Особенное внимание они уделяли прическам, которые, подхваченные ремешками и тонкими подобиями веревочек, представляли разного вида пучки, из которых торчали яркие перья птиц, какие-то цветы, кусочки темноватого металла различной формы, а у некоторых – настоящие, крупные, сияющие на солнце жемчужины – белые, голубоватые, розовые.

У испанцев округлились глаза. Эти жемчужины на родине стоили бы бесспорно немалые деньги. Кроме того, многие офицеры и матросы с трудом подавляли вожделение, когда к ним подходили близко миловидные, стройные, грациозные (и совершенно обнаженные) девушки. Некоторые испанцы начинали гладить их, класть руки на талию и бедра прелестных туземок. Еще немного и…

Однако адмирал заметил это начало вакханалии и неминуемых ссор, ведущих к дракам и убийствам. Тотчас мессер Кристобаль Колон призвал своих подчиненных взять себя в руки, прекратить разжигание в себе гибельного соблазна, ведущего к срыву продолжения важных государственных дел. Тех, кто не может побороть в себе (понятный в общем-то) огонь любострастия, он предложил вернуться на корабли, пока близкие знакомства с женщинами постепенно станут возможны без насилия и ссор.

Его назидание было признано экипажами справедливым. Несколько испанцев удалились на корабли. Другие, вздыхая, продолжали общение с туземцами, отводя глаза от соблазнительных островитянок.

Надо прямо признать, впоследствии было выяснено, что местные красавицы отнюдь не следуют благочестию и монастырским нравам. Так что, при ловкости и осторожности, можно все-таки добиться взаимного согласия, не вызывая к тому же негодования мужского населения острова. Чем некоторые наиболее хитрые испанские молодцы и воспользовались. Оказалось, что ревность так же незнакома островитянам, как и чувство стыда.

И все-таки адмирал еще и еще раз призвал своих подчиненных к вежливости и осторожности. Тем более, ни в коем случае не обижая этих наивных и беззащитных детей новой земли.

Скоро между туземцами и испанцами завязались самые дружеские отношения. Ребятишки угощали приплывших на кораблях какими-то незнакомыми плодами, напоминавшими по форме огромные сосновые шишки[10], но внутри оказавшиеся сочными, вкусными и ароматными, напоминая отдаленно самые спелые и сладкие дыни. Приносили и другие серповидные плоды желтого цвета, у которых под кожурой была вкусная и сытная мякоть. В изящно плетенных корзинах предлагались еще какие-то ягоды, похожие на виноград, а также рыба и мясо (по-видимому, черепашье) подкопченое и зажаренное на костре.

Взамен съестных припасов туземцы (которых как-то незаметно стали называть индейцами), получали от щедрых белых людей разные блестящие безделушки – стеклянные бусы, медные колокольчики и бубенчики, какую-то ярмарочную мишуру и лоскуты ярких дешевых тканей.

Ренцо и молодой матрос Санчес особенно успешно общались с туземцем примерно своих лет, которого звали, как стало понятно после некоторых усилий, Аотако. Индеец оказался очень толковый и довольно быстро стал запоминать имена новых приятелей: Энсо и Сантес. Запоминал он и некоторые понятия по-испански, а его белые собратья тоже пытались усвоить названия некоторых предметов и вещей – таких, как рука, голова, дерево, девушка, рыба, колокольчик и прочие – на языке индейцев.

Конечно, помогали друг другу при помощи жестов, мимики, даже при помощи рисунков на песке.

Наиболее хитрые испанцы легко выманивали у наивных дикарей драгоценные жемчужины, а те с удовольствием отдавали их в обмен на какие-нибудь побрякушки. Однажды Санчес, стоя рядом с Ренцо и Аотако, почистил песком из мелкого ручейка свой нательный серебряный крестик. То же сделал и Ренцо со своим крестиком.

Тогда Аотако вынул из головных украшений полукруглую пластинку темного металла и почистил ее песком. Каково было изумление молодых мореходов, когда темная пластинка Аотако засияла на солнце, как полновесный дублон.

У Санчеса сверкнули глаза, Ренцо разинул рот.

– Золото! – сразу осипшим голосом произнес Санчес.

Он предложил Аотако поменять золотую пластинку на стеклянную плошку для масляного светильника. Тот с восторгом согласился.

Этот случай стал известен всем и слух о золоте мгновенно облетел весь берег. Испанцы начали приглядываться к вещицам и кусочкам темноватого металла, которые имели некоторые туземцы. Они предлагали обмен на любую чепуху из Европы и становились обладателями значительных частиц драгоценного металла.

Происшедшее с Аотако и другими индейцами дало испанцам преувеличенное понятие о богатствах открытого острова и распалило их жадность.

Когда они настолько освоились с туземцами, что более-менее свободно могли объясняться с ними, то узнали: золото здесь получают с большого острова, лежащего на юге, неподалеку, где оно находится в изобилии и не особенно ценится местными жителями.

Об этом тотчас доложили адмиралу Колону. Мессер Колон, конечно, подумал, что это таинственная островная страна Ципанго, богатства которой так заманчиво описал в книге о своих путешествиях венецианец Марко Поло.

Туземцы объявили, что с юга же приходят на больших лодках страшные враги, уводящие отсюда пленных и, говорят, поедающие их. Это тоже напомнило адмиралу рассказы Марко Поло о нравах и обычаях обитателей востока Азии. Там, на восход солнца от империи Катай, лежат острова, на которых процветают жестокость и людоедство. Это еще больше укрепило уверенность мессера Колона, что он достиг богатых стран Азии, описанных знаменитым путешественником.

Адмирал решил идти к югу, чтобы отыскать ту богатую золотом и прочими драгоценностями страну, о которой говорили туземцы. Он взял в качестве переводчиков и проводников семерых островитян, в их числе Аотако. Индейцы охотно отправились с чужеземцами, представлявшимися им сынами неба, настоящими богами.

Удалившись от острова Сан-Сальвадор, Кристобаль Колон заметил на горизонте множество мелких островков. Это еще более укрепило его в мысли, что перед ним восточный край Азии, ибо его самым достоверным указчиком того, что так и должно быть, являлся все тот же Марко Поло. К некоторым островам, наиболее крупным, адмирал приказывал пристать.

Туземцы везде встречали пришельцев из неведомых стран самым радушным образом, с благоговением и почетом. На расспросы о стране, богатой золотом, они так же, как сан-сальвадорцы, протягивали руки на юг. Там, объясняли они испанцам, находится весьма большой остров, целая страна, и называется она Куба.

Итак, следуя всем этим мнениям островитян, три каравеллы продолжали плыть к югу, пока действительно не увидели большую землю с удобной гаванью, полной местных легоньких лодок, в которых умело управлялись короткими веслами, похожими на лопаты, рыбаки с плетенными из лиан сетями или воины, державшие в руках тонкие копья с наконечниками из кости.

– О, да эти туземцы гораздо пригляднее живут, чем наши прежние знакомые, – посмеиваясь, говорили между собой испанцы. – Они даже прикрывают срам лоскутком или передником. Некоторые носят на головах корзины с фруктами, совсем как наши кастильские деревенские торговки на рынке. Здешние-то красотки имеют юбку до колен, накидывают на голову что-то вроде мантильи (шаль, покрывало в Испании).

– Хижины у них вообще не хуже, чем у наших пастухов, ночующих в горах Сьера-Невады. В хижинах кое-какая мебель, так сказать, – острил язвительный обычно Крот Гонсалес. – Гляди-ка, скамеечки, столики с глиняными горшками. Циновки на полу постелены. А спят-то в плетеных постелях, привязанных к столбам посреди жилья. Знай, качайся себе туда-сюда… И спать, верно, некогда. К чему бы это?

– Я думаю, – серьезно высказался опытный пожилой матрос, бывавший в разных далеких странах, – это чтобы ночью не подползла да не укусила ядовитая змея, вот к чему это.

– Что ж неглупо, – решили между собой матросы.

– Надо бы побывать в глубине этого большого острова, – заявил молодой матрос Санчес. – Порыскать, как следует, насчет золота.