Я зашла в класс и заняла место, игнорируя смешки позади себя. Что я не могла игнорировать, так это сплетни. Я слышала Кейденс, крэк, и пушка. Мне и впрямь захотелось обернуться и расставить всё по своим местам. Во-первых, я не была под крэком. Это был кокаин. Совершенно другая штука. Крэк это кокаин для бедняков. Дешёвая версия белой пудры, что быстро взвинчивает тебя, но также быстро отпускает. Я же была под кайфом от действительно дорогого кокаина, ну или так мне сказали. И этот кайф длился какое-то время. Во-вторых, я не держала оружия. И это была не настоящая пушка. Это был пистолет с транквилизатором. Потому что люди, с которыми я была – абсолютные недоумки.

Прозвенел звонок, и урок начался с проверки домашнего задания. Я оказалась в состоянии какого-то оцепенения, вполуха слушая что-то о деривативах и линейной аппроксимации. Я положила подбородок на руки, уставившись в одну точку за белой доской. Или может эта точка была внутри белой доски. Не уверена. Я просто знала, что голос мистера Коннели был успокаивающим, и он уносил меня в глупенькие мечты. В них была Грэйси, нам было по десять лет, мы передавали друг другу записочки во время занятий в библейской школе. Они были о нашем учителе, мистере Арнольде, и мы высмеивали его лысину. Он отобрал записки, и у нас были огромные неприятности.

Я усмехнулась, вспомнив о нотации, что прочитал мне отец о манерах и уважении старших. Мистер Коннели улыбнулся в ответ, вытряхивая меня из моих мыслей. Прозвенел звонок, и я снова погрузилась в свою действительность.

— Кейденс? Не задержишься на минутку? — попросил мистер Коннели, пока ученики покидали класс.

Я кивнула и осталась на месте. Я не знала, почему мистер Коннели задержал меня. После того, как несколько недель назад он принес мне ланч, он игнорировал меня в школе. Я осознала, что моя глупая фантазия о нем была лишь глупой фантазией. Он не был заинтересован во мне, и я понятия не имела, с чего вбила себе в голову иное. Я продолжала думать о том взгляде на двадцать восьмом шоссе. На самом деле, я была поглощена тем взглядом. Знаю, что не выдумала этого, но у него была девушка. Дело закрыто.

Как только класс опустел, мистер Коннели запер дверь и опустил на окнах шторы. Мне показалось, я услышала слабый щелчок замка. Он снова подошёл к своему столу и полез в шкафчик, доставая влажные салфетки. Потом подошёл ко мне и опустился на колени перед моей партой.

— Можно? — спросил он.

Я автоматически дала ему свою руку, и он взял её, осторожно вытирая, проводя по линиям моей ладони.

— Я вижу многообещающее будущее, — сказал он, посмотрев на мою руку.

— Вы читаете по ладони?

— О, да, — ответил он.

— И когда же вы начали этим заниматься?

— Только что, — он улыбнулся мне. И вот снова. Взгляд, который говорил о том, что он видел во мне что-то, чего не видела я сама. Что-то магнетическое, что заставляло его прикасаться ко мне в школе, когда он знал, что не должен этого делать. Вот он. Я знала, что не вообразила его!

Я улыбнулась в ответ.

Он снова опустил взгляд на мою руку.

— Я вижу счастливую женщину.

— Почему она счастлива? — спросила я.

— Потому что больше не ходит в Крествью Хай, — ответил он.

Я рассмеялась, а мистер Коннели продолжил очищать мою руку, пока не осталось и следа муки. Я позволила ему повторить тот же процесс со второй рукой. Я знала, моё лицо вспыхнуло алым, и подумала, что оно загорится от того, что он сделал потом.

Он сложил салфетку на чистую сторону и поднёс к моей щеке. Я и забыла, что пол урока просидела, подложив руки под лицо. Я рефлекторно закрыла глаза, то, что делала, будучи маленькой, когда мама умывала меня. Я застыла, словно статуя, пока мистер Коннели вытирал другую щёку, медленно и мягко проводя салфеткой по моей челюсти, от кончика подбородка к мочке уха.

Я невольно вздрогнула и инстинктивно схватила его руку.

— Я боюсь щекотки, — выдохнула я, сжимая его руку на моём лице.

— Прости, — ответил он.

