- Не хочу, чтоб ты возвращался в свое время, - написал так, словно снова был капризным подростком, надувающим губы перед старшим братом. Так, словно что-то можно было изменить.

Вадим не ответил. Наверное, уже спал. А вот к Глебу сон не шел ни в какую. Он ведь был уже безнадежно стар. Скоро жахнет полтинник, он паршиво выглядит, да еще и алкоголизм в анамнезе, а Вадима там в 1990-м ждет юный 20-летний Глебка, там у них Агата покоряет новые вершины славы. С чего бы ему хотеть остаться тут, в полном забытье и разрухе. В стареющем теле рядом со стареющим же братом. Глебовы чувства были немыслимы, недопустимы и не просто постыдны – смешны. Когда он в свои 18 смотрел на брата, раскрыв рот от восхищения, это имело под собой хоть какую-то почву. А сейчас… ему было хорошо, зато у Вадима украли почти 30 лет жизни. Глупо было требовать от него взаимности.

Глеб отключил звук на телефоне и отвернулся к стене, забываясь беспокойным сном. Проснулся он довольно поздно. Танька уже умотала в салон красоты. Он поспешно потянулся к телефону, понимая, что проспал, и Вадим наверняка не стал его ждать и уехал на репетицию без него. В общем, так оно и было. Ватсап светился тремя непрочитанными сообщениями. Первое было отправлено еще ночью, остальные два утром:

- Я тоже…

- Доброе утро! Ну где ты там?

- Дрыхнешь еще? Я тогда помчался на студию без тебя. Созвонимся.

Глеб тут же, не вылезая из кровати, набрал номер брата.

- Вадик? Говорить можешь? – залопотал он, когда тот снял трубку.

- Не очень. Лучше до дома оставить, я скоро уже.

- Тогда я бегу к тебе и буду там тебя ждать.

Глеб поспешно умылся, оделся. Есть ничего не стал, решив закинуться привычной уже гречкой у брата. Войдя в его квартиру, он долго принюхивался: за эти несколько дней она успела пропитаться таким родным запахом Вадима. Глеб зарылся носом в висевшую в прихожей куртку, вжался в нее лицом и вдохнул всей грудью терпкий аромат. Достал телефон, открыл ватсап и снова, в сотый уже, наверное, раз перечитал эти странные два слова «Я тоже». Он тоже? Тоже не хочет возвращаться в 1990-й? С чего бы вдруг?

Вадим вернулся ближе к вечеру, когда Глеб успел сжевать аж две порции гречки и закинуться едва ли не целым килограммом яблок. Прошел на кухню и принялся там шуршать.

- Я нам еще гречки купил! – крикнул он. – И кефира.

Глебу хотелось обнять его со спины, прижать к себе и прижаться самому, но он не посмел, лишь протянул ладонь для рукопожатия. Словно бы и не было в телефоне этого пресловутого «Я тоже».

Оба весь вечер делали вид, как будто ничего особенного не произошло. Вадим рассказывал про репетицию, Глеб внимательно слушал, смеялся – брат постоянно шутил. И к полуночи он снова замер на пороге, ощущая, что дни утекают с устрашающей скоростью. Что осталось всего каких-то три недели, по истечении которых Вадим покинет его навсегда. Вадим и сам, вероятно, понимал, что происходит с Глебом, а потому стал проводить репетиции реже – через день. И они уже, не стесняясь, засыпали вместе на одной кровати – Глеб возвращался домой не каждый день, предпочитая каждую свободную минуту проводить с братом. Он много рассказывал ему про Агату, про их жизнь после распада, про суды. Вадим недоумевал, но, впрочем, не слишком сильно – у них и в 1990-м с младшим отношения были не сахар. Видимо, все это со временем накопилось, как снежный ком, и подмяло обоих под себя.

- Зато у тебя теперь будет шанс избежать всего этого в будущем, - бормотал Глеб, всматриваясь в горящие в темноте глаза брата, лежавшего рядом.

- Это ты сейчас уже понимаешь, а мой юный Глебка ничего еще не понимает. Он еще не обжегся, ему еще хочется царствовать. Да и я, чего уж там… - он закрыл лицо руками и помотал головой. – Но я буду стараться.

