Рядом с Сашкой уселась пожилая семейная пара. Женщина тут же приложила к глазам миниатюрный бинокль, хотя рассматривать пока ещё было нечего – сцену закрывал занавес. Минутой позже Сашка поняла, что она рассматривает зал.

– А свободных мест-то многовато, – обратилась женщина к мужу. – Я же говорила, не соберёт он «Россию». Вот если бы юбилей был, то да. А просто сольный концерт – кому это надо?

– Не просто сольный, ты же смотрела афишу, – поправил мужчина. – Русским языком написано «Туманов и его друзья». Девушка, вы не знаете, а Примадонна будет?

Сашка вздрогнула, поняв, что обращаются к ней. Откуда ей знать? Она вообще приписку про «друзей» на афише не заметила.

– Вряд ли. – Сашка нервно одёрнула рукава рубашки. – Они с Примадонной не дружат.

– Жаль. – Дядька искренне расстроился. – Вот что за манера не указывать всех участников концерта? Ну хоть Киркоров-то должен быть!

От этого имени Сашку начинало трясти ещё со времён первой встречи в Мытищах. Сразу вспомнилась напирающая со всех сторон толпа и голос Туманова над ней, спокойный, уверенный.

– Рубинский точно будет, – сообщила она любопытному соседу, надеясь, что он, наконец, замолчит.

– Ну… Этого я сто раз видел! Он у нас на заводе выступал недавно бесплатно!

– А вы что, увиденных артистов коллекционируете?

Прозвучало резче, чем хотелось бы. Вечная её проблема, всё общение Сашки с чужими строится на крайностях – она либо молчит, боясь слово вставить, либо, поборов смущение, сразу скатывается в хамство. Зато дядька отстал, повернулся к жене, принялся что-то выяснять у неё, Сашка уже не слушала. Какая разница, кто ещё выступит на концерте? Чем меньше «друзей», тем лучше – больше времени достанется Всеволоду Алексеевичу.

Как он там сейчас, интересно? Что делает? Нервничает, наверное. Ходит взад-вперёд за кулисами, посматривает в зал, много ли свободных мест осталось. Для него это важно. А может быть, распевается? Или он ещё в своей гримуборной, облачается в костюм? Завязывает бабочку, поправляет пиджак, смотрит на отражение в зеркале, улыбается ему, чтобы настроиться. Вот бы хоть раз, хоть на секунду попасть туда, в волшебное закулисье! Увидеть всё, что предшествует появлению артиста на сцене!

Пока Сашка мечтала, дали третий звонок, а ещё через несколько минут занавес пополз в стороны, заиграла музыка, неожиданно громкая и неожиданно сочная. На площади в Мытищах звук рассеивался и был совсем другим. Ну а с наушниками её плеера даже сравнивать глупо. Здесь же казалось, что бессмертная «Встречай друзей, Москва», которой Всеволод Алексеевич всегда начинает концерты, звучит со всех сторон сразу. А потом к мелодии добавился голос, Туманов вышел, нет, выплыл на сцену. Ослепительная улыбка, горящие глаза, руки распахнуты в приветственном жесте, словно он хочет обнять весь зал. И Сашка забыла, в какой реальности она находится. Началась сказка.

Она почти лежала на балконных перилах. Не потому, что плохо видела, нет, даже без бинокля она могла прекрасно рассмотреть и выражение его лица, и цвет платочка в кармане пиджака, и даже блеск обручального кольца на пальце. Ей хотелось быть как можно ближе к артисту, чувствовать его энергетику, не пропустить ни одной секунды из тех двух часов, которые длился концерт.

Из зала Сашка выходила одной из последних, пропуская вперёд себя всех, кто торопился на метро или просто домой. Ей спешить было некуда, тётя Маруся давно забыла про объявленный комендантский час, да и время совсем детское, на улице светло как днём. Сашка постояла бы ещё в опустевшем зале, но хмурая билетёрша у дверей так посмотрела на неё, что пришлось выходить. Некоторая часть зрителей устремилась к служебной двери. Сашка догадалась, зачем – ловить уезжающих артистов. Скорее всего, даже не Туманова, а «друзей». Ну и Всеволода Алексеевича тоже, наверное, «для коллекции». Автограф взять, просто поглядеть на звезду без грима. Сашка с ними не пошла. Во-первых, точно знала, что не сможет сказать Всеволоду Алексеевичу ни слова, уж тем более попросить автограф. Эх, сюда бы бойкую Адельку, вот она бы смогла. Да что там, она бы не постеснялась ещё поставить Туманова в удобную позу для снимка и заставила улыбаться. Во-вторых, Сашке хотелось как можно скорее отделиться от толпы, чтобы не слышать волей-неволей обрывки разговоров. Потому что говорили исключительно о концерте, о том, сколько песен спел Туманов, как звучит его голос, сколько артистов пришло к нему в гости, оправдал ли концерт ожидания. Мнения были разные, но каждый находил что покритиковать. А Сашке очень хотелось сохранить то волшебное ощущение идеального праздника, которое осталось в душе.

