В трапезной церкви, где проходило отпевание, собралось правительство, высшие генералы и офицеры, члены Госсовета и даже крестьяне из ближайших деревень.

Государь не присутствовал…

«Я не смогу держать маску хладнокровия, уверенности, невозмутимости и разрыдаюсь, как мальчишка. При жизни я мог быть чем-то недоволен и даже злиться на него, а сейчас в душе лишь бесконечная жалость от потери этого умного человека. Второго такого мне не найти», – отстояв 6-го сентября панихиду во Владимирском соборе, уехал из Киева, где всё дышало произошедшей трагедией, в Севастополь.

Следствие двигалось удивительно быстро, и уже 9-го сентября состоялось заседание военно-полевого суда, приговорившее убийцу к смертной казни через повешение.

Вечером следующего дня приговор утвердили, но исполнение отложили на сутки, потому как наступила ночь с субботы на воскресенье. А казнить накануне воскресенья в России не полагалось.

В ночь на 12-е сентября, приговорённого вывели на один из фортов крепости – Лысую гору, где соорудили виселицу, и в 3 часа ночи приговор привели в исполнение.

Император назначил расследование действий должностных лиц.

Виновные тут же нашлись: генерал-лейтенант Курлов, вице-директор Веригин, полковник Спиридович и Кулябко.

Курлов написал рапорт и к радости генерал-губернатора Трепова тут же получил отставку – не в свои сани не садись.

Веригина по-тихому уволили из министерства внутренних дел.

Спиридович совершенно не пострадал, поскольку его главнейшей функцией являлось обеспечение безопасности царской семьи и государя, а они не пострадали.

Николай Николаевич Кулябко был отрешён от должности, и кроме обвинения «в бездействии власти, имевшим особо важные последствия», подвергся проверке и был уличён в растрате средств. За это предан суду и приговорён к тюремному заключению. Отсидел, правда, вместо шестнадцати месяцев всего четыре.

Затем проживал в Киеве, удачливо трудясь агентом, только не в полиции, а по продаже швейных машинок.

Не воруй, однако!

А что жизнь премьер-министру не сохранил – это дело десятое.

Армейское бытие, между тем, шло своим чередом.

В начале октября командир лейб-гвардии Павловского полка генерал-майор Некрасов собрал в портретном зале офицерский состав.

– Господа! – начал он. – Вы знаете, что международная обстановка после русско-японской войны существенно осложнилась и правительство понимает – без мощной армии Россия великой державой не будет. А некоторые офицеры совершенно завалили работу по внедрению благоразумного безалкогольного образа жизни в стройные ряды нашего полка, – осуждающе глянул на Акима. – А ещё председатель полкового общества этой, как бишь её – трезвости. Штабс-капитан Рубанов, что вы сделали недовольное лицо? Где адъютант полка? Завтра утром на моём столе должен лежать приказ, начинающийся со следующих параграфов, – задумчиво откашлялся, и продолжил: »В 5.00 часов вечера в Михайловском манеже Его высокопревосходительство командир Гвардейского корпуса генерал от инфантерии Данилов…

– По прозвищу «Петрушка», – шепнул Буданову Аким.

–… будет производить очередную разбивку новобранцев. Для приёмки новобранцев от полка нарядить и выслать к указанному часу в манеж по два унтер-офицера и фельдфебелей от 1-й и 2-й рот. Для наблюдения за приёмкой и для отвода новобранцев в казарму назначаются штабс-капитаны Рубанов и Буданов». – Утром на подпись, – исподлобья глянул на адьютанта полка, продолжив лекцию: – Комплектование армии – одна из главнейших задач военного министерства. Согласно статистическим данным, во время русско-японской войны в Маньчжурской армии выбыло тридцать процентов офицерского состава и двадцать процентов нижних чинов. Убыль восполняется тем, нравится это кому-то или нет, что с 1911 года во всех военных училищах, за исключением Пажеского корпуса, отменены сословные ограничения при приёме…

– Такого даже в Англии нет, – поразился Ряснянский. – Полезут к нам в друзья тороватые купчишки и прочие разночинцы, – недовольно уставился на портрет генерал-майора Моллера и вздрогнул, потому как ему показалось, что Фёдор Фёдорович одобрительно кивнув, поддержал его.