В день концерта, к которому братья так долго готовились, оба проснулись рано, принялись ворошить гардероб. В итоге остановились на драных потертых светлых джинсах и белой рубашке. Оба уже прилично похудели на одной только гречке, поэтому размеры пришлось брать новые. Виски заросли, но пришлось постричь и остальные волосы для достижения равномерной длины. И Вадим едва ли не впервые в своей жизни выходил на сцену с короткой стрижкой. Глеб решил караулить снаружи, чтобы не пропустить Пашу и Егора. Конечно, ему очень хотелось наблюдать брата на сцене, реакцию публики на обновленного Вадима Самойлова, но это он мог сделать и потом в записи, поэтому он засел в кустах неподалеку от входа и принялся напряженно всматриваться в первых подошедших к залу поклонников.

В глубине души еще теплилась надежда, что они, возможно, не придут, и вопрос можно будет отложить до следующего концерта, оттянув таким образом их расставание. В конце концов, Вадим сам прямым текстом признался, что тоже не хотел бы возвращаться к себе в 1990-й. Причин Глеб не очень-то и понял, мог лишь догадываться. Возможно, тому надоело быть старшим и постоянно волочь на себе чемодан без ручки, а с ним, нынешним Глебом, хоть и был он уже стар и потрепан, Вадиму очень нравилось проводить время. Глеб и сам замечал, каким неподдельным искренним счастьем светились глаза брата, когда они вместе жевали пресловутую гречку, мерили штаны или резались в очередную онлайн-игрушку. Плюс для любознательного и жадного до научных знаний Вадима будущее вообще стало сродни раю: здесь было столько технических финтифлюшек, которые можно использовать для выстраивания звука. Здесь был интернет, и любую научную статью можно было без проблем скачать без беготни по библиотекам и поисков ссылок. Да, здесь не было Агаты, ну так ведь это поправимо… Поймав себя на этой крамольной мысли, Глеб до жути перепугался. Он что, уже все решил? И когда из соседнего переулка вырулили две знакомые сутуловатые фигуры, Глеб облегченно выдохнул: «Не я решил. Мы решили».

Он проводил глазами Пашу с Егором, занявших место в очереди, и последовал за ними.

Да, у Вада отняли 30 лет жизни, ну так ведь их еще можно наверстать. Он прослушает все песни, а сейчас, пока молод, он обязательно напишет и что-нибудь еще. Да и Глеба внезапно накрыло вдохновением, и за последние несколько дней он написал уже, наверное, песен пять. Правда, пока стеснялся показывать их брату: пусть для начала хотя бы с творчеством Матрицы ознакомится. Глеб рассуждал так, словно все между ними уже было сговорено и решено, а как только его начинали одолевать сомнения, перед глазами снова всплывало врезавшееся в память «Я тоже». Он тоже. Он тоже хочет остаться.

И Глеб стоял в очереди в зал сразу за Пашей с Егором и твердо знал, что не скажет им ни слова.

Выступление Вадима было ближе к концу, и зал охнул, когда на сцену вышел помолодевший, постройневший и коротко стриженный Самойлов. Да еще и затянул свои старые хиты доопиумного периода. Кто-то прыгал и вопил от счастья, кто-то недоумевал, а Глеб не сводил с брата восхищенного взгляда, представляя себя рядом с ним в том его новом красном костюме. Он непременно нацепит его в следующий раз, когда…они возродят Агату? Сама мысль об этом пугала до дрожи в коленках, но если мелкий остается здесь, то другого выхода у них просто не будет. Да и захочет ли хоть один из них продолжать все по-прежнему?

Вадим не замечал его в толпе, но пел так, словно каждое его слово адресовалось именно и конкретно Глебу, и Глеб стоял там в толпе, маскируясь за темными очками, и плавился от желания, суть которого не смел даже сформулировать. Он тонул в теплой волне, несшей его по бескрайним просторам Вадова голоса. И он впервые в жизни был уверен, что поступает правильно. И даже не просто правильно, его решение было единственно верным в возникшей ситуации, какие бы красочные альтернативы ему не пыталось рисовать пугливое сознание пережившего суды и ненависть Глеба.

После окончания концерта он заспешил к служебному выходу, где уже толпились возбужденные фанаты. Сетлист потряс всех до глубины души. Но еще больше поразил сам Вад, который спел эти шесть полузабытых агатовских жемчужин так, словно они только что вышли из-под их с Глебом пера, словно еще жил и дышал ими, а не по сотому разу пропевал одно и то же.