Пять долгих лет работал Пастер над этой проблемой. С ним была его семья и четыре помощника. Его жена и дочь все время помогали ему в его тяжелой работе. Пастер выяснил, что в теле больных гусениц (червей) живет особый микроб, который и является единственной причиной болезни. Легче всего найти этот микроб было не у червя, а у бабочки. Если у бабочки его не было, то яички (грена), которые она откладывает, здоровы и из них выходят здоровые гусеницы — черви.

Для того чтобы исследовать бабочку, Пастер растирал ее тело в ступке с небольшим количеством воды. Каплю этой кашицы рассматривал под микроскопом, и если в ней находил микробов, то яички этой бабочки выбрасывал. Так и теперь отбирают здоровую грену.

Через яички болезнь передавалась гусеницам. Но Пастер также установил, что здоровые черви могут заразиться от больных через воздух в питомнике, потому что в пыли находятся те же микробы, через царапины, которые наносят черви друг другу своими лапками, и через листья тутового дерева, где находятся выделения больных червей. Значит, если в питомнике находится хоть один больной червь, от него может заразиться и заболеть вся масса червей в том же питомнике. Поэтому очень важно не допускать ни одного больного червя, а для этого надо очень тщательно отбирать яички здоровых бабочек, безжалостно уничтожая остальных.

Результаты такого способа были блестящи. Болезнь из питомников исчезла, снова поднялось шелководство, а с ним вместе вернулось и благосостояние населения.

Пять лет работал Пастер над разрешением этой задачи, и в самый разгар работы с ним случилось несчастье: он чуть было не умер от кровоизлияния в мозг. Одна сторона тела у него была парализована. Но, несмотря на предписания врачей оставаться в постели, Пастер вставал и продолжал начатую работу.

Убедившись, что болезнь червей заразная, Пастер уже больше не сомневался в том, что и заразные болезни других животных и человека должны непременно вызываться микробами.

Браться за вопросы чисто медицинского характера Пастер уже не боялся. Он знал теперь, как подходить к делу, как искать заразу и как ставить опыты. И его работ в этой области с нетерпением ждали люди. Он так много сделал, что в него верили и все надеялись на его помощь.

Знаменитый физик того времени Тиндаль писал Пастеру: «Мы имеем полное право питать верную надежду, что по отношению к эпидемическим болезням медицина скоро будет поставлена на действительно научную почву. Когда этот знаменательный день настанет, человечество, по моему мнению, должно будет признать, что большей частью своей благодарности оно обязано вам!»

Как раз в это время в Германии скромный врач Роберт Кох начал свои опыты и научился делать то, чего Пастер еще не умел.

Глава 4

НЕУТОМИМЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ

оберт Кох жил с семьей в глухом городишке Вальштейн, в Восточной Пруссии, в небольшом домике. Он всегда мечтал о кругосветном путешествии, но жизнь заставила его работать сельским врачом. В семье едва хватало средств, чтобы свести концы с концами. Даже лаборатории у Коха не было. У себя в квартире он выделил деревянной переборкой клетушку и там работал. Ко дню его рождения жена накопила денег и подарила мужу микроскоп. С тех пор все свое свободное время Кох рассматривал под микроскопом ткани людей и животных и все, что попадалось под руку, не имея в виду никакой определенной цели.

Однажды он решил взглянуть на каплю крови овцы, павшей от сибирской язвы.

То, что Кох увидал в капле крови, заставило его призадуматься. Среди кровяных шариков, к которым он уже привык за время наблюдений, он заметил какие-то коротенькие палочки. Иногда они склеивались вместе и тогда делались похожими на тонкие нити. В крови здоровых животных Кох не видел ни таких палочек, ни нитей. Теперь он уже не мог оторваться от микроскопа. «Неужели это микробы, и неужели они живые?» — раздумывал Кох и не знал, как это проверить.

У него не было денег на приобретение подопытных животных. Но он так заинтересовался непонятными палочками, что решил потратить свои скудные сбережения на покупку белых мышей. На коже одной мыши он сделал небольшой надрез и, не имея шприца, погрузил в разрез отточенную наподобие карандаша лучинку, предварительно смочив ее кровью зараженной овцы.

На следующий день утром Кох увидал, что мышь лежит неподвижно на спине, с задранными кверху лапками. Она была мертва. Когда ученый вскрыл ей брюшко, он увидел, что почти вся брюшная полость мышонка заполнена разбухшей и почерневшей селезенкой. Кох проткнул ее ножом и взял капельку сукровицы на стекло микроскопа. В этой капле были уже знакомые палочки.

В ближайшие дни несколько мышей стали жертвами науки. Опыты доказали Коху, что гибель мышей не случайность, что они погибли от заражения микробом сибирской язвы и что палочки, которые он переносил от зараженных мышей к здоровым, живые. В капле сукровицы их было не больше нескольких сотен, а через сутки они размножались в миллионы.

Теперь Кох захотел своими глазами увидать, как они растут и размножаются.

Чего только не придумают ученые, чтобы найти нужное доказательство!

На тончайшее стеклышко Кох поместил каплю жидкости и опустил в нее крошечную частицу селезенки, вынутой из погибшей от «сибирки» мыши. Затем он опрокинул стеклышко, и капля, оказавшаяся теперь на его нижней поверхности, повисла. Стеклышко с повисшей каплей он положил на более толстое стекло — с выдолбленным углублением для капли, и теперь она висела в своеобразной, замкнутой со всех сторон камере. Через верхнее тонкое стеклышко можно было наблюдать за тем, что будет в ней происходить.

^{Капля оказалась «упакованной».}

Кох положил стекло с висячей каплей под микроскоп. Потом долго и терпеливо ждал. Маленькие, лежавшие кучками палочки начали расти, и там, где была одна, вдруг стало две. А вот одна палочка начала вытягиваться в длинную, извивающуюся нить. Через каких-нибудь два-три часа весь кусочек селезенки был покрыт мириадами палочек.

«Теперь я вижу, что они живые! Знаю, как они размножаются в маленьком мышонке, в овцах, в коровах. Каждая палочка в биллион раз меньше быка, и в то же время стоит хоть одной из них совершенно случайно попасть в него, она начнет расти, размножаться в этом громадном животном, в его легких, в мозгу и убивает его!» — содрогаясь, думал Кох.

В свое время существовали луга, проклятые крестьянами. Бродивший на них скот погибал от сибирской язвы. Эти «проклятые» луга вызывали суеверный ужас у пастухов и ставили в тупик ученых. И вот, наконец, Роберт Кох разгадал эту загадку.

Изо дня в день наблюдая в микроскоп за капельками крови только что погибших мышей, он изучал микробов-бактерий сибирской язвы. Однажды он забыл стеклышко с каплей крови и вспомнил о нем только через сутки, когда капля уже высохла. Взглянув на нее в микроскоп, он не узнал бактерий: содержимое их как бы помутнело, а в центре были какие-то сверкающие зернышки, вроде бусинок. Кох увлажнил высохшую каплю водой и тогда вновь увидал в ней знакомых бактерий. Кох несколько раз проделывал этот опыт: высушивал каплю с бактериями, потом смачивал ее, и превращение бактерий неизменно повторялось. В высохшем состоянии бактерии были похожи на разорванные ожерелья из мелких зернышек. Кох понял, что эти зернышки — споры сибиреязвенных микробов, их защитная форма.

Микробы, чаще всего палочковидные бактерии, в неблагоприятных для них условиях — в пониженной температуре, в засушливой или непитательной среде — превращаются в компактные, одетые в плотные оболочки споры…

Такая спора может сохранить свою жизнеспособность в течение десятков лет. Но как только она снова попадет в благоприятные условия, спора начинает набухать, оболочка разрывается и из нее вырастает палочка-бактерия.