Миллер посветил туда и увидел скорченную фигурку: это зрелище снова отбросило его в прошлое, и на какой-то миг перед ним предстали дети, дрожащие, забившиеся в подпол: девочка лет четырех-пяти, повязанная платком, с выражением страха в огромных зеленых глазах, и малыш, прильнувший к ней. Аттила зарычал, дернул за поводок, и это вернуло Миллера в настоящее время и в это место.
Аманда обессилела от слез и заснула среди ящиков, свернувшись клубком, наподобие кошки, чтобы немного согреться. Аттила узнал ее по запаху и уселся, ожидая очередной команды, а Миллер тем временем пытался ее разбудить. Аманда с трудом приподнялась — тело затекло, свет бил в глаза, она не сразу сообразила, где находится, и только через несколько секунд припомнила, что с ней случилось. «Это я, Райан, все хорошо», — прошептал Миллер, помогая ей распрямиться и встать на ноги. Узнав его, девочка бросилась ему на шею, припала к широкой груди; а этот сильный мужчина пытался ее успокоить, похлопывая по спине, нашептывая ласковые слова, какие никогда никому не говорил. Он был растроган до глубины души, как будто не эта избалованная девчонка плакалась ему в жилетку, но та, другая, зеленоглазая, и ее братишка, дети, которых он должен был бережно извлечь из укрытия и на руках отнести в безопасное место, чтобы они не увидели того, что случилось. Миллер набросил на Аманду свою кожаную куртку, взял ее под руку; они вышли в сад, подобрали рюкзак, который девочка спрятала в кустах, и направились к грузовичку, где стояли и ждали, пока Педро Аларкон закроет дом.
Аманда вся опухла от слез, простуда, которую она подхватила пару дней назад, после такой ночи разыгралась не на шутку. Миллер с Аларконом полагали, что ей не стоит ехать в колледж в таком состоянии, но, поскольку девочка настаивала, они заехали в аптеку, купили таблетки и заодно спирту, чтобы оттереть светящуюся краску с рук. Потом позавтракали в единственном кафе, к тому времени открытом: там было тепло и восхитительно пахло жареным беконом. Кроме них, там сидели еще четыре посетителя, строительные рабочие в комбинезонах и касках. Заказ у них приняла девчонка с волосами, смазанными гелем и торчащими в разные стороны, словно иглы у дикобраза; ногти у нее были выкрашены в голубой цвет, а лицо сонное: похоже, работала всю ночь.
Пока они ждали, Аманда заставила своих спасителей пообещать, что они никому ни слова не скажут о случившемся. Она, распорядительница игры в «Потрошителя», легко побеждающая злодеев и затевающая опасные приключения, просидела всю ночь среди ящиков, вся в слезах и соплях. С парой таблеток аспирина, большой чашкой горячего какао и тарелкой блинчиков с медом приключение, которое Аманда им рассказывала урывками, выглядело неважнецки; и все же Миллер с Аларконом не стали над ней подтрунивать или давать советы. Первый методично поглощал яичницу с сосисками, а второй опустил нос в чашечку кофе, жалкую замену мате, чтобы скрыть улыбку.
— Вы откуда? — спросила Аманда Аларкона.
— Отсюда.
— У вас акцент.
— Он из Уругвая, — вмешался Миллер.
— Такая маленькая страна в Южной Америке, — пояснил Аларкон.
— В этом семестре мне надо будет сделать презентацию о какой-либо стране по моему выбору, на уроке по общественному праву. Ничего, если я выберу вашу?
— Окажешь мне честь, но лучше поищи какую-нибудь другую, в Африке или Азии: в Уругвае никогда ничего не происходит.
— Вот и хорошо, тем легче. Часть презентации — интервью с выходцем из этой страны, можно по видео. Вы могли бы его дать?
Они обменялись телефонами и электронными адресами и договорились встретиться в конце февраля или начале марта, чтобы заснять интервью. В половине восьмого этого полного событий утра друзья доставили девочку к двери колледжа. На прощание она робко поцеловала в щеку того и другого, закинула за спину рюкзак и пошла, понурив голову, еле волоча ноги.
Понедельник, 9 января
Тайной, которую Алан Келлер наиболее ревниво хранил, была эректильная дисфункция: с молодых лет он страдал ею, испытывал постоянные унижения, вынужден бывал избегать близости как с женщинами, привлекавшими его, из страха потерпеть фиаско, так и с проститутками, поскольку их опытность либо угнетала его, либо раздражала. Со своим психиатром он годами исследовал эдипов комплекс, пока обоим не надоело твердить одно и то же и они не перешли на другие темы. Взамен он решил как можно глубже постичь женскую чувственность и научиться тому, что ему должны были бы преподать в школе, если бы образовательные программы меньше внимания уделяли размножению мух и больше занимались человеком, как он любил говорить. Келлер научился заниматься любовью, не особо полагаясь на эрекцию, заменяя тонкостью обращения недостаток потенции. Позже, когда он приобрел уже славу соблазнителя, появилась виагра, и проблема потеряла свою остроту. Ему шел уже пятьдесят первый год, когда Индиана ворвалась в его жизнь, словно весенний ветер, унося прочь последние остатки неуверенности в себе. Неделю за неделей Келлер встречался с ней, ограничиваясь медленными, томными поцелуями, с похвальным терпением готовя почву, пока Индиана, устав от столь долгих преамбул, не схватила его за руку и не потащила, решительно и без лишних слов, к себе в постель, пружинный матрас на четырех ножках под нелепым шелковым балдахином с колокольчиками.
Индиана жила в квартирке, устроенной над гаражом при отцовском доме, в районе Потреро-Хилл, который никогда не считался модным, неподалеку от аптеки, где Блейк Джексон трудился вот уже двадцать девять лет. Она могла доехать на велосипеде до своей клиники почти по ровной местности — за исключением одного холма, — а это в Сан-Франциско большое преимущество. Пешком, быстрым шагом, можно было дойти за час; доехать на велосипеде — за двадцать минут, не больше. В ее квартиру можно было попасть двумя путями: из дома Блейка, по винтовой лестнице, и с улицы, откуда вели крутые ветхие ступеньки, скользкие зимой: каждый год отец собирался их заменить. Квартира состояла из двух порядочного размера комнат, балкона, небольшой ванной и встроенной кухни. Жилище это скорее напоминало мастерскую или, как шутили домашние, пещеру колдуньи: кроме кровати, ванной и кухоньки, вся свободная площадь использовалась для различных поделок и для материалов ароматерапии. В тот день, когда Индиана затащила Келлера в постель, они были совсем одни — Аманда оставалась в интернате, а Блейк играл в сквош, как всегда по средам. Не следовало опасаться, что он вернется рано, поскольку после игры аптекарь всегда ходил с друзьями развлекаться в какую-то немецкую забегаловку, где они ели свинину с капустой и пили пиво до тех пор, пока их не выставляли вон на рассвете.
Келлер не захватил с собой волшебной голубой пилюли, но после пятиминутного пребывания в этой постели у него закружилась голова от смеси ароматических масел, и он уже ни о чем не думал. Просто отдался на милость молодой, всем довольной женщины, которая чудесным образом возбудила его без каких бы то ни было лекарственных средств, только смехом и шалостями. Без сомнений, без боязни покорно следовал туда, куда ей угодно было его повести, а в конце прогулки вернулся в реальный мир, исполнившись благодарности. И Индиана, которая могла сравнивать, поскольку у нее бывали и другие любовники, тоже осталась благодарна: этот единственный больше старался удовлетворить ее, чем доставить удовольствие себе. С тех пор Индиана искала встреч с Келлером, звонила ему, всячески подстрекала, возбуждала и поддразнивала, назначала свидания в «Фэрмонте», нахваливала его и ублажала.
Келлер никогда не замечал в ней никакой фальши, никаких задних мыслей. Индиана вела себя непосредственно, казалась влюбленной, пылкой, веселой. Было легко любить ее; тем не менее Келлер старался не слишком к ней привязываться, ведь он считал себя в этой жизни прохожим, праздным путешественником, ни во что не вникающим глубоко, кроме искусства, которое обещало некую неизменность. У него и раньше были любовные связи, но ничего серьезного до встречи с Индианой, единственной женщиной, которой удалось надолго привлечь этого эстета. Он был убежден, что их любовь длится только потому, что отделена от повседневного существования. Индиана довольствовалась малым, и такое бескорыстие его устраивало, хотя и казалось подозрительным; он полагал, что человеческие отношения — тот же денежный обмен: самый оборотистый остается в выигрыше. Уже четыре года они встречались, но не заговаривали о будущем, и хотя Келлер не имел намерения жениться, его обижало, что Индиана не поднимает этот вопрос, ведь он считал себя завидной партией для любой женщины, тем более небогатой. Существовала проблема разницы в возрасте, но немало знакомых Келлера, тоже пятидесятилетних, жили с женщинами, которые были моложе на двадцать лет. Единственное, чего потребовала Индиана с самого начала, с первой незабываемой ночи под индийским балдахином, была верность.
