Миша вздохнул и прошептал:

— Мне есть захотелось! Ты давеча говорил…

— Поешь, поешь! — поспешно ответил Иван Макарович и сунул ему пирог. — Вот приедем на ночлег, щи с рыбой есть будем, жирные.

Миша поел, утёрся и спросил:

— Зачем Михайлу Васильевичу сполохи нужны?

— А ему всё нужно. Он в небе все звёзды пересчитал и дно морское сквозь воду рассмотрел. Он ночью видит, как днём, и приковал гром к высокому столбу. Мудрый человек. Но ты его не бойся!

— Я не боюсь, — сказал Миша. — Я тоже научусь звёзды считать и узнаю, на чём радужный мост стоит.

— Узнаешь, — ответил Иван Макарович. — А может, хочешь по свежему снежку пробежаться? В гору-то лошадкам тяжело сани тащить.

Миша выскочил из саней и побежал вперёд.

Снежок заскрипел под новыми валенками, мягкие снежные звёзды ложились на тулупчик и таяли на руках. Но уже Иван Макарович махал ему, звал в сани садиться. Миша дождался, пока лошади поравнялись с ним, и ловко прыгнул в обшевни.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Через три недели после отъезда, поздним вечером, Миша Головин добрался с обозом до Петербурга. После оттепели подули холодные ветры, и лошади скользили и выбивались из сил. Как Иван Макарович ни жалел Мишу, всё же в последний день частенько приходилось брести рядом с санями. Миша промёрз и сильно устал.

По широким, глухим и тёмным улицам, мимо маленьких сонных домишек обоз наконец доехал до постоялого двора.

В низкой комнате все спали вповалку на полу и полатях. Миша, повязанный платком поверх шапки и тулупа, стоял, качаясь, засыпая и встряхиваясь, пока Иван Макарович разговаривал с хозяйкой. Какого-то парня согнали с полатей — генеральский, мол, племянник приехали, — и Мишу уложили наверху. Он тотчас заснул.

Когда он проснулся, в комнате было тихо. Слабый отблеск огня, словно далёкие зарницы, пробегал по потолку. Миша повернулся, поглядел вниз. Постояльцы все ушли. Одна хозяйка хлопотала у печи.

— Проснулся, — сказала она. — А Иван Макарович давно ушёл. Он велел тебе дожидаться. Уж теперь он скоро придёт, поведёт тебя на Мойку, к дяденьке… Ты бы сполоснул лицо, а то нос весь в саже.

Хозяйка плеснула ему на руки воды из ковша, и Миша утёрся платком. Потом она сунула ему баранку:

— Покушай, миленький!

В комнате воздух был тяжёлый, и Миша вышел во двор. Чуть светало. Снег был испачкан прелой соломой. Миша открыл калитку и очутился на улице.

Он постоял минуту, и она показалась ему долгой. Он нетерпеливо подумал, что можно пойти навстречу Ивану Макаровичу и на такой широкой и пустынной улице им не разминуться. Когда мальчик дошёл до угла, то открылась такая же улица, и Ивана Макаровича снова не было видно. Так он добрался до реки.

Был тот час, когда рабочий люд уже ушёл на работу, а господа ещё спят. Но Миша этого не знал и удивлялся, что никто не попадается ему навстречу и некого спросить про Ивана Макаровича. Он уже хотел вернуться, но, оглянувшись, увидел, что все улицы одинаковы и ему самому не найти постоялый двор. Тогда он медленно и оглядываясь, не видать ли Ивана Макаровича, пошёл по набережной.

На том берегу стояли поднятые на покатые брёвна корабли, и Миша по темневшей на льду тропке перешёл реку и обошёл корабль. Дальше открылась площадь с большим храмом, где шла служба, но Миша побоялся туда зайти, чтобы не прозевать Ивана Макаровича.

Он шёл всё дальше, и теперь изредка попадались случайные прохожие. Он несколько раз пытался подойти к ним, но они торопливо пробегали, не обращая на него внимания. Он потянул за рукав встречного мальчишку, но тот вырвался и показал ему кулак. Миша остановился, чтобы оглядеться, но какой-то здоровый мужик толкнул его — не стой на пути! — и он двинулся дальше. Так он добрёл до второй реки, и тут ему встретилась какая-то старушка.

Мише её лицо показалось добрым, и он спросил:

— Бабушка, как мне пройти к постоялому двору?

— А какой же двор тебе нужен? Здесь много постоялых дворов, миленький. Город большой, дворов-то много. На какой улице твой-то двор?

— За рекой, — сказал Миша.

— А за какой рекой? И рек-то у нас много. И Нева-река, и Невка, и Мойка, и Фонтанка, и каналы, и канавы…

— Мойка? — перебил Миша. — А где это Мойка?

— А вот на Мойке-то и стоим, — ответила старушка. — Это она Мойка и есть. Что же ты, Мойки не знаешь?

— Здесь на Мойке живёт Михайло Васильевич Ломоносов, — сказал Миша.

— Не слыхала про такого. Кто ж он будет?

— Он в академии профессор, — сказал Миша.

— И в академии профессоров много. Ты спроси у соседей. А мне некогда, миленький. И как тебе помочь, когда ты сам толком ничего не знаешь! — И она поспешно пошла прочь.

Миша внимательно оглядел Мойку. Среди домов один показался ему решительно лучше всех. Был он трёхэтажный, со статуями на крыше, с колоннами и балконом. И Миша подумал, что, наверное, Михайло Васильевич живёт в этом доме. Он смело подошёл к стоящим у ворот людям и спросил:

— Михайло Васильевич здесь живёт?

— Нет здесь такого, — отмахнувшись, ответил один.

Но второй сказал:

— Стой! Стой! Какой Михайло Васильевич? Не Ломоносов ли?

Миша кивнул головой.

— А вот на той стороне. Вон двухэтажный, с мезонином[8]. Перейдёшь реку — прямо в него упрёшься.

Миша поблагодарил и, сбежав по ступенькам с пристани, перешёл по льду на другую сторону.

…Дом смотрел на реку и на Мишу пятнадцатью завешенными окнами, но двери не было ни одной. Миша прошёл вдоль дома, увидел чугунную калитку и вошёл во двор — авось там есть вход.

Со двора в дом вело большое застеклённое крыльцо. Миша отворил дверь и увидел девушку в сарафане, которая мыла пол.

Миша поклонился, но девушка не обратила на него внимания. Он снова поклонился и ступил шаг вперёд. Девушка быстро подняла голову и крикнула:

— Ай, не ходи, не ходи — наследишь!

— Мне к Михайлу Васильевичу, — сказал Миша.

— Вышел! — ответила девушка и ещё крепче стала тереть пол.

— Что же мне делать? — жалобно спросил Миша. — Ведь я нездешний. Я не знаю, где его искать.

Девушка выпрямилась, отжала тряпку.

— Да он недалёко ушёл, — объяснила она. — Он, верно, в мастерской. Выйди во двор, там найдёшь его.

Миша опять вышел и оглянулся. По свежему снегу цепочкой шли одни только крупные мужские следы, и Миша пошёл по следу. Следы подвели его к кованой решётке, и сквозь узорчатую калитку он вошёл в плодовый сад.

Укутанные на зиму рогожами деревья сверкали снежным убором. Меж гряд были крытые аллеи. С оплетавшей их дранки ещё свисали засохшие плети вьющихся растений. Запорошённые снегом, они блестели и искрились на утреннем солнце.

Следы два раза прошли взад и вперёд по аллее, обогнули четырёхугольный бассейн и дошли до второго двора.

В глубине этого двора стояло два двухэтажных дома. Один поменьше, другой побольше. Следы вели к меньшему, дверь в дом была отперта, и Миша вошёл.

Он очутился в очень высокой зале, в вышину всего дома; свет падал в два ряда окон — снизу и сверху, — и было очень светло. Но как велика была эта зала, Миша не мог понять, потому что четвёртой стены не было. Вместо четвёртой стены было что-то странное.

Миша стоял и смотрел. Было очень тихо. И в этой тишине на дальнем конце залы творилось что-то необычайное.

В огне и в дыме шла яростная молчаливая битва. Беззвучно рвались снаряды, но дым от них не отделялся, не рассеивался, а застыл неподвижными белыми клубами. Солдаты, сверкая обнажёнными штыками, кололи и рубили врагов, но поднятые руки не шевелились и не опускались. Развевались знамёна, но их складки хранили всё тот же изгиб. И мимо солдат, мимо Миши, по брошенному оружию, по лафетам разбитых пушек мчался на могучем коне гигантский всадник, ни на миг, ни на шаг не двигаясь с места.