Часа через два, охрипшие и подуставшие, мы наконец провожаем адмирала до шлюза, получив приказ накатать подробнейшие объяснительные и никуда до ее особого распоряжения из военной зоны земного сектора Адоры не отлучаться. Кокон из скотча ее подчиненные пакуют в какой-то саркофаг и увозят, будто ведро чумных палочек, с величайшей предосторожностью в сверхсекретную лабораторию.

— Ну, забулькало говно по гальюнам, — зевает страшно довольный собой Варг. — Теперь месяц мурыжить будут… минимум. В корму с фонариками лазить… А жрать в карантине придется армейский сухпай.

Я не могу удержаться от радостного прыжка. Сухпай! Сублимированное мясо! Коборукова доза белка, положенная каждому доблестному защитнику Пяти Галактик! После травянистых рыбодилов, арбуруков и прочей зелени это просто царский подарок. Куда как лучше адорианского презента… во всяком случае в нашем с Нюком и Цилли случае. Басу-то вон не на что жаловаться, а Ларссен вообще под раздачу не попал.

— Нюк! Сухпай! Мясные консервы! — в предвкушении шепчу я Стратитайлеру так же сладострастно, как тот недавно вещал про галактические деликатесы.

— Рано радуешься, кадет, — беспощадно гасит преждевременные восторги Бас, кажется, превратно истолковав не ускользнувшие от его ушей ноты вожделения в моем голосе. — Там тоже просто концентраты, от которых вы, избалованная молодежь, воздухозаборники воротите.

— Ниче не воротим, просто я этим картоном не наедаюсь… — обиженно парирует наследный принц Землянды, насильно разлученный с ее божественным и исключительно натуральным гару-гару.

Впрочем, особо мрачные Варговы прогнозы не сбываются. В карантин нас, конечно, загоняют, и медосмотрами мурыжат добрую неделю, но кормят вполне сносно, нормальной едой из местной столовки. Хотя Нюк так и строит планы побега из-под присмотра условно камуфлированных нянюшек. Во-первых — в ресторан, во-вторых — накатать жирную жалобу на адорианский произвол в надежде выбить компенсацию на восстановление уникального генофонда. Ну и просто погулять по столице миллиона миров ой как хочется!

Пока мы безвылазно кукуем в военном секторе и дружно сочиняем объяснительные, я получаю аж две срочных гравиграммы. Одна — ожидаемая — от Торквемады, в которой тот лаконично предписывает мне оставаться на Адоре вплоть до его скорого прилета. Вторая становится сюрпризом, она — от моего дедули. В ней он вопрошает, что за экспериментальный растительный взвод намерены прислать в его военно-тренировочный лагерь. Мол, накладную уже получил, а сам груз ожидает разрешения на пересылку. И хотя официальный отправитель — карантинный сектор системы Адоры, он, дескать, не сомневается, что все это моих конечностей дело. Что поделать, пращур знает меня как облупленную.

Спустя некоторое время нас представляют еще парочке влиятельных шишек, уже из гражданского сектора Совета, и мы повторяем свою историю снова и снова. Вплоть до аудиенции у самого наиглавнейшего главы ожидаемо адорианского происхождения, который, в отличие от беглых родичей, все же вежливо, хотя и не без надменности, испрашивает разрешения, прежде чем полезть к нам в мозги за невербальной информацией.

В конце концов вылет с Адоры всем нам разрешают. Мы здоровы, вывернуты наизнанку до последней клеточки мозга и более интереса для военных не представляем. Пока, по крайней мере. Экипаж «Дерзающего» еще ждут разборки с транспортной компанией, груз-то мы частично не довезли вовсе, а частично довезли, но не тот, хотя и куда надо. Ну, а за мной практически точно в срок нашего освобождения из-под военного и медицинского ига прибывает Торквемада. И он снова даже не удостаивает меня душевным ором — лишь оставляет сухое сообщение, которое мне передают вместе с билетом на лайнер, отбывающий этой же ночью. Ну что за человек, в самом деле! Остается успокаивать себя тем, что, может, он просто откладывает это удовольствие до личной встречи.

В моем распоряжении остаются последние вольные часы перед тем, как я загремлю под очередной надзор. И Нюк пользуется этим, чтобы закрыть-таки гештальт и утащить меня хоть напоследок вкусить столичных удовольствий.