– Та-а-к… Адьютанту полка внести в завтрашний приказ параграф: «Общее руководство по разбивке новобранцев от лейб-гвардии Павловского полка осуществляет полковник Ряснянский». Язык, Евгений Феликсович, может ни только до Киева довести или Михайловского манежа, но и до отставки, – насупился генерал. – К тому же право на пенсию вы уже выслужили сполна, отдав армии четверть века своей жизни. После училища каждый офицер обязан прослужить не менее пяти лет. Не важно, дворянин он или, как выразился господин полковник – купчишка. Вот и всё, что я хотел довести до вашего сведения, господа.

К 5 часам вечера полковник, два штабс-капитана, фельдфебели и унтер-офицеры первых двух рот лейб-гвардии Павловского полка стояли у ворот манежа.

– Пал Палыч, сколько на твоих призовых? – поинтересовался полковник.

– Ровно семнадцать часов, ваше высокоблагородие.

– Пройдёмте в манеж, – распорядился Ряснянский. – Музыканты прибыли? – вновь обратился к фельдфебелю.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, – опередил с ответом товарища Василий Егорович. – В семь вечера к задним воротам манежа подойдут.

– Такова диспозиция Свиты Его величества генерал-майора Константина Герасимовича Некрасова, – отрапортовал Буданов и улыбнулся.

Во всю длину ярко освещённого манежа с ноги на ногу переминались около тысячи пёстро одетых парней в армяках, зипунах, треухах, кепках, а один, в первом ряду, выделялся жёлтым пальто и цилиндром.

– Явно приказчик из галантерейной лавки, – определил его статус Рубанов.

– А мне кажется – купеческий сынок, – оглядел новобранца Буданов.

– Пал Палыч, ступайте с Ивановым, пока высокого начальства нет, опросите новобранцев, выбирая мастеровых: кузнецов, слесарей, столяров, особенно поваров, портных и сапожников. В хозяйстве пригодятся и музыканты. А этих, как их, приказчиков и купчиков не берите.

– Знамо дело, Евгений Феликсович, не впервой, – подтянул белый ремень на шинели Иванов.

– Это что за самовар на голове? – оскорбил павловский головной убор владелец блестящего чёрного цилиндра. – И сверху – ёрш для чистки, – продолжил делать свои «гнилые», на взгляд павловцев, умозаключения новобранец.

– Мы мужчины ёжики, за голенищем держим ножики, – пропел его товарищ, приплясывая и топая в ритм ногами в лаковых сапогах.

– Левонтий, – обратился к старшему унтер-офицеру Сидорову Пал Палыч. – Этих артельщиков горбатых, хотя и нужны они нам – как игуменье шпоры, возьмём в полк, – прошли дальше вдоль ряда.

– Да-а, разбивка – дело нелёгкое, сделал вывод Ряснянский. – В старину император Александр Второй любил производить её лично. Позднее великий князь Владимир Александрович с наслаждением занимался распределением новобранцев по гвардейским полкам. Аким Максимович, ты первый раз на подобном мероприятии? – и, не слушая ответ, добавил: – Полюбуешься на старинные традиции. Вон и корпусной прибыл, – услышали: «Смирно!» и вытянулись во фрунт.

Махнув рукой, что означало – отставить, Данилов с помощью вестового снял шинель и направился к группе офицеров.

Фельдфебели и унтера от гвардейских полков сновали между рядами и учили рекрутов, как полагается приветствовать начальство.

Приехавший с командиром корпуса один из генералов, встал перед пёстрой шеренгой и во всю глотку крикнул:

– Смирно! Слушай меня! Сейчас командир корпуса с вами поздоровается. Ответите: «Здравия желаем, ваше высокопревосходительство».

Вперёд важно выступил генерал-адъютант Данилов.

– Здорово, молодцы! Будущие царские гвардейцы!

И обомлел, слушая: «Здрасте!» «Добренького здоровъечка».

А новобранец в жёлтом пальто снял цилиндр и вежливо поклонился.