Животные более чутки к опасности, чем люди. Человека может обмануть покой жаркого солнечного дня, полного запаха разогретой на солнце сосновой коры и хвои. Человека может заворожить ровное гудение ветра в вершинах сосен. Человеку может отвести глаза картина безобидного песчаного обрыва, изрытого небольшими пещерками и прошитого наверху корнями сосен.

Но зверя не проведешь. И пусть широкая полоса влажного песка призывно стелется к реке от подножия обрыва – на полосе этой, просто созданной для водопоя, нет ни одного отпечатка копыта, ни одного следа волчьей или рысьей лапы.

И не потому, что острый нюх лесных жителей уловил бы запах впитавшейся в песок крови. Жизнь леса полна мелких трагедий, все время кто-нибудь гибнет, чтобы жили другие. Нет, не поэтому разбежалось прочь зверье из приречной полосы. И не потому птицы не вплетают свои голоса в песню сосновых ветвей. И не потому смолкли, затаились кузнечики – хотя им-то, крохотным, чего бояться?

Лес замер, замкнулся, ощутив присутствие чего-то опасного и очень чужого, что по-хозяйски расположилось неподалеку от берега. Не просто смерть поджидала здесь добычу – смерть незнакомая, непонятная, появившаяся неизвестно откуда и от этого вдвойне страшная.

Над обрывом незримой волчицей уселась тревога, подняла к небу острую морду, надрывно завыла.

Но не всем людям дано слышать этот беззвучный вой. Поэтому двое из троих спутников, бредущих по песчаной полосе вдоль воды, испытывали лишь усталость и раздражение.

Но идущий впереди коренастый бородач со шрамом на лбу держался более настороженно, чем его спутники. Бородачу довелось крепко хлебнуть лесной жизни, жизни затравленного зверя, это сделало его более восприимчивым к неслышному голосу близкой беды. И теперь он хмуро озирался по сторонам, сам не понимая, что именно не дает ему покоя.

– Места тут… нехорошие… – осторожно сказал он наконец. – Недобрые места… Чего-то здесь не хватает…

– Здесь что-то лишнее, – уныло поправил его идущий следом парень с густыми каштановыми волосами. – Мы здесь лишние… Нет, правда, Коряга, чего мы здесь таскаемся, муравья в густой траве отлавливаем? Может, махнуть в Анмир, а? По кабакам пошляемся, послушаем, что там люди болтают… Вдруг да повезет – что-нибудь узнаем!

– Не лезь в шибко умные, Орешек! – прикрикнул на него бородач. – В Анмир Матерый тоже людей отправил, а наше дело – здешние места проверить. А места здесь скверные. Пусто, тревожно… белок – и тех нет.

– И хорошо, что нет, – вздохнул Орешек. – А то бы они передохли со смеху, на нас глядя. Топаем как дураки, сами не зная куда, отдохнуть и то не присядем.

– Ладно, привал, – неохотно кивнул бородач и уселся под песчаным обрывом. Орешек с наслаждением плюхнулся рядом.

Третий путник – темный, мрачный, жилистый – опустился на песок с видом человека, которому все равно, отдыхать или идти дальше. Он обхватил колени руками и устремил взгляд на противоположный берег, глубоко уйдя в какую-то безрадостную думу.

Орешек с ленивым интересом сощурил глаза на серую гладь воды.

– И с чего такую смирную реку назвали Бешеной?

– А ты бы на нее ниже по течению посмотрел, за Анмиром, – снисходительно объяснил Коряга. – Она от притоков силы набирается, а русло там узкое, каменное. Вот река и скачет…

– А что это мы все берегом да берегом плетемся? Может, эти душегубы где-нибудь в чаще лагерем стоят?

– Сразу видно, что ты в городе рос… В лесу любая тварь к воде тянется. Проверим для начала речные берега.

– Ясно… А что мы с ними делать будем, с душегубами, когда отыщем?

– Постараемся, чтобы они с нами ничего не сделали. Ты видел, во что они превращают трупы тех, кто к ним в руки попадает? Топорами, гады, работают! Правильно, что Матерый не хочет таких соседей под боком терпеть.

– Да откуда они взялись? Беглые рабы?

– Вряд ли, – низким, хриплым голосом вступил в разговор третий путник. Коряга и Орешек тут же замолчали и уважительно к нему обернулись. – Я видел тела жертв. Действовала не только невероятно сильная, но и очень умелая, точная рука. Рабу так не наловчиться, разве что лесорубу на лесосеке. Впрочем, тут есть загадки и посложнее…

Мрачный человек замолчал, внезапно утратив интерес к разговору. Его собеседники почтительно ожидали продолжения, затем самый молодой из них не выдержал:

– Какие загадки, Аунк?

Аунк, оторвавшись от своих мыслей, поднял на него ледяные серые глаза.

– Ну, например: зачем убийцам крошить тело человека, который убит с первого удара? А я ручаюсь, что с первого…

Ручательство было принято с полным доверием: Аунк знал о колющем и рубящем оружии решительно все и немножко сверх того.

– Это что же, – потрясенно спросил Коряга, – они так озверели, что рассудок потеряли и по мертвецу топорами молотили?

– Не похоже, – покачал головой Аунк. – Удары точные, расчетливые. Кто-то разделывал тело, как мясник – свиную тушу. – Аунк на миг замялся. – Да, мне показалось, что кто-то разрубал мясо для еды. Тем более что некоторых кусков не хватало.

Орешка замутило, а Коряга непонимающе спросил:

– Это зверь, что ли?

– Вот именно, медведь с топором! – насмешливо отозвался Аунк.

Никому другому Коряга не простил бы издевки. Но с Аунком опасался спорить даже Матерый, свирепый главарь разбойничьей шайки. Поэтому Коряга позволил себе лишь злой выпад, спрятанный под завесой почтительности:

– Ну, какое бы там ни было страшилище, тебе бояться нечего. Тебе ведь еще долго жить, аж два месяца, сам говорил…

– Семьдесят четыре дня, – невозмутимо поправил его Аунк.

– А тошно, небось, знать, когда помрешь! – с притворным сочувствием вздохнул Коряга, стараясь побольнее уколоть противника.

Но он имел дело с опытным фехтовальщиком. Аунк и бровью не повел.

– Нет, почему же? – спокойно отпарировал он. – По-моему, куда хуже не знать дня своей смерти. Бродишь себе по земле, посапываешь в две дырки… а может, тебе не суждено дожить до завтрашнего утра.

– Хватит рассиживаться! – обиделся Коряга. – А ну, вставайте оба, пошли дальше!

И поднялся первым, отряхивая с одежды песок.

Тут-то и оборвалась туго натянутая ниточка злого ожидания, тут-то и показала себя недобрая чужая сила, в страхе перед которой замер лес.

В одной из вырытых в обрыве пещерок коротко прошуршал песок, из отверстия прянуло что-то длинное, гибкое, упруго и резко взметнулось над жертвой, с тупым хряском обрушилось наискось вниз…

Тело Коряги беспомощно осело, заливая песок сильной струей крови. Отрубленная бородатая голова покатилась к воде Аунк и Орешек вскочили, выхватили мечи одинаковым движением – точным, быстрым, красивым. Два человека, такие разные, стали вдруг похожи: та же боевая стойка, тот же зоркий взгляд без тени страха…

Из пещерки высовывалась, как сначала показалось людям, змея с непропорционально большой головой. На голове серо тускнел острый гребень, который сбегал с затылка на лоб и выдавался вперед и вниз длинным клином. Вокруг гребня поблескивали маленькие глазки – издали было и не сосчитать, сколько их.