— Суй шмотки в Рори и гоу гулять! — подпрыгивает он от нетерпения на пороге опустевшей без моего скромного имущества казарменной комнатки. Они-то все свои вещи уже на «Дерзающий» перенесли. И мне как-то странно и грустно от того, что я снова курсант Академии, а вовсе не член их команды. Только подписанная капитаном зачетка да отчет по практике подтверждают, что все наши совместные приключения были не так давно и на самом деле. И даже в носу как-то подозрительно щекочет. Но это, конечно, ни о чем не говорит, я никогда не реву и начинать не собираюсь. Ну, почти никогда. И вообще, может, это просто аллергия на синтетические фикусы, торчащие в углах казармы. Наверняка она. Всегда терпеть не могла всякую казенную растительность, да еще и поддельную.

На ногах у Нюка сверкают новехонькие гравиботинки, от армейских щедрот отваленные с военного склада, на запястье — комп из того же источника, зеленые вихры бодро топорщатся, так что настроение у бортинженера преотличное. Только поцелуев солнышка для полноты счастья и наивысшего градуса очарования не хватает.

— Я впарил местным торгашам сувениркой несколько голомувиков Нимы, Тагарана, Ксены и Землянды, и теперь богат как Керз, — сообщает он гордо.

— Крез, — поправляю я машинально.

— Задавака, — фыркает он, хватая меня за руку. — Бежим, а то туристический катер без нас уйдет!

— Прогульщик, — беззлобно парирую я, припуская следом. И мы используем свой кусочек вольницы между разномастным игом на полную тягу, пытаясь впихнуть в несколько оставшихся часов максимум впечатлений от столицы. Однако вечер подкрадывается незаметно и неумолимо, и все-таки наступает тот момент, который я ненавижу еще больше, чем чахлую флору казенных угодий. Но как ни крути, от прощаний никуда не денешься.

Тася с Шухером предсказуемо ревут в три ручья. Когда я обнимаю и чмокаю на прощанье агронома, огромная дымящаяся слеза из его уха расплывается гигантским причудливым пятном на моем термаке. Кажется, оно изрядно напоминает автопортрет бывшего дока. Вражонок успевает пожелать мне улетной кометной дизентерии до самой Земли до того, как родитель беспощадно придавливает его вторым хвостом.

— Я хотел вернуть деток, но мне сказали, что их уже отослали твоему уважаемому пращуру, — лимбиец вздыхает всеми ртами, и могучий поток воздуха живо осушает мой комбез. — Питаю искреннюю надежду, что он полюбит моих чудесных, уникальных крошек. Как и они его.

Представляю физиономию дедушки, когда тот получит Шухеровых деток! Таких новобранцев у него еще не бывало, это точно, но насчет их взаимной горячей любви с первого же взгляда немножечко все-таки сомневаюсь. Тем более что дедулиного генома в той флоре нет, и моментального послушания ему, в отличие от лимбийского агронома, от нее ждать не приходится. Хотя вот во мне его гены есть — а с послушанием тоже что-то не задалось. Но Шухеру я свои сомнения, понятное дело, не озвучиваю, и так вон весь в расстройстве уже. Собирается каждую неделю деткам аудиописьма слать, а в отпуске сразу к Альтаиру махнуть.

Таисья, словив поцелуй в синтетическую щечку, всхлипывает и привычным жестом сует мне в ладонь свежеиспеченную печеньку — за время нашего голодного полета у нее уже рефлекс выработался. Хорошо хоть эмоционально стабильный роботовоспитанник слез не льет, а то очень эта тенденция заразна. Звонко чмокаю и его — с моим теперешним ростом для этого даже сильно подпрыгивать не надо.

— Погоди лобызаться, мы с Рори тебя на посадку проводим, — отмахивается Нюк.

Когда очередь доходит до пилота, тот смешно смущается и багровеет, кажется, до кончиков рыжих волос.

— Бас, ты ж теперь тоже молодое поколение, хочешь, подскажу, в каких клубах на твоей родине можно потусить без сильного потрясения психики? — легонько толкнув его в плечо, предлагаю я. Ксенакис хмыкает, ерошит медную шевелюру и ворчит, что нет у него времени на всякую ерунду — вон, красавцем нужно заниматься, пока рукожопы всякие опять чудо кораблестроения в колымагу раздолбанную не превратили без присмотра-то.