Я открыла глаза и увидела, что он изучал меня. Я не могла выдержать интимности момента и отчаянно думала, что сказать.

— Как зовут вашу девушку? — спросила я.

— Какую девушку?

Я нахмурила брови, а он усмехнулся.

— Почему вы сказали классу, что у вас есть девушка? — спросила я.

— Потому что это то, что они хотели услышать, — ответил он. Его взгляд был пронзительным, и я пыталась перейти на менее личную тему для обсуждения.

— Зачем вам в столе влажные салфетки? — задала я другой вопрос.

— Ты знаешь, у тебя все будет хорошо, — проговорил он, проигнорировав мой вопрос.

Мое дыхание участилось, и я не могла скрыть, как быстро поднимается и опускается моя грудь. Мне хотелось, чтобы была зима, и чтобы я была укутана в тяжёлое пальто, но даже и тогда, боюсь, он бы смог увидеть, как колотится моя грудь – мою восхитительную, ужасающую панику.

Я покачала головой.

— Не думаю.

Я сжала его руку, и он раскрыл её, прижимая ладонь к моей щеке с использованной влажной салфеткой. Мне стоило бы рассмеяться от того, как глупо это ощущалось, но я знала, что это лишь из-за того, что он пытался ласкать мою кожу, а салфетка была на пути.

— Ты опоздаешь на урок, Кейденс, — сказал он, и словно его голос был сигналом, зазвенел звонок, стирая завораживающий момент. Он встал и пошёл к мусорной корзине, выбросив салфетку перед тем, как снова повернуться лицом ко мне.

— Я храню в своём столе влажные салфетки, потому что никогда не знаю, когда они могут понадобиться, — ответил он.

— Ох.

— Я могу заставить их остановиться, — предложил он.

— Что вы имеете в виду?

— Эти…издевательства.

Я собрала свои книги и встала.

— Нет. Вы ничего не сможете сделать, — сказала я по пути к двери. — Рано или поздно им надоест.

— Это неправильно, — ответил мистер Коннели. — Я могу сделать с этим что-нибудь.

— Нет, мистер Коннели, — ответила я. — Пожалуйста, не надо. Вы сделаете только хуже.

Он выглядел рассерженным, но не на меня. Он злился, потому что знал, я была права. Действительно, он ничего не мог сделать. Он помнил старшую школу. Знал, каковы правила, справедливые или нет.

— Позволь выписать тебе пропуск за опоздание, — предложил он, подходя к своему столу и ставя подпись на розовом бланке бумаги. Я взяла его, открыла дверь и вышла, не сказав ни слова.

Я пялилась на свои руки на каждом уроке до конца дня, проигрывая в голове помощь, оказанную мистером Коннели. Он должен был знать, что это неподобающе. Почему же он касался меня так? И почему я позволила ему? Я могла бы сказать нет. Я, могла бы уйти. Но я не хотела. Я хотела, чтобы он отмывал мои руки, говорил мне добрые слова, заставлял смеяться. Я осознала, что мистер Коннели один из немногих хороших людей в моей жизни в настоящий момент. Чувствовал ли он это? И пользовался ли он этим?

***

— У меня к тебе предложение.

Я наблюдала, как высокая девушка с длинными чёрными волосами безмятежно плюхнула свой поднос с едой на стол напротив меня. Несколько из её овощей на пару выпали из контейнера, приземлившись рядом со мной с хлюпающим звуком. Я опустила глаза на свои собственные овощи и решила, что не голодна.

— Кто ты? — спросила я.

— Я Эвери, — ответила она, открывая своё шоколадное молоко. Она усмехнулась и отхлебнула, а потом сразу перешла к делу. — Ладно, я наблюдала за тобой последние две недели.

— Жутко.

— Совершенно, но просто выслушай меня. Я наблюдала за тобой и знаю, что у тебя нет друзей. Знаю, что с тобой происходит.

— Знаешь? — я нервно поерзала на месте.

— Мммм. Ты сделала огромную ошибку и попала в крупные неприятности с родителями, а теперь они ничегошеньки не позволяют тебе делать, верно? Они из виду тебя не выпускают. Я права?

— Эм…

— Тебе нельзя водить. Нельзя идти куда-либо, кроме школы и церкви. Я видела тебя в церкви, кстати. Люди продолжают спрашивать, когда ты вернёшься в молодежную группу.