как чушка вся вымазалась. Федюсь, неси ещё корзину с ягодой, – обратилась к широкоплечему мужику в закатанных до колен штанах. – На рыбалку что ли собрался?

Утром, пока все спали, Аким попил чаю за накрытым клетчатой клеёнкой столом, стоящим под яблоней в саду, и, поблагодарив чернобровую Настю, отчего та счастливо вспыхнула лицом, направился в конюшню, где сонный Ефим седлал «бедное животное», так понял из его ворчанья «суматошный» барин.