– В этом учебном году? Бывало. Несколько обвиненных в употреблении наркотиков, несколько – в воровстве. Припоминаю только одного с обвинениями в насилии. В отношении мужчины, подававшего заявку на должность физрука, действует судебный запрет, а в его биографии обнаружили случаи бытового насилия. Не в отношении детей, однако мы не собирались потенциально рисковать нашими сотрудниками женского пола. Не помню его имени, но этим утром его заявку достали из архива и скопировали для полиции.

– Прошлым вечером вам звонили?

Директор кивает и поправляет галстук. После этого ему приходится заново подтянуть ремень, так что галстук съезжает опять.

– У нас есть телефон, доступный в нерабочее время. Порой дети что-нибудь забывают и не могут ждать до следующего учебного дня – скажем, лекарства или ингалятор, – так что мы договариваемся, что ответственный за ключи передаст потерянную вещь родителям. По этому номеру также звонят предупредить, если ребенок или его родственник заболел. В случае настоящей чрезвычайной ситуации любой сотрудник, находящийся у телефона, может связаться со мной или дежурным администратором. Мне позвонили сообщить о пропаже ребенка.

– В котором часу?

– Чуть позже десяти вечера. Бернал – начальник школьного отдела кадров – и я сразу после шести часов осмотрели школьные здания и территорию, перед тем как уйти. Мы не видели ничего и никого странного. Когда мне позвонили, я вернулся в школу – чуть позже половины одиннадцатого. Встретился с полицейскими, и мы совершили еще один обход. Никаких признаков того, что Бруклин была здесь после занятий или что вернется сюда.

Эддисон кивает и записывает названное время.

– Понимаю, у вас слишком много учеников, чтобы вы знали всех… – начинаю я и умолкаю при виде улыбки на лице директора.

– Так оно и есть, но я стараюсь. Каждое утро навещаю классы по очереди. Если все идет нормально, то дважды в четверть провожу утро в каждом классе. Это не значит, что я хорошо знаю учеников, но, по крайней мере, поверхностно знаком с большинством из них.

– Следовательно, вы знакомы и с Бруклин.

– Да, немного. В прошлом году в первый школьный день она пришла в мой кабинет, рыдая, потому что ее и Ребекку Коперник распределили в разные классы. Она умоляла поместить их в один.

– А вы это сделали?

– После консультации с учителями и с родителями – да. Оказалось, что отсутствие Ребекки – лишь часть проблемы. Другая девочка в изначальном классе Бруклин травила ее и Ребекку, и Бруклин не хотелось учиться с ней.

– Это девочку зовут… случайно, не Сьюзи Грей?

Директорские брови приподнимаются.

– Именно. И все три девочки состоят в одном отряде «Брауни».

– Бабушка Сьюзи рассказала нам, что они плохо ладят.

– Не стану утверждать, что Бруклин и Ребекка никогда не совершали ничего дурного, но, к сожалению, Сьюзи – задира. Для решения этой проблемы мы назначили ей еженедельные встречи со школьным консультантом.

– Не знаете, есть какие-то конкретные причины такого поведения?

– Полагаем, это реакция на домашние неприятности. Очевидно, ее родители стараются как минимум не контактировать друг с другом. Мы в основном общаемся с бабушкой.

– Со службой опеки ни разу не связывались?

– Нет. Бабушка – законный опекун, и мы не заметили никаких признаков, что со Сьюзи плохо обращаются. Бабушка активно интересуется ее делами и явно обожает внучку. Судя по нашей информации, скорее всего, Сьюзи приревновала к тому, как деятельно Алиса Мерсер и Мириам Коперник заботились о своих дочерях, когда те состояли в «Дейзи»[16], и стала срываться на них.

– Директор Мур?..

Все трое поворачиваемся к стоящей на почтительном расстоянии женщине в длинной юбке-«метле» и толстом джемпере. Она или консультант, или учительница начальных классов.

– Да?

– Тут, в холле, заплаканная Сьюзи Грей. Она хочет поговорить с вами.

Мур встает и оглядывает комнату – полагаю, удостовериться, что рядом нет учеников.

– Приведите ее. Мы только что о ней говорили.

Женщина кивает и поспешно выходит. Почти сразу возвращается в компании другой женщины, более пожилой и грузной, и девочки-брюнетки, из-за слез толком не разбирающей дороги и спотыкающейся, так что ее приходится вести.

Мур подставляет ей свой стул, на который та буквально рушится, и садится рядом на корточки. Женщины устраиваются на краю платформы.

– Сьюзи? – мягко спрашивает директор. – Мисс Сьюзи, расскажите, что случилось.

– Это я виновата, – всхлипывает девочка. – Виновата в пропаже Бруклин. Я не хочу в тюрьму!

Все таращатся на нее. Мур первым приходит в себя, берет руку девочки в ладонь и мягко поглаживает ее пальцем.

– Сьюзи, что ты имеешь в виду? С чего ты взяла, что это твоя вина?

Сьюзи издает грандиозный всхлип. Я вытаскиваю из кармана куртки упаковку салфеток и передаю директору через стол. Мур вручает одну из них девочке, чтобы было куда высморкаться.

Мы с Эддисоном опасливо переглядываемся. Он, как и все братья, имеет тенденцию паниковать при виде плачущих девочек. Не то чтобы не питает к ним симпатии или не умеет обращаться с детьми – просто плачущие маленькие девочки разбивают ему сердце, и он становится крайне неловким и взволнованным. Обычно в подобной ситуации вмешиваюсь я.

Но если Сьюзи думает, что пропажа Бруклин – ее вина, то при виде меня она вряд ли почувствует себя лучше.

Бровь Эддисона дергается. Я морщу нос. Он склоняет голову набок, подталкивая меня к действию.

Ладно.

– Сьюзи? Меня зовут Элиза. Я одна из тех, кто занимается поисками Бруклин.

Девочка делает судорожный вдох. По ее лицу по-прежнему обильно катятся слезы.

– Милая, что случилось с Бруклин?

– В среду на встрече «Брауни»… – начинает Сьюзи и вновь всхлипывает. Директор молча дает ей новую салфетку. – …Я отобрала у нее вторую булочку. И толкнула ее и назвала плаксой, когда она сказала, что обо всем расскажет.

Она съеживается, явно ожидая, что ее выбранят.

– Сьюзи, я здесь не затем, чтобы кричать на тебя. Ты уже знаешь, что поступила неправильно, и поэтому коришь себя. Что было дальше?

– После встречи мы пошли к ней домой, миссис Мерсер приготовила нам обед. Моей бабушке пришлось задержаться на работе, и миссис Мерсер предложила присмотреть за мной. Но после обеда Бруклин ушла к себе в комнату и закрыла дверь. Тогда я сказала миссис Мерсер, что Бруклин на встрече украла мои булочки. Я только хотела, чтобы она вышла, но мать велела ей остаться в комнате и подумать над своим поведением. Бабушка пришла только через несколько часов. Миссис Мерсер разрешила мне посмотреть фильм, но…

– Но тебе было одиноко.

Сьюзи кивает и вновь шмыгает носом. По крайней мере, не вытирается рукавом.

– Ребекка рано ушла домой. Вчера то есть. На перемене Бруклин сидела одна, так что я столкнула ее с качелей и сказала, что никто не хочет находиться рядом с ней и ей лучше исчезнуть. Я сказала ей… сказала…

– Успокойся, Сьюзи. Можешь рассказать нам все.

– Я сказала, что родители собирались отослать ее подальше, но ее дедушке и бабушке она тоже не нужна и поэтому они постоянно ссорились. Что ей лучше убежать, тогда все будут счастливы. И она сбежала. Ее нет, все напуганы, и это целиком моя вина!

Она вновь переключается на непрерывные рыдания, сотрясаясь всем телом.

Женщина постарше поспешно огибает стол, мягко отстраняя директора в сторону, и заключает Сьюзи в объятия. Она плавно баюкает девочку, тихо что-то бормоча-напевая, давая ей выплакаться.

Достаю рабочий телефон и шлю сообщение Уоттс, а заодно и Рамирес:

Спросите Мерсеров: пыталась ли раньше Бруклин сбежать? И ссорятся ли Мерсеры-старшие с бабушкой и дедушкой? Не знаю, с какими именно.

По отцовской линии, – быстро отвечает Уоттс. – Уже занимаемся этим вопросом.