Джон нахмурился. Он слишком давно не брал в руки бас. Иногда, когда он пересматривал старые концерты, то поражался, как он вообще когда-то мог играть такие сложные и интересные партии. Сейчас он не смог бы выдать даже ничего примитивного – память ушла, пальцы не слушались…

Джон закрылся в ванной и подошел к зеркалу. Оттуда на него смотрел старый уставший мужчина, ничем не напоминавший уже даже Джона образца двадцатилетней давности, когда квины записали свою последнюю песню – No one but you. А Фредди был все так же молод и прекрасен. Да, болезнь иссушила и подкосила его, но сейчас он отъестся, наберется сил и быстро вернется в прежнюю форму. А куда может вернуться Джон? Только в свою берлогу. В ней он и останется.

Мэри позвонила через две недели.

- Ему стало значительно лучше, постепенно приходит в себя. Но ему пока не сказали ничего. Он думает, что его вылечили от СПИДа и что на дворе 91-й год. Не хотят его так сразу шокировать.

- Но это же невозможно будет долго держать втайне! Когда он увидит тебя, то все равно поймет, что от него что-то скрыли.

- Они решили тянуть, пока он не пристает к ним с вопросами. Он пока звал к себе только Джима. Персонал пообещал организовать их встречу – они же понятия не имеют, что Джим давно умер.

- Джима? Не тебя, не Роджера, не Брайана?

- Они хотят уже начать постепенно вводить его в курс дела. Я очень боюсь, что он проговорится о том, кто он такой – вот тогда мы не оберемся проблем.

- Может, тогда стоит забрать его в Гарден Лодж и самим постепенно рассказать ему обо всем?

- Хочется делать это под контролем специалистов. В общем, я пока не приняла никакого определенного решения и хочу посоветоваться с врачами. Вы поедете со мной, Джон?

- Мэри… скажите, а почему в конфиденты вы выбрали именно меня? Почему не Роджа или Брайана?

- Они у всех на виду и привлекут слишком много ненужного внимания. А вас никто из врачей даже не узнал. Это нам очень на руку. Так вы поедете?

- Мэри, это как раз то, о чем я хотел бы с вами поговорить… дело в том, что я… больше не смогу вам помогать. Боюсь, это просто выше моих сил.

- В чем дело, Джон?

- Я не могу видеть его, не могу разговаривать с ним. Я… я давно похоронил его…

- Но он жив! И нуждается во всех нас!

- Да – в нас прежних. Но мы уже не те и не можем дать ему того, что он хотел бы получить. Никто из нас троих…

- Говорите за себя, Джон, - сухо отрезала Мэри. – Если для вас это слишком тяжелая ноша, больше я вас не побеспокою и буду разбираться со всем сама, - и она бросила трубку.

========== 3. ==========

Несколько последующих дней прошли для Джона как в тумане: он плохо соображал, где находится и что происходит. А потом вдруг снова принялся ждать звонка от Мэри, хоть в глубине души прекрасно понимал, что его не поступит. Что если он хочет снова увидеть Фредди, ему нужно самому взять трубку и набрать ее номер. Он мучился в нерешительности не один долгий день. Он то страшился реакции Фредди на то, как все изменилось, то с ужасом осознавал, что он остался там совсем один, и никто из прежних друзей не спешит к нему. Впрочем, еще неизвестно, кому было сложнее в этой ситуации – Фредди, который обалдеет, узнав о заморозке, или им самим, узнавшим о том, что он жив.

Джон целыми днями ходил из угла в угол, пока, наконец, его не схватила за руку Вероника:

- Я не знаю, о чем ты думаешь и на что никак не можешь решиться. Я просто хочу тебе напомнить твой прежний девиз: лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном.

Жена всегда понимала его лучше всех остальных.

Лучше жалеть о сделанном? Он посмотрит на Фредди хоть одним глазком, скажет ему хотя бы одно слово и быстро уйдет. В конце концов, за 27 лет мучений он заслужил эту короткую встречу. И пусть лицо Фредди вытянется от изумления и, возможно, отвращения, но лучше жалеть о сделанном…

И он позвонил Мэри.

- Мэри, я… как он?

- Вам всю историю от рождества Христова рассказать, Джон? – усмехнулась она. – Прошел месяц, и вот вы решили справиться о его состоянии?

- Я… - у него перехватило дыхание, а в груди что-то резко закололо, - я…

- Он отходит от шока – сами понимаете, столько всего свалилось. Заморозка, 27-летняя пропасть между ним и всеми вами, смерть Джима… И да, он видел концерты Брая и Роджа. Сам нашел их, я ни слова не говорила.

- И… как ему все это?

- Молчит. Он стал странно молчалив. Совсем непохож на себя прежнего. Доктор Купер предупреждал, что у него может измениться характер и мировосприятие: застывший в бездействии на целых 27 лет мозг играет со своим обладателем злую шутку. И чем дольше этот период, тем очевиднее разница между тем, кем человек был до и кем стал после.

- Давно вы забрали его?

- Около недели. Врачам он так ничего и не сказал, так что, они по-прежнему не знают, кого разморозили. Кстати, он сейчас один в Гарден Лодж. Попросил оставить его пока разбираться со всем. Просил никого к нему не пускать и вообще пока никому ничего не говорить.

- То есть он не знает, что я уже в курсе?

- Я сказала, что вы присутствовали на разморозке. Кажется, ему это не понравилось.

- Я… могу его увидеть?

- Джон, да позвоните ему сами. У вас же остался его телефон.

Когда он набирал старый, казалось бы, давно забытый номер, его руки даже не дрожали – они ходили ходуном, и несколько раз он промазал мимо нужных цифр. Да, в конце концов, почему он так нервничает? Вряд ли Фредди вот так вот просто возьмет трубку. Может, он и телефон-то отключил. Или сменил номер. Или вообще не захочет с ним разговаривать – услышит его сбивчивый хриплый голос и просто бросит трубку. Мэри сказала, он сильно изменился – так, может, ему вообще больше неинтересна ни музыка, ни квины. Мир взорвется, когда узнает, что Фредди жив, а самому Фредди до этого мира не будет никакого дела…

Так и есть, после трех гудков на том конце провода включился автоответчик, и бодрый голос робота произнес: «Сейчас никто не может подойти к телефону. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала». Мысли Джона лихорадочно заметались из стороны в сторону. Сказать что-нибудь? Или бросить трубку? Тогда зачем он звонил?

- Фредди… - тихо прохрипел Джон. – Это Джон. Джон Дикон. Не знаю, помнишь ли ты меня… Если вдруг захочешь поговорить, позвони мне. Я… я буду ждать, - и он тут же нажал отбой.

Ему почему-то казалось, что Фредди перезвонит прямо сейчас, сию же минуту. Что он, услышав голос Дики, уже бежит, запыхавшись, к телефону и тут же набирает его номер. Но он не перезвонил ни через минуту. Ни через час. Ни даже через неделю.

В конце концов, все это предсказуемо, - убеждал сам себя Джон. Что ему делать со стариками? Наверняка он не раз и не два посмотрел концерты Куин с Ламбертом, увидел, что нынче представляет из себя эта группа, может, послушал и их альбом с Полом Роджерсом. А, может, все это его вообще не интересует. Если верить словам доктора Купера, Фредди стал другим человеком – да, наверное, по-прежнему потрясающе поет, но шумным тусовкам отныне предпочитает одиночество. И чем он там занимается в своем замке из слоновой кости – неведомо никому. Мэри он звонить не стал, да и какой смысл? Если Фредди позволяет ей навещать его, это не значит, что через нее можно выхлопотать право и для себя. Унижаться он точно не станет.

Телефон зазвонил через десять дней. Джон уже перестал ждать чего-либо и вернулся в прежний режим ответа на звонки – через Веронику, и трубку принесла ему именно она.

- Тебе звонит какой-то старый друг, - протянула она ему телефон. – Не представился.

Кто-то из одноклассников прознал, где он живет? – лихорадочно мелькнуло в мозгу Джона.

- Привет, - услышал он на том конце провода, и сердце его тут же рухнуло в пропасть: он узнал бы этот голос из миллионов других. – Прости, что не перезвонил сразу, я не проверяю автоответчик, это Мэри, она включила мне запись.