Пушистый снег щедрыми хлопьями валит с небес, накрывая и без того укутанную, как в одеяло, землю. Кружка с глинтвейном приятно согревает ладони, и я ненадолго закрываю глаза, наслаждаясь звуком потрескивающих в камине поленьев. Хорошо так, безмятежно. Тишина, тепло и мерцающие гирлянды, развешенные над сводами дверей и окон.

— Твою падшую! Цепляйся же ты!

Коротко хохочу. В этом весь Кафриэль. Не смотри, что чистокровный ангел: никогда не откажет себе в удовольствии крепко выругаться, выпить парочку добрых кружек эля или же приударить за красоткой. А лучше все вместе.

— Ай-яй, чистокровный, как не стыдно? — подначиваю, разлепив глаза.

Умудренный столетиями, он давно отошел от миссии Хранителя и открыл небольшую таверну в Ангельском Оплоте. Белокурый, с кристально-голубыми глазами и мягкими чертами лица, он визуально смахивает на юнца. Вот так сходу и не скажешь, что второе тысячелетие разменял. Лестница покачивается под ним, и он старательно ловит равновесие, махнув роскошными крыльями. Белые, словно первый снег, они усеяны причудливой вязью заметных только вблизи рун. Знак Предназначения… Особая метка, одна на двоих…

— Очень смешно, Кас. Лучше бы поднял задницу и помог.

Закатив глаза, поднимаюсь с места. Этот ворчливый ангел — единственный, кому я всегда готов прийти на выручку. Он заменил для меня отца. Кошусь в окно, на заваленную снегом улицу. Именно в такую погоду меня, завернутого в кокон покрывал, и подбросили на ступеньки таверны. Если бы Кафриэль не нашел меня вовремя, то я, скорее всего, сгинул бы на морозе.

Полукровка. Полупадший. Отребье. Каждое из этих слов скребет душу изнутри. Мой отец — падший ангел, что соблазнил чистокровную ангелицу, а затем бросил одну, беременную «презренным выродком». Мать родила, но, не выдержав позора, бросила младенца на улице умирать, а сама скрылась из виду. Ее не искали, надеясь, что ей не хватит смелости явиться назад.

Потягиваюсь, блаженно распрямляя крылья. Черные, как самая потаенная тьма мира падших. Я здесь один такой, оттого и был вечным изгоем. Каф оббил все возможные пороги, чтобы пристроить меня в школу, а затем и в университет. Полукровку отказывались признавать равным. Чаще всего такие, как я, остаются на обочине жизни. Их не принимают светлые, отмахиваясь, как от проказы, игнорируют и падшие, считая слабыми и изнеженными по крови. Но Кафриэль не дал меня в обиду, и за пару сотен лет своей еще короткой жизни я ни разу не видел в его глазах и тени пренебрежения. Будто только он один способен видеть во мне душу, а не цвет крыльев.

Фантомная боль внезапно сковывает грудную клетку. Замбрим* тебя раздери! Опять? Одной рукой придерживаю лестницу, а второй хватаюсь за грудь. Ноет, как после настоящего удара под дых. Дыхание сбито, и воздух с трудом вползает в легкие. Давай же. Следующая волна приходится на долю бедра, а затем перепадает и лицу. Тихо скулю сквозь сжатые зубы, в этот раз ощущения слишком сильные.

— Кассиэль? — с опаской Каф косится на меня. — Опять?

Киваю урывком, обеими руками вцепившись в перекладину лестницы. Вроде больше ничего… Вдруг резь обжигает плечо. Да что это?! Будто лезвием полоснули, но кожа цела. Только ощущения, слишком медленно сходящие на нет.

Кафриэль спускается с лестницы, а я оседаю на пол, концентрируясь на собственных ощущениях. Откуда приходит эта боль? Почему появляется внезапно? У этого должны быть причины. Шершавая рука Кафа ложится на мою голову и приглаживает короткие черные волосы.

— Полегчало?

Только киваю, вновь глубоко закапываясь в свои ощущения. Кафриэль садится рядом, плечо в плечо.

— Может, это какое-то наследие падших? В детстве у тебя такого не было.

Передергиваю плечами. Я много раз думал об этом. Проблема в том, что чистокровные слишком мало знают о падших. Только как о воинах и политиках, но никак не о физиологии и болезнях.

— Неважно, — улыбаюсь. — Все уже в порядке. Давай развешивать гирлянды дальше, до Нового Года пять часов, да и скоро придут посетители.

Каф кивает и вновь берется за украшение зала. Начинаю наряжать елку. «Слеза агнца» — самое популярное место в городе, и Кафриэль приложил к высокому статусу заведения немало сил. Обычно в таверне свободных столиков не сыскать, но сегодня особенный случай: все улицы, магазины и забегаловки замерли в томительном ожидании праздника. И если некоторые сейчас как раз торопливо заканчивают работу на сегодня, то мы, вопреки привычному графику, начнем ее ближе к ночи.

Таверну пришлось ненадолго закрыть для посетителей, иначе мы бы не справились даже вдвоем. Гости порой сильно отвлекают Кафриэля от текущих мелочей, а я появляюсь набегами, в свободное от основной работы время. Хотя лучше бы я помогал Кафу, чем корчил из себя Хранителя. Тем более что никого, кроме домашних животных, мне не доверяют в попечение. Боятся, что кровь падшего возьмет верх и я примусь склонять человека ко тьме. Фыркаю, развешивая яркие игрушки по веткам.

Дверь открывается слишком резво, и в зал влетает взбешенный до ручки Акхазриэль.

— Где эта полукровка?!

Латы его изрядно запачканы кровью, несколько капель осели на пепельно-белых волосах. Крылья взъерошены, видать, после крепкой битвы, а руны горят ярким, нежно-голубым цветом, да так, что дополнительного источника света не потребуется даже в темноте. Волевое лицо исказил злобный оскал. У-у, сейчас мне не поздоровится. Янтарные глаза того гляди испепелят дотла. Хорошо, что он не умеет убивать взглядом. Хотелось бы пожить ещё хотя бы с десяток сотен лет.

— Предположим, здесь, — язвлю, пряча руки в карманы штанов.

Довольно шустро он покрывает немалое расстояние между нами и мертвой хваткой здоровущей ладони вцепляется в мою глотку.

— Что ты натворил, выродок?! Тебе даже кота несчастного нельзя доверить!

Он орет что-то еще, а я не реагирую, стараясь отцепить его руку. Кота мне нельзя доверить, гляньте-ка на них, передовых архангелов.

— У него уже девятая жизнь на ладан дышала! Что я мог поделать? И бабка твоя сама ему в миску вместо вискаса отраву всыпала!

— Она почти слепая, понимаешь ты это или нет?! — вопит на самое ухо, аж до болезненной рези. — Ты — Хранитель! Ты должен был остановить кота! Ты хоть понимаешь, что у Эстер инфаркт из-за кошки, будь она сто раз неладна?! Я еле спас ее, еле отстоял в бою со смертью! В ее возрасте каждое такое потрясение может стать последним, а костлявая сучара крепнет с каждым разом!

Дышать почти нечем, и я вяло киваю в ответ. И под дых-то ему для успокоения не дашь, весь в латы закован, воин доблестный.

— Акхазриэль, отпусти его! Задушишь…

— Замолчи, Каф! — архангел прерывает заступника на полуслове. — Не зря полукровок не принимают в наши ряды, он никогда не станет достойным Хранителем! Именно поэтому тебе и доверяют исключительно животных!

Только я собираюсь ударить его хотя бы в латы, как он бросает меня на пол. Судорожно втягиваю воздух сквозь приступы хриплого кашля.

— И тебя с наступающим, Акх, — язвлю. Стандартная реакция на претензии чистокровных. — Вы не доверяете мне людей не поэтому. И да, за смерть кошки я уже ответил, у совета старейшин не было вопросов. За твою подопечную я никакой ответственности не несу.

Он порывается вновь кинуться на меня, но Кафриэль, стоящий неподалеку, преграждает ему путь. Внезапно все нутро вновь скручивает от фантомной боли. Да что ж ты разыгралась-то? Давненько тебя не было, а сегодня целый марафон! Архангел только усмехается.

— Тебя, убогого, даже трогать необязательно. Сам загнёшься от своих болей, — сколько презрения. Мне ли удивляться? Живу с этим всю жизнь, а потому подобные слова встречаю с безразличной улыбкой. — Ты даже Знака Предназначения не удостоился! Ни единой руны на крыльях. Асшарэт**!

— Пошёл вон из моей таверны, пока я свои боевые навыки не вспомнил!

Злобно глянув на заступника, Акх все же уходит. Кафриэля лучше не злить. Он хоть и отошел от дел, но любому бойцу до сих пор способен задать знатную трепку. Так позориться архангелу ни к чему.