Покончив с приветствиями и здравицами, Финголфин принялся говорить о делах, но Хадор не слишком внимательно его слушал. Советы о том, как обустроиться на новом месте, были весьма полезны и своевременны. Именно сейчас, наладив простой быт, эдайн могли бы осваивать земли дальше. Но слова короля отпечатывались где-то в глубинах памяти Хадора, и он надеялся, что в свое время вспомнит их. Он лишь пил и кивал с умным видом, а при этом старательно улучал момент, чтобы вновь и вновь окидывать взглядом Лалвен, а самому оставаться незамеченным и не казаться грубым. А та весело беседовала с его дружиной и то и дело смеялась, и смех ее звенел под сводами дома Хадора, подобно музыке.

— Тебе бы выйти на свежий воздух, — посоветовал Финголфин, когда взгляд Хадора сделался совсем рассеянным, и адан кивнул невпопад. — Вечер только начался, а хмель, как вижу, уже ударил тебе в голову.

— Да, верно, — спохватился Хадор. — День Середины Лета и должно отмечать под открытым небом. Идем же!

Мысли и впрямь слегка путались, а движения сделались неловкими. Хадор уже знал, что эльфу нужно выпить куда больше, чем человеку, чтобы опьянеть, но не мог же он приказать, чтобы гостям наливали вино, а его обносили. Впрочем, подняться он смог, даже не пошатнувшись, а вечер, хоть и летний, дышал прохладой, так что на улице действительно стало легче.

На площади горели костры, танцевали эдайн, лилась музыка. Лалвен вышла следом и некоторое время прислушивалась к мелодии и наблюдала за незамысловатыми движениями кружащихся вокруг костров людей. А затем подошла к Финголфину и потянула его за руку, увлекая за собой на площадь.

— Железо, леса и торфяные болота никуда не денутся, — заявила она, — а вот праздник скоро закончится.

Финголфин не противился, и в его глазах тоже плясали искорки веселья. Но Лалвен заметила и Хадора, который снова не мог отвести от нее взгляда и даже глупо приоткрыл рот. Истолковав все по-своему, она и его повела за собой к самому большому костру.

Тем временем один парень, немногим старше Хадора, вышел из общего хоровода и, примерившись, прыгнул через костер, пролетев над пламенем и приземлившись с другой стороны. За ним прыгнули, взявшись за руки, юноша и девушка.

— Зачем они это делают? — спросил Финголфин.

— Есть у нас такое поверье, — начал Хадор.

Чтобы говорить складно, требовалось немало сил. Хмель не до конца еще развеялся, а от прикосновения Лалвен адан чувствовал себя снова пьяным, но иначе. Однако он ни за что не выдал бы своих чувств.

— Если прыгнуть через костер, то в огне сгорит все дурное, что есть в человеке, и всякий груз спадет с его души. А если прыгают влюбленные, то сгорят все обиды и ссоры между ними.

— Красивое поверье, — Лалвен отпустила Хадора и хлопнула в ладоши. — Можно и мне прыгнуть?

— Конечно, — отозвался Хадор и едва не добавил: «Со мной».

И она легко перепрыгнула через огонь, вспорхнув над ним белой птицей. А потом она танцевала и нечасто оказывалась рядом с Хадором, но так только проще было наблюдать за ней. Она кружилась, и ленты в ее волосах взлетали и падали. Эльфийка казалась совсем юной и беззаботной — но сколько ей было лет? Несколько веков? Несколько тысяч? А сейчас она не выглядела старше девушек из эдайн. Но вот задрался широкий рукав платья, обнажив руку по локоть, и Хадор заметил темные шрамы на молочно-белой коже — такие остаются от дрянного оружия Морготовых тварей.

Вот они какие, эльдар. Многое способны пережить, но боль и горести не гнут их к земле, не серебрят волосы сединой, не забирают радость из их душ. Но не завидовал им Хадор, а, наоборот, тянулся к ним. Станешь с ними рядом — и будто сам сделаешься и сильнее, и чище, и лучше.

Небо темнело, загорались на нем первые звезды, но эльфы и люди плясали и веселились до самого рассвета. А назавтра, уже днем, настало время для воинских состязаний, где всякий мог показать удаль и силу. И Лалвен явилась в штанах и простой белой рубахе, только расшитой по вороту серебряной тесьмой, с забранными назад и заплетенными в тугую косу волосами. И смеялись поначалу мужи из народа Хадора, но потом смеяться перестали и подивились. Никто из них не обращался так умело с мечом и щитом, никто не метал копье так далеко и точно. Все противники уступали Лалвен, а кто же видал, чтобы дева сражалась так хорошо? Лишь брат и племянник превосходили и ее. Впрочем, от тех двоих Хадор и не ждал другого, ведь их слава гремела по всему Белерианду.

И чем дольше смотрел на нее Хадор, тем больше думал о том, что если не повстречала леди Лалвен еще достойного мужчину — то не ему ли уготована судьба стать тем достойным?

***

На празднике, конечно же, не сказал Хадор ни слова о том, что задумал, а решил осенью явиться в Барад Эйтель с богатыми дарами и посвататься к леди Лалвен.

Так он и поступил. Собрал все золото, все драгоценности, оружие и дорогие ткани, что дал ему отец. Собрал лошадей и скот, а также добытые уже здесь меха и шкуры. Большой вышел караван, ведь Хадор готов был отдать все, что имел, до последнего украшения и последней монеты, и остаться так беднее самого неудачливого землепашца из своего народа. И со всеми дарами отправился Хадор на север, к нолдорской крепости. Уставали лошади тянуть тяжелые телеги, груженные богатствами вождя эдайн. Но не пожалел бы Хадор ничего, он был щедр и мог легко расстаться со всем, что имел, лишь бы показать, что намерения его серьезны. Опасался он лишь того, что слишком мал окажется выкуп.

Дорога до Барад Эйтель тянулась по безлесой равнине между холмов и незадолго до крепости становилась прямой как стрела. И эту ее часть от поворота до ворот заполнил караван Хадора. Сам же он ехал первым, на лучшем коне, в лучших своих доспехах и опоясанный мечом с позолоченной рукоятью. Держался он гордо, но изо всех сил скрывал внутренний трепет.

Разумеется, эльдар встретили его с немалым удивлением и тут же проводили к Финголфину.

— Я счастлив снова видеть тебя, Хадор, — король был, как и обычно, приветлив, но в его тоне сквозило недоумение. — Но скажи, зачем привез ты столько скарба? Если хочешь отблагодарить меня за отданную тебе землю, то это неразумно. Я ни в чем не нуждаюсь, а тебе стоит подумать о своем народе, потому бесчестно было бы с моей стороны принять эти дары. Или ты решил переселиться севернее? Но где тогда твои люди?

— Ни то, ни другое, — ответил Хадор. Он помолчал немного, собираясь с духом, а потом почтительно, но с достоинством поклонился и продолжил твердо и решительно: — Я пришел просить руки твоей сестры, и это за нее выкуп.

— Выкуп? — переспросил Финголфин, будто пробуя на вкус это слово. — Что значит «выкуп»?

Хадор немного опешил, не представляя, как столь мудрое существо может не знать столь очевидных вещей.

— То, что платят, чтобы получить дозволение жениться.

После этих слов в королевском кабинете повисло молчание, и Хадору почудилось, что сам воздух сделался густым и тяжелым, словно перед грозой. Он видел, как потемнело лицо Финголфина, как губы его сжались в тонкую линию, а глаза засияли еще ярче, чем раньше, и исходивший от него свет был обжигающим и яростным. До того он видел короля спокойным, радостным, порой даже печальным — но никогда не видел его в гневе. Финголфин не кричал, не угрожал и не бранился, но от одного его присутствия сейчас хотелось съежиться в комок или убежать как можно дальше.

— То есть ты вздумал купить мою сестру? — король говорил ровно, чеканя слова, и в его голосе звенела сталь.

— Нет же! — воскликнул Хадор. Он не знал толком, как объяснить, а главное, не мог взять в толк, отчего всем известный обычай Финголфин истолковал так скверно. — Это значит, я готов все, чем владею, за нее отдать. И у нас заведено, что если забираешь девушку из семьи, то должен заплатить ее родичам, чтобы…

— Сам-то понимаешь, о чем говоришь?

Хадор открыл было рот, чтобы ответить, но осекся. Собственные слова звучали и правда гадко. «Вы-куп», «заплатить»… будто на рынок пришел торговаться.