В другом углу Меотийского озера — так и не увиденный мной как следует Таганрог. Два дня был в командировке, облазил причалы, толковал с какими-то жлобами в городской управе и управлении порта — а чеховско-раневского городка у моря так и не разглядел. Ну, а что я увидел в Чимкенте, Ачинске или Гамбурге? Два с половиной года как в тумане: бумаги, переговоры, самолеты, факсы, звонки, джин-тоник. Нет, ну Вас на фиг, ребята, с вашим бизнесом, так и жизнь пропустишь! Этот вариант не для меня. А вот другой, совсем рядом… Райцентр Азов, средневековая венецианская Тана, страбоновское "торжище варваров", "В устье Дона стоит Танаис, древних греков восточный оплот…" Есть у меня в Ростове родственник, муж кузины Светы, бывший следователь по особо важным, кандидат юрнаук по кражам на Ростовском желдорузле Олег. Родом он казак из Маргаритовки и большой донской патриот, так, что даже не захотел когда-то переезжать в Москву для работы "важняком" на Огарева, 6. Лет тридцать, наверное, назад мы с ним приезжали в Азов к его друзьям-охотникам.
Я тогда подумал, что вот — еще одна несостоявшаяся линия жизни: жить в таком вот курене, работать главным инженером районной нефтебазы, строить хозспособом новый склад для масел, купить мотоцикл, ездить на рыбалку, на охоту и на раскопки — кадрить археологинь, пить выморозки и закусывать соленым кавуном и рыбцом. Чтобы солнце и насекомый звон вокруг. А во дворе диковинная птица индокур. Как там у Визбора — "И так несправедливо, что жизнь всего одна". Отсюда, с Азова началось русско-турецкое противостояние в Причерноморье, палили пушки, взрывались мины и контрмины, казаки, янычары и драбанты генерала Гордона разыгрывали дымный и кровавый пролог к буйному царствованию Преобразователя. Не знаю, как сейчас, а в семидесятые в это верилось с трудом, райцентр тихо спал на солнышке под приятным солоноватым ветерком с залива.
Я ведь увидел именно Азовское море, как первое в своей жизни. По пути к Черному в августе 64-го, когда заработал на цеховом ремонте неделю отгулов и отправился в Ялту именно так, как надо это делать впервые в жизни — не самолетом, а на верхней полке. В Краснодаре я чуть не отстал от поезда, знак мне был, что в этом городе много бывать. После Краснодара станция Крымская-"рубль ведро". Это потому, что казачки всё продавали по рублю за ведро: и вишни, и груши, и яблоки, и абрикосы. Только благородный персик шёл по три рубля за ведро, да и то при торговле можно сбить цену до двух с полтиной. Поезд через Тамань и Керчь, тогда ещё через Керченский пролив ходил железнодорожный паром. Пока ждали, я купил вяленых бычков за рубль нитка. Пока паром шел через пролив, я вышел из вагона, "Рижское" холодное пиво, бычки, ветерок солёный дует, так было хорошо!
А последний раз я увидел пролив, паром, причалы "Крым" и "Кавказ" много лет спустя, как финал нашей с тобой последней крымской поездки. То есть идея у нас с тобой была провести в гостинице "Ялта" недельку и потом отправиться к Татьяне на Кубань теплоходом, я еще все тебе морочил голову воспоминаниями о поездке палубным пассажиром в обратном направлении, из Цемесской бухты к ЮБК на покойном "Нахимове". Так что сразу после размещения и звонка Андрею о нашем приезде мы прогулочным шагом отправились по шоссе Дражинского в порт, чтобы купить билеты — ну, уж на этот раз в приличной каюте, как подобает солидной семейной паре. В кассе нас ошарашили сообщением, что Крымско-Кавказская линия умерла, ненадолго пережив Советскую власть. Билеты продавались только в Стамбул, Трабзон и Синоп. "Берите билеты до Синопа, — посоветовали нам, — а там пересядете на новороссийский паром. А прямых рейсов нет". Таков был неожиданный итог двухсотлетнего экономического освоения Северного Черноморья братскими славянскими народами. Сначала, еще при Лёке Брежневе, перестали ходить через Керченский пролив железнодорожные составы, потом вместо десяти авиарейсов в сутки, пусть и на АН-24, между Симферополем и Краснодаром настала тишина и вот теперь морское сообщение между российским Северным Кавказом и украинской Тавридой идет только через порты бывшей метрополии, как при балетном хане Гирее. Через Синоп, главное дело, вот уж, действительно, город русской военно-морской славы!
На автостанции, правда, оказалось, что автопаром действует и мы взяли автобусные билеты через наш с тобой памятный Судак, Феодосию, пролив и Тамань за совершенно непонятную сумму в купонах, что-то вроде цены завтрака с манной кашей, кефиром и салатом из цибули. Конечно, мы с тобой уже слегка подотвыкли от того специфического типа комфорта, который предоставляет "Крымавтотранс", но, как говорится — не из графьёв, а куда деваться! Как-то все-таки доехали. Самым ярким впечатлением была как раз новая государственная граница. По дороге в Крым мы ее так и не заметили, потому что таможенники и пограничники обеих держав ночью деликатно не потревожили СВ, сосредоточившись на других вагонах. А вот зато на переправе мой сингапурский порт-плед пришлось открывать на обеих таможнях: и у хохлов, и у москалей, при том, что баулы, узлы и рюкзаки прочих пассажиров прошли так. Всё правильно — нехрен выделяться. А вот погранконтроль на пароме заходил всего один раз. На зеленых фуражках стражей границы были старые советские кокарды, так что мы так и не знаем — какое из новых государств интересовалось в тот раз нашими документами. То ли они вообще для экономии держали одну заставу на двоих?
Что уж говорить о Краснодаре. Слишком многое связывает меня, да и отчасти и вас с Сашкой, с веселым городом на берегу Кубани. Всё-таки — четырнадцать лет проработал я в тамошней ВНИПИГазпереработке, то есть, конечно, в её сибирском филиале. Работа, друзья, воспоминания о всяких забавных и не очень приключениях в разных теплых и заснеженных местах на свете с участием Эрика, Володи, Татьяны, Вити и других живых и нынче уже мертвых краснодарских приятелей. Но есть эпизод, который забыть невозможно. Мы сидели на кухне у Васьки, на девятом этаже их дома на улице Атарбекова. Вдруг оказалось, что Алёне нужны лучок, петрушка и укроп к салату. Я еще только начинал ездить в те края, поэтому сопроводил хозяина вниз на лифте без понимания ситуации. Но вот когда он нарвал все это на своих грядочках во дворе, с границей, обозначенной обрывком телефонного провода — я был сражен. Только когда мы уже вернулись к Алёне, за первым стаканом домашнего вина я убежденно сказал: "Кубань — не Россия!" И пояснил: "Чтобы в нашей стране вот так в открытую куркуль проклятый что-то развел? Да ни в жисть! Соседи должны не то, что раскрасть, а каблуком все повытоптать, чтоб не разводилось. И не надо мне ля-ля, что у них тоже есть. Они должны вас раскулачить — а вы ихнее с корнем!"
Самый, конечно, кайф в головном институте — это координационные конференции в бухте Инал. Это чуть южней, чем Фальшивый Геленджик, где мы с тобой и с пятилетним Сережкой были в сентябре девяносто третьего в санатории Военно-Морского флота. Отдыхающие каперанги и каплеи проводили вечера у телевизора, обсуждая потягушки ветвей власти, матеря персонально главнокомандующего и министра обороны, но и удовлетворенно вспоминая, что с долгами начальство недавно расплатилось сполна. Так что можно уже тогда было бы догадаться, что желающих пострелять по Белому Дому за приличное вознаграждение найти не проблема. Помнишь, как мы сидели вечером в парке — и вдруг, Бог знает откуда, мимо нас на уровне голов один за другим полетели нетопыри, штук сто, как нам показалось от неожиданности. Наш мальчик никогда ничего подобного не видел и даже не сообразил испугаться, только обалдело смотрел и потом спросил: "Дедуля, а кто это?" — Разъяснение про летучих мышек его, в общем, удовлетворило и он без осложнений отправился в кроватку, пересчитав и погладив, по обыкновению, перед сном своих пластмассовых уродов, которых он покровительственно называл: "Монстрики мои любимые!"