Как жаль, что наши чувства нельзя зафиксировать. Нет, как на видеомагнитофоне, красной кнопки записи, нажав которую, можно сохранить концерт и смотреть снова и снова. И даже если в зале идёт съёмка и потом будет телевизионная трансляция – всё это уже не то. На записи не будет живого, настоящего Всеволода Алексеевича. Его обаяния, его тепла. И того замирания сердца от звука его голоса уже не будет. Сашка видела, что кто-то из зрителей щёлкал фотоаппаратом, в зале то и дело мелькали вспышки. Она ещё запоздало подумала, что надо было взять у Адельки её фотоаппарат. Но что можно сфотографировать с балкона? И фотографии тоже не заменят живую встречу.

В метро вместе со всеми она не нырнула, пошла пешком. Дождик давно закончился, даже тучи разошлись, и в просвет между ними нет-нет да и выглядывало солнце. В воздухе пахло клубникой. Или клубничной жвачкой? Странный какой запах. А может, это духи вон той женщины в красном платье и смешной шляпке с лентой, только что обогнавшей Сашку? И вообще, если учесть, что она шла вдоль дороги, воздух должен был пахнуть выхлопными газами. Но для Сашки он пах именно клубникой. Москва казалась самым тёплым и гостеприимным городом на земле. Городом, где живёт Всеволод Алексеевич. Где он даёт концерты. Где исполняются мечты.

На следующий день Сашка вернулась в Мытищи. Победительницей, уже почти студенткой Первого меда, с кучей впечатлений, наконец-то собственных, а не Аделькиных, пересказанных о столице. Какие-то, те, что касались вчерашнего концерта, она хотела бы оставить себе. Но остальными – об институте, об экзаменах, о тёте Марусе, о городе – почему бы не поделиться? Но делиться оказалось не с кем. Войдя в квартиру, она нос к носу столкнулась с матерью, подводившей губы перед зеркалом в прихожей. Сюрприза, конечно, бы не получилось, она несколько раз звонила домой от тёти Маруси. Но одно дело по телефону, а другое – личная встреча! Всё-таки событие: дочь в институт поступила! На бюджет! По такому поводу можно и шампанское открыть, и соседей позвать. И торт купить, Сашка жутко соскучилась по сладкому – тётя Маруся мучилась диабетом, и у неё дома чай пили только с бутербродами.

Но ни возгласа «А вот и наша студентка!», ни чего-то в этом роде не последовало. Мать хмуро на неё взглянула, остановила взгляд на новой рубашке, хмыкнула:

– Явилась, москвичка. На плите суп стоит, куриный, ещё тёплый. Поешь, потом не забудь в холодильник убрать. Я на рынок. Вечером отец из рейса приедет, надо мяса нажарить. Кстати, почисти картошку, порежь и залей водой, на гарнир.

– Ты меня даже не поздравишь? – Сашка привалилась к косяку, кинула рюкзак на пол.

– С чем? С тем, что ты теперь пять лет станешь деньги из семьи тянуть? На жильё, на питание, на то, на сё. Шмотки вот себе уже, смотрю, прикупила!

– У меня стипендия будет.

– Да конечно! И на много тебе её хватит? Дня на три?

– И комнату мне в общежитии дали!

– Ну хоть что-то! Значит, за лето разбери своё барахло, всё ненужное выброси, нужное с собой заберёшь. А мы из твоей конуры спальню сделаем, не вечно же нам с отцом в зале ютиться. Будет нормальная гостиная, как в приличных домах.

Мама закрыла за собой дверь, ключ повернулся в замке. А Сашка осталась стоять в полутёмной прихожей. Ну, здравствуй, милый дом.

На самом деле её, конечно, не Нюркой зовут. Нурай. Лунный свет, если на наш переводить. Но она всегда представлялась Нюркой и даже на Аню откликалась. Да и внешне вполне себе Аня: волосы русые, глаза голубые, хоть и с чуть-чуть восточным разрезом. У неё дедушка, по маминой линии, наполовину азербайджанцем был, он и дал ей имя Нурай, а остальные родственники чаще Нюрой звали. В общем, она привыкла к обоим именам. Нурай Владимировна, нарочно не придумаешь. Тогда, до развала Союза, в Баку все дружно жили: азербайджанцы, русские, армяне. И смешанные семьи встречались. Это сейчас… А, ладно. Зато город потрясающий, особенно старая его часть. Мощённые камнем улочки, где за каждым поворотом или торгуют коврами, или пьют чай. Вы представляете, в Баку даже молодёжь вечерами пьёт чай! Не энергетики и пиво, как у нас. Красивый, интеллигентный город, он завоевал моё сердце с первой встречи. А Нюрка его не любила, хотя провела в нём всё детство. Впрочем, её нельзя осуждать, у туристов и местных жителей взгляд на одни и те же вещи совершенно разный. Одно дело, когда ты приезжаешь в новый город за впечатлениями, у тебя забронирован номер в гостинице, а в кошельке тугая пачка денег, которые ты собираешься спустить на местные развлечения. И совсем другое, когда ты заперт в городе как в капкане. Меняешь грязное постельное бельё и моешь полы в той самой гостинице и не можешь потратить пары лишних манат на свои желания. А Баку, скажу я вам, очень дорогой